Внутри мельницы тоже было нехорошо: в тесноте, плотно примкнув один к другому, стояли станки, прессы, верстаки, горны, сборочные столы. На столах собирали обычные бытовые плитки и длинные, увитые спиралями, элементы для печей в электровозы. По узким, как щели, проходам двигались рабочие. Было душно, лица рабочих блестели от пота. Вентиляции не ощущалось.
— Я вижу, не понравился вам наш цех нагревательных приборов? — усмехнулся Владлен. — Ничего хорошего, это верно. Самый неблагоустроенный, самый грубый наш цех. Все новыми стройками занимались, до этого руки не доходили. Пойдемте-ка лучше в наши новые корпуса. Там интереснее. Наших небожителей увидите.
Они пошли по бетонированной главной магистрали. Слева в ряд выстроились склады. Это были старые здания, еще дедовских и отцовских времен. Почему-то Андрей Сергеевич их не помнил и теперь только удивлялся: до чего же разнообразное и пестрое было у предков складское хозяйство! Склады деревянные, окованные черным, как бы просмоленным железом. Склады каменные, из гранита, свежего и ясного, как полвека назад. Гранит есть гранит, и время его не тронуло. Склады кирпичные, из хорошего прокаленного, темно-красного кирпича непривычно крупных размеров. Кажется, все эти длинные здания нисколько не постарели, только вместо тучных мешков с мукой сейчас там лежали бунты медного провода, катушки латуни и всего прочего, что идет в электротехническое производство.
Небожители, — люди в белых халатах, — трудились на третьем этаже сборочного корпуса. В коридорах гулко заливались звонки, и из комнат выходили толпы белых людей. Стало белым-бело, — и в самом деле небожители, только крылышек за плечами не хватает. Рабочие проворно выстраивались в очередь перед эмалированными подносами с пирожками и пончиками. Пристроился сюда и Владлен с Андреем Сергеевичем.
— Требуется закусить, — сказал он. — Надеюсь, не откажетесь? — Он пожимал десятки рук и успевал объяснять Андрею Сергеевичу: — Когда-то и я делал здесь свои первые шаги. Тоже был небожителем, ходил в белом халате и докторской шапочке. Хорошее было время…
Говорил с грустинкой, словно было хорошее время бог знает когда, а всего-то прошло от силы лет пять. Эх, юность!
Все короче становилась очередь, пустели подносы. Продавщиц не было, небожители отлично управлялись и без них: набирали в бумажные салфетки пирожки, наливали из чайников кофе, бросали в тарелку монеты. Андрей Сергеевич отошел в сторонку и прислушивался к разговорам. Понять было трудно, изобиловали мудрейшие радио- и электротехнические термины. «Правда, что небожители, — подумал Потанин, — и язык-то неземной».
Потом Владлен увлек его в комнату с кабалистическим знаком на двери. Здесь готовили к сборке сопротивления для потенциометров. Далекий от радиотехники Андрей Сергеевич и думать не мог, что они так красивы. Сопротивления походили скорее на украшения, на золотые браслеты. Правда, без узоров, гладкие, отполированные кольца…
— Это только кажется, что они гладкие, — объясняла девушка в белом халате. По школьной привычке она встала, когда подошли секретарь парткома и Потанин. — На самом деле это не так. На кольце тончайшая обмотка. Провод сечением в двенадцать сотых… миллиметра!
— Какая прелесть! — говорил Андрей Сергеевич, разглядывая чуть видные витки.
Рядом с Юлей, — так звали девушку, — работали другие женщины. Неуловимыми движениями каким-то особым, микроскопическим инструментом они вычищали из витков микроскопические соринки.
— Тонкая работа, — сказал Владлен. — Юля, покажи товарищу Потанину, что вы там делаете…
— Посмотрите. Довольно интересно, если еще не видали.
Андрей Сергеевич заглянул в очко и был поражен: невооруженным глазом, хоть и с трудом, он различал витки сопротивления. Теперь они исчезли. Он отнял глаз и взглянул на подставку: да, сопротивление лежало там, и витки можно было различить. А в очке был виден массивный литой кусок золота. Куда девались витки?
Юля смеялась, улыбались и другие работницы.
— Никуда не девались. Просто ваши глаза еще не привыкли. Оптический обман. Со мной было так же, пока не приучилась.
— Сомневаюсь, — сказал Андрей Сергеевич несколько озадаченно. — Сомневаюсь, чтобы когда-нибудь мог увидеть то, что не вижу сейчас. Подшучиваете, поди?
— Что вы! — руками всплеснула Юля. — Над незнакомым человеком? Что вы!
Она смотрела прямо в глаза Андрею Сергеевичу светлым, лучистым взглядом, немного разрумянилась. Вероятно, и в самом деле существовал такой оптический обман. А красавица девчонка будет! Вот встала и сразу видно, какая высокая и стройная…
Владлен нетерпеливо взял его под локоть:
— В другой раз поговорите, Андрей Сергеич, в другой раз…
— Иду, иду! Только будет ли он, этот другой раз…
Длинным, уже опустевшим коридором прошли в другое отделение.
— Как много у вас молодежи, — сказал Андрей Сергеевич.
