Она подумала об Игнате, ждущем в машине, но быстро успокоила себя соображением, что Ганя относится к редкому типу людей, которые никогда не тяготятся ожиданием, поскольку им не бывает скучно наедине с собой.
– Время у меня есть.
– Тогда – пожалуйста! Елизарова пришла в ДИП по рекомендации подруги – якобы за проектом виллы на Рижском взморье. На самом деле это был только предлог. Она явилась по Лёнину душу, чего не очень-то и скрывала. Эта самая подруга влюбилась в Подольского без памяти, проходу ему не давала, но Ленька, как я уже говорил, с клиентками любовь не крутит, вот и этой дамочке ничего не обломилось. Ну, Оксана и решила утереть подруге нос, завоевав приз, по которому та убивалась.
В успехе она не сомневалась ни минуты. Еще бы: Оксана Елизарова, алюминиевая принцесса и свободная женщина – это вам не какая-нибудь жена мясного князька. Известно ведь, что купить можно кого угодно, нужно только предложить правильную цену, и принцесса была уверена, что уж у нее-то средств хватит. Но с Подольским этот номер не прошел. Купеческий напор принцессы вызвал у Лени такое неприятие, что он даже отбросил свои джентльменские манеры и объявил ей открытым текстом, что не продается.
Надо отдать принцессе должное: она сумела проглотить эту пилюлю. Признать свое поражение, перегруппироваться и сменить тактику. Если прежде Подольский был для нее желанной дорогой игрушкой, то после скандального объяснения она начала видеть в нем человека. Более того, человека равного ей, принцессе, а может быть, в чем-то и превосходящего ее – несмотря на прискорбное отсутствие капитала.
В общем, хотя Оксана и не сняла осаду, но эта была уже совсем другая осада, выдержанная по всем правилам любовной науки. Только Ленька, наверное, все равно не сдался бы, если бы не смерть ее отца. Оксана так убивалась по папеньке, что сердце у Лени дрогнуло. От жалости, конечно, но Оксане этого хватило. Почувствовав слабину, она его дожала… Ника, что с вами?!
Ника стиснула зубы и усилием воли вытащила себя из предобморочного состояния.
– Ничего страшного, Антон, все уже прошло. Со мной это бывает – сосуды пошаливают. Продолжайте, пожалуйста.
– Вы уверены? – засуетился Антон. – Может, накапать вам какого-нибудь лекарства? Или коньячку? Давайте я вызову секретаря!
– Не нужно, прошу вас. Я уже в полном порядке. Вы говорили, что Оксана дожала Подольского.
– Да. Он таки сделал ей предложение. Но при этом жестко оговорил, что жить будет только на личные доходы. Деньги, которые она ему предлагала на покупку собственной фирмы, возьмет в долг и отдаст с процентами. И будьте уверены: Ленька действительно отдаст ей все до копеечки. Года через два, если дела не пойдут хуже. Он уже больше половины выплатил.
– Да, вы правы. В полном изложении эта история выглядит совсем иначе. А как сложилась семейная жизнь Подольских?
– Чего не знаю, того не знаю. – Антон развел руками. – Леонид свои интимные дела никогда не обсуждает. Говорю же – джентльмен! История его женитьбы известна мне только потому, что все это происходило у нас на глазах. О его семейной жизни, а также о прежних и последующих его увлечениях я могу только догадываться. Может быть, Римма или Серегин знают больше. Допускаю, что с ними Леня бывает несколько откровеннее, чем со мной. У меня, видите ли, репутация болтуна, тогда как эти двое вполне могли бы служить в разведке.
– Если они что-нибудь и знают, то мне об этом не сказали. Петр Серегин был настолько скрытен, что даже отказался сообщить, где провел вечер третьего и ночь с третьего на четвертое.
– Вы подозреваете, что за убийством Лёниной девушки стоит Пит? – Воробьев развеселился. – Бросьте, Ника! Это самая большая нелепость, которую только можно себе представить.
– Антон, если мне не изменяет память, то в начале нашей встречи вы сами произнесли слово "подстава". А вам не приходило в голову, что подставить Подольского таким образом мог бы только очень близкий ему человек? Тот, кто имел возможность в тот вечер подсыпать Леониду снотворное и привезти его в коттедж с историей достаточно правдоподобной, чтобы Терещенко открыла ворота. Тот, кто настолько хорошо знал систему обеспечения безопасности в коттедже, что сумел заменить настоящую видеозапись поддельной и при этом не оставить следов. Вы не думаете, что Серегин лучше кого бы то ни было подходит под это описание?
Воробьев потер лицо, словно стирая с него улыбку. Во всяком случае, когда он снова посмотрел на Нику, следа от улыбки не осталось.
