…На горизонте уже показались башни монастыря. Ланселот отер пот со лба и поморщился — ссадина на виске ныла, наливаясь сукровицей. Ерунда — монахи вскроют царапину и промоют ее настоем на травах. А вот за Персиваля Ланселот беспокоился — мальчику все еще было плохо.
Дракон, падая, зацепил принца когтистым крылом. Рваная рана на бедре загноилась той же ночью. Трое суток мальчик горел и бредил, слабея с каждым переходом. Края раны почернели, нога опухла. Эти признаки были Ланселоту знакомы. Слишком хорошо знакомы.
Ланселот никогда не думал, что у него могут быть дети, но в эти долгие ночи ему казалось, что у него на руках умирает его собственный сын. Как-то вечером, у костра, он вспомнил Моргаузу и легенду о чудесном цветке. Если б Роза явилась ему сейчас, он не повез бы ее Гвиневре, но отдал принцу, лишь бы мальчик остался жив.
На четвертом привале белая лошадь оборвала повод и убежала в лес. А потом позвала к роднику. Сутки кряду Ланселот беспрестанно промывал рану Персиваля рыжевато-ржавой водой и поил мальчика. К следующему утру жар спал. Персиваль был еще слаб, почти все время дремал и бредил во сне, но опасность дли жизни минула.
А еще через день их, наконец, догнали. Его Величество Гильдебранд Самонадеянный посчитал, что пяти конных рыцарей и полутора десятков солдат хватит на одного Ланселота.
Они столкнулись у края вересковой пустоши — одной из бесчисленных розовых полян Логрии. Ланселот предложил поединок, рыцари отказались — зря. Дурно умирать без причастия. Солдаты сбежали сами. Ланселот отделался ссадиной, Грому стрелой оцарапало шею. Не страшно. Главное, чтобы королевские псы не сунулись в монастырь.
Из размышлений Ланселота вывело звонкое ржание лошади. Он обернулся — кобыла стояла на месте и трясла головой так, что грива окутывала ей морду.
— Что случилось, милая? Испугалась? — Ланселот подъехал к кобыле, погладил ее по шелковистой шерсти.
Лошадь подняла изящную голову и по-человечески пристально посмотрела в глаза рыцарю. Ланселот понял — дальше она не пойдет. Он осторожно спустил Персиваля со спины кобылы и пересадил на Грома. Снял уздечку, отстегнул стремена. Поцеловал лошадь в морду.
— До свидания. Спасибо, что помогла нам.
Гром грустно заржал. Белая лошадь шагнула к другу, в последний раз потерлась об него носом. Посмотрела на Персиваля, повернулась и медленно ушла в чащу. Ланселот вздохнул с неожиданным облегчением — он не любил чудес ниоткуда.
Так кончилось лето. В монастыре Ланселот пробыл до выздоровления принца. Монахи, осматривая рану, могли только качать головами — если антонов огонь привился, человек умрет. А Персиваль через месяц уже пытался ходить. Изумленный отец настоятель попросил Ланселота отыскать источник, благодаря которому совершилось чудесное исцеление.
Неделю рыцарь и трое монахов обшаривали окрестные заросли и болота. Родника не нашли, зато Ланселот подобрал совенка. Гром в темноте чуть не наступил на пушистый, яростный комок перьев. У птенца была сломана лапка, но он собирался драться за свою несмышленую жизнь до последнего. Ланселот подумал, что маленький дикарь станет хорошим подарком Белой Сове. Невзирая на когти и вопли, он завернул птенца в рубашку и взял с собой в монастырь.
Дни летели светло и тихо. В конце августа обитель посетил сэр Агловаль Отважный, добрый рыцарь и верный соратник по Круглому Столу. По просьбе Ланселота, он задержался в аббатстве, а когда к Персивалю вернулись силы, взялся доставить мальчика в Камелот.
Перед отъездом Ланселот посвятил принца в рыцари, и нарек его сэр Персиваль Драконоборец — за славный подвиг. Прощаться они не стали. Принц уехал, увозя с собою совенка в серебряной клетке и письмо королеве Гвиневре. Ланселот тронулся в путь тем же утром, с рассветом. Стоял лучший из дней сентября — Яблочный Спас.
Осень ерошила ветки и волосы, заставляла глаза слезиться — не иначе, от ранней стужи. Пряная печаль осыпалась с деревьев под ноги лошадям. В опустелых полях беззаботно паслись коровы, чуть не каждое утро леса просыпались от звона рогов королевской охоты. По деревням и манорам играли свадьбы. Полусонные души тянулись вслед — крику птицы, порыву ветра, неумолчной мольбе дождя.
Ланселот не жалел о потерянном времени, не торопил коня — он чувствовал, что с каждым шагом Холмы становятся ближе. С перекрестков глядели ему в глаза валуны Северного Уэльса.