— Что есть, то есть. Молодежный завод. — Он открыл двери, на которых не было никакой таблички. В просторной, почти пустой комнате у стен стояло несколько верстаков, а у окон над большим столом с разостланными на нем потрепанными схемами склонилось несколько человек. За пыльными окнами синели горы. — Сейчас я вам покажу еще одно наше детище. Предмет нашей любви и нашей ненависти. Еще не знаем, как его делать, а уже включен в план. Пять штук хоть лопни, а отгрузи в конце месяца. Здравствуйте, товарищи! Степаныч, можно вас на минуточку?..
Одна из штук стояла тут же, посреди комнаты, белая и холодная, как глыба льда. Эмалированный шкаф, до отказа заполненный электронными лампами, сопротивлениями и конденсаторами. И все это — в самых разных размерных вариантах, от крохотных карликов и до раздутых полуведерных баллонов из стекла. И все это опутано проводами разных цветов, зарешечено металлическими решетками…
Степаныч, пожилой и тучный мастер, тоже в белом халате, объяснил, что штука называется высокочастотным генератором. Вот и его марка на фронтоне «ВЧГ-1». Использоваться будет как приставка к сложнейшим станкам в машиностроении.
Говорил, а сам посматривал на тех, что склонили головы над схемами. Не вытерпел, спросил:
— Больше нет вопросов, Владлен Петрович? Так я пошел. — Никуда он не пошел, а присоединился к тем, у большого стола: — Ты, Михаил, зря не говори! Монтаж распределяющего устройства мы вынесем на отдельный стол…
Всем им было явно не до гостей.
— Уж вы их извините! — сказал Владлен. — Новую технологию рожают. Ни пуха, ни пера, Степаныч!
— К черту! — прорычал кто-то из молодых.
Владлен повел Потанина вниз, на первый этаж. Он непременно хотел показать еще один вид производства: не единичное, как генераторы, и не мелкосерийное, как потенциометры, а настоящее массовое, поточное: моторный цех. Больше он его никуда не поведет, но моторный цех надо посмотреть обязательно. Цех-кормилец: по его продукции исчисляется план, он дает заводские прибыли, он принес всесоюзную славу.
На первом этаже все было проще и погрубее. Работали там девушки в синих и черных халатах. Сидели у конвейерных лент и собирали якоря и корпуса моторов. Операций было много и самые разнообразные: наматывали катушки, паяли и лудили, формовали на небольшом прессе, проверяли на осциллографе и, наконец, водворяли моторы на обкаточный стенд. Час на холостом ходу, час под нагрузкой, установка помехоподавляющего фильтра — и мотор готов. Двенадцать штук в ящик и — в отдел сбыта…
— Живем на пульсе страны, — говорил Владлен. — Больше чем кто-либо ощущаем, что такое электрификация страны. Ее размах, ее масштабы. Сколько бы продукции ни выпускали, а все равно — мало. Наращиваем мощности, отыскиваем резервы и все-таки — мало и мало. Каждый день отдел сбыта вагонами вывозит продукцию, а нам со всех сторон кричат: «Еще! Еще!» Что-то ненасытное, какая-то бездонная пропасть, право. Только-только освоим одну новинку, разработаем технологию — глядишь, уже прислали чертежи на сверхновинку, на что-нибудь ультрасовременное. И все срочно, все спешно, все в самые сжатые сроки. Понимаете, Андрей Сергеич, какие это создает трудности?
— Еще бы не понять!
Андрей Сергеевич был доволен всем виденным. Даже чуточку горд. Еще бы! На месте убогой отцовской мельнички стоял первоклассный электротехнический завод с высоким уровнем производственной культуры. Не какой-нибудь там примитив, кое-как сляпанная промышленная единица, а настоящий завод, сложный и умный. Правда, он тут ни при чем, он его не организовывал, но все равно — видеть такой завод было приятно.
Они шли заводской магистралью, и Андрей Сергеевич с удовольствием рассматривал шумные корпуса. Как усложняются формы человеческого труда! Каким кругозором должен обладать тот, кто направляет и объединяет усилия всех этих людей и многих тысяч других где-то там, в иных городах. В каком-то городе спроектировали новые станки. Здесь потрудились, приготовили к тем станкам генераторы. Еще в другом городе разработали приспособления и инструмент. Работать станки будут еще в каком-то, третьем или пятом месте.
Люди не знают друг друга, никогда и не будут знать, а вот сообща трудятся над одним большим делом. А сколько таких дел сплелось по всей стране? Памятники ставить бы тем, кто так вот объединяет и координирует действия многих тысяч и, может быть, миллионов людей!
Он пробормотал что-то, не в силах сдержать мысли, возбужденный всем увиденным.
— Вы что-то сказали? — спросил Владлен.
— Так я, про себя… Разные мысли разбудил ваш завод, Владлен Петрович. Странные какие-то мысли. Знаете, о чем я сейчас подумал? Есть у человечества великие Мыслители, и оно их свято чтит. Есть великие Ученые, и их именами называют улицы. Есть великие Писатели, Художники, Артисты. А вот великих Производственников мы не знаем. Почему? Разве они меньше сделали для человечества?
Владлен искоса посмотрел на Потанина: смотрите-ка, над чем раздумался дядька!
— Я вас понял. Но мне кажется, что вы немного ошибаетесь: мы — единственная страна, где чтут производственника, простого трудового человека. Припомните-ка: Герои Социалистического Труда — это разве не почет? Дважды Героям на родине ставятся бронзовые бюсты.