– Не знаю, как вам объяснить, Ника… Я не мастак рассуждать о тонких материях. Понимаете, невозможности бывают разные. Например, пятилетний ребенок не может поднять стокилограммовую штангу. Это невозможность очевидная, ее и доказывать не нужно. А есть невозможности более скрытые. Скажем, стеснительная девушка никогда не оголит зад ради непристойного жеста. То есть физическая возможность у нее есть: чего там – повернулась спиной, спустила штаны, нагнулась, и все. Но реально она не сделает этого даже под гипнозом, понимаете? Внутреннее устройство не позволит. Так вот, в силу этого самого внутреннего устройства Петя Серегин не способен никого подставить. Он для этого слишком… монументален. И уж совсем нереально, чтобы он подставил Подольского. Леонид – его друг, понимаете? Для таких мужиков, как Пит, дружба – это основа. Как вода, воздух, свет или почва под ногами. А основам не изменяют.
Дойдя до места, где Воробьев рассказывал, каким образом Оксана "продавила" брак с Подольским, Игнат остановил запись и с тревогой посмотрел на Нику.
– Как вы?
– Пережила, как видите, – усмехнулась она. – Знаете, Ганя, эта женщина вызывает у меня ужас, смешанный с восхищением. Не женщина, а машина зла какая-то! Механизм с запредельным КПД, способный поразить одной стрелой даже не две, а сразу три мишени. Одним ударом избавиться от претендентки на руку, сердце и будущее наследство отца, отхватить это самое наследство и разжалобить сиротской слезой неприступного мужика до готовности вступить в брак – вы сталкивались когда-нибудь с такой гениальной комбинацией? Я начинаю опасаться, что она нам с вами не по зубам.
– Погодите предаваться пораженческим настроениям, Ника. Мы еще не все патроны расстреляли.
Игнат дослушал запись до конца, посидел минут пять в задумчивости, потом спросил:
– Вы согласны с ним насчет Серегина?
Ника кивнула.
– Вплоть до метафоры. Воробьев использовал слово "монументальный", обратили внимание? А я, побеседовав с Серегиным, помнится, подумала, что имя ему необыкновенно подходит. Петр – камень. Монолит, который, в принципе, может дать трещину и рухнуть, но не может изогнуться. Терещенко же явно убил изворотливый парень. Умеющий врать и притворяться, причем притворяться достаточно убедительно, чтобы обмануть профессиональную актрису.
– А что вы скажете о самом Воробьеве?
Ника задумалась.
– За Воробьева я бы не поручилась. В смысле, не поручилась бы, что он не умеет врать. Но знаете, мне совершенно не хочется верить, что Антон – предатель и убийца. От него так и веет уютом. Если Подольский в этой троице лидер, а Серегин – опора, то Воробьев, должно быть, душа компании. А почему вы спросили, Ганя? У вас появились сомнения насчет его алиби?
– Ну, стопроцентным я бы это алиби не назвал. При опознании по фотографии всегда есть риск ошибки. Кроме того, и девушку, дежурившую в ту ночь, и администратора мотеля можно было подкупить. На стройке века в Валдайских предместьях Воробьев появился только к полудню. И я бы занялся его алиби всерьез, если бы всплыл хоть малейший намек на то, что он был знаком с Терещенко. Похоже, Ника, вам все же придется прокатиться до Смоленска. Может быть, хоть там найдутся какие-нибудь концы. Если Терещенко переписывалась с родными или друзьями юности, неплохо бы взглянуть на ее письма. Трудно поверить, что у нее не было ни одного доверенного лица в этом мире. Бывает, конечно, и такое, но для молодой женщины публичной профессии это весьма нетипично, если не сказать странно. Поэтому, пока не доказано обратное, предлагаю считать, что конфидент у Терещенко все-таки был. Возможно, в Смоленске. Вы его поищете, а я тем временем попробую нажать на Серегина.
– Вы?! – изумилась Ника. – Вы лично? Но, Ганя, вы же говорили, что готовы добывать информацию любым способом, исключая беседы со свидетелями. "Разговорный жанр – не мой конек" – разве это не ваши слова?
– Ну да, – признал Игнат, поморщившись, – чего не люблю, того не люблю. Люди, отвечая на вопросы, попутно делают такую чертову прорву нелепостей! Кидают понты, стремятся произвести впечатление порядочных, уводят разговор в сторону от неприятной для себя темы или, наоборот, подводят к нужному выводу… И ладно бы, они делали все это, чтобы помешать мне добиться цели. Это я понимаю, противник и не должен мне помогать: на войне, как на войне. Так ведь нет! Они попросту играют в свои дурацкие игры, кого-то изображают, с кем-то меряются, оберегают свои грошовые секретики. А я при личном контакте на все это ведусь – как последний дурак. Потому и предпочитаю работать с записями. Но Серегин, по вашему описанию, нормальный мужик, без выкрутасов. Вот я и поговорю с ним по-мужски.