Совенок зашипел и нахохлился пестрым лохматым шариком. Гвиневра отдернула руку. Кусочек мяса упал на ковер. Принц Персиваль говорил, что птица отказывается брать еду из рук…
— Успокойся, трусишка! — Гвиневра выбрала новый ломтик и осторожно просунула сквозь прутья клетки, пристально смотря на совенка.
Птенец забился в дальний угол своей темницы и оттуда сердито сверкал глазенками. Бедный малыш!
Сполоснув пальцы в чаше с гвоздичной водой, Гвиневра отошла к окну, уголком глаза наблюдая за пленником. Совенок неуклюже спрыгнул на пол клетки и осторожно заковылял к еде. Он так забавно вертел круглой головой, что Гвиневра не выдержала и рассмеялась. Птенец шарахнулся и снова забился в угол.
Ланселот писал, что нашел совенка в лесу и, боясь, что малыш не выживет в одиночку, поручил его милосердию королевы. Эта была первая весть от него за полгода. По неожиданному капризу отправив рыцаря за недостижимой целью, Гвиневра почти не вспоминала о Ланселоте. Мало ли какой подвиг удерживает героя вдали от стен Камелота. И, признаться, королева не думала, что Ланселот исполнит обет. Персиваль же сказал — мой господин уверен, что близок к цели.
Впрочем, имя Ланселота возникало в каждой второй фразе принца. С юношеской восторженностью он рассказывал о великодушном и храбром своем господине, не уставая восхищаться его подвигами. А что, если отважный сэр Ланселот и вправду сумеет сделать ее счастливой?
Гвиневра представила себя рядом с мужем в парадной зале замка. Рука об руку выступают они в торжественном медленном танце, сплетаясь взорами, говоря о любви без слов — как она говорила с птицами. А у трона безмолвным стражем стоит Ланселот. Худощавый, высокий, почти нескладный. Большие костистые руки лежат на рукояти меча, губы сжаты, взгляд темных глаз тяжел и спокоен. Наверное, это счастье…
От Торнберри до Уэльса две сотни миль. Уже начались холода, дороги размыло, лес мокнет и дрожит по утрам.
Вспомнив про совенка, Гвиневра повернулась к клетке. Птенец давно покончил с кусочком мяса и явно хотел еще. Он хорохорился и боялся, топорщил перья, открывал ненасытный клюв. Глупыш!
Гвиневра открыла дверцу клетки и решительно протянула к совенку руку с новым ломтиком.
— Бери же!
Птенец раздумчиво переступил с лапы на лапу, моргнул — и мгновенно склюнул добычу, едва не задев пальцы королевы.
Куском прокисшего теста болталось над головой небо. От досадливой сырости кольчуга подернулась ржавчиной и противно пахла железом. Ланселота знобило. Последнюю неделю шли дожди, ночевал он в лесу, сухой одежды давно не осталось. Глаза ломило от света, губы потрескались, вино оставляло во рту привкус жара. По сторонам дороги тоскливо тянулся ельник. До озера Феи Элейны оставалось дня два пути.
Ланселот задремал в седле. И проснулся от визга. Из леса буквально под ноги Грому вывалилась простоволосая молодая крестьянка в разорванном красном платье.
— Господин, господин, помогите!!! Они друг друга убьют!
Ланселот мотнул головой, стряхнув дрему:
— Тише, женщина. Кто кого убивает?
— Скорее, господин! — крестьянка вцепилась в поводья Грома и со всех небольших силенок потянула коня в лес.
Судя по звукам, там и вправду кого-то били. Ланселот спешился и пошел за девушкой. Он не обманулся в своих ожиданиях.
На мокрой полянке здоровенный мужик, шести с небольшим футов росту, одной рукой держал за грудки щуплого белобрысого парня, а другой неторопливо бил ему морду. Увидев это, девушка снова завизжала и попыталась повиснуть у мужика на руке:
— Прекрати, Роберт, тебя же повесят!
Мужик, ни слова не говоря, стряхнул девушку и попытался продолжить драку. Но Ланселот с такой силой толкнул его в грудь, что тот упал.
— Хватит!
Мужик тяжело поднялся, упрямая злость на его лице сменилась испугом. Девушка громко заплакала.
Достав флягу вина, Ланселот склонился над парнем. Тот невнятно стонал и сплевывал кровь. Судя по одежде, мальчишка был дворянином, судя по происходящему — сам виноват. Пока Ланселот поднимал парня на ноги, утирал лицо и поил вином, крестьянка и ее Роберт куда-то исчезли.
— Что здесь случилось, приятель? — Ланселот заткнул флягу пробкой и вытер о траву руки.
В ответ мальчишка начал орать, брызгая кровавой слюной. Из потока яростной брани и обещаний «всех запороть», Ланселот выяснил, что парень удостоил своим благосклонным вниманием жену гончара из соседней деревни. На крик прибежал муж.