Отправляясь в Смоленск, Ника не рассчитывала на удачу. Она не стала ничего говорить Гане, но ее нисколько не удивлял тот факт, что молодая женщина публичной профессии избегала доверительных отношений. Ника по собственному опыту знала, чем может объясняться такая закрытость. Скорее всего, у юной Ани тоже была какая-то мучительная, стыдная тайна, которую девочка однажды решилась доверить самым близким людям. А те предали ее доверие. Обвинили во лжи или взвалили на нее чужую вину. Человек послабее, получив такую душевную травму, становится пациентом психиатра, но Терещенко, видимо, была сильной личностью и сумела выстоять. Только людям доверять перестала и выбрала ремесло, требующее постоянного перевоплощения – то есть жизни в чужих обличиях, подальше от самой себя.
Так что найти в Смоленске доверенное лицо Терещенко Ника не надеялась. Разве что удастся раскопать ту давнюю историю, которая отвратила Анну от близких отношений.
Начать свои поиски Ника решила со школы, которую заканчивала Терещенко. Во-первых, если ее догадка насчет предательства верна, то наиболее вероятными претендентами на роль предателей были родители Анны, и, следовательно, именно их она стала бы посвящать в свои дела в последнюю очередь. Во-вторых, с момента гибели Терещенко прошло совсем немного времени, и родителям – виноваты они в чем-либо перед дочерью или нет – сейчас наверняка невыносимы любые упоминания об убийстве.
Ника разыскала бывшего классного руководителя Анны Маргариту Евгеньевну Осипову и уже через час располагала самыми подробными сведениями о характере, способностях, предпочтениях и привычках девушки, в последний раз переступившей школьный порог больше десяти лет назад. Вот только сведения эти настолько противоречили портрету покойной актрисы, составленному со слов ее московских знакомых, что у Ники несколько раз возникало искушение уточнить, действительно ли об Анне Терещенко идет речь.
По словам Маргариты Евгеньевны, Аня была очаровательным ребенком, неугомонным и жизнерадостным. При полном отсутствии злокозненности, учителям она "давала жару", поскольку бьющая из нее ключом энергия плохо сочеталась с требованиями школьной дисциплины. Но даже самые строгие из педагогов любили девочку – за доброту, отзывчивость и открытость.
– Она так светилась от любого доброго слова, так искренне огорчалась, когда ее отчитывали! Знаете, бывают лица, по которым видно буквально каждое движение души. Вот у Анечки было такое. Мы все поразились, когда узнали, что она поступила на актерский, во ВГИК. Некоторые даже засомневались, не дурачила ли она нас все эти годы. Но разве можно притворяться столько лет, чтобы никто – ни родители, ни товарищи, ни учителя (а среди нас есть опытнейшие педагоги, распознающие ложь раньше, чем ребенок успевает ее произнести) – даже не заподозрил истины? В общем, по зрелом размышлении все согласились, что приемную комиссию, должно быть, покорила бьющая через край жизнерадостность Анечки, ее живая мимика, ее задор.
– Вы знали, что она собирается поступать во ВГИК?
Маргарита Евгеньевна покачала головой.
– Подозреваю, она и сама этого толком не знала. Аня была увлекающейся натурой, ей все было интересно, всего хотелось попробовать . Не от разболтанности, а от жажды жизни, от желания объять необъятное. Сегодня она мечтала стать врачом, завтра – журналистом, послезавтра – психологом, потом ветеринаром. Мне помнится, что чаще в верхних строках ее списка оказывались профессии врача и ветеринара. Но это, возможно, потому, что я сама биолог. Нина Васильевна, преподаватель литературы, уверяла, будто последним Аниным выбором была журналистика. А вот про ВГИК речи, вроде бы, не заходило. Думаю, Аня отнесла туда документы, поддавшись внезапному порыву. Это вполне в ее духе, она была девушкой импульсивной.
– Но не скрытной?
– Нет, что вы! У нее, похоже, вообще не было секретов. Говорю же – вся как на ладони. Бывало, идешь по коридору, замечаешь мельком ее непривычно хмурую мордашку и берешь мысленно себе на заметку: спросить, не случилось ли чего. Доходишь до учительской, и тебе тут же сообщают, что у Терещенко поссорились мама с папой или пес Барсик поранил лапу. Необыкновенно доверчивой она была девчушкой.
– А в старших классах? Когда пришло время сердечных тайн?