Это повесть о вечном поиске человеком смысла жизни, о нелегкой дороге к самому себе, об актуальной во все времена проблеме взаимоотношений отцов и детей, о преданности и предательстве, о науке любить, бороться и прощать. Эта повесть — плод совместной работы с теми, кто поддержал мою книгу у истоков ее написания.
Я благодарен и признателен Ульяне Ситниковой, Анне Давановой, Константину Ананичу, Александру Волк, Оксане Костровой, Тимофею Яковенко, Виктору Игумнову, Екатерине Санниковой, Константину Смаглюку, Веронике Хусяиновой, Роману Драгалёву, Ивану Кострову, Артему Саркисову, Богдану Брусу, Юре Лошакову, Алине Мельник, Наталье Рыбальченко, Насте Макаренко.
Я благодарю за поддержу своих близких: жену Анастасию Орлову, брата Андрея Орлова, папу Анатолия Орлова, маму Татьяну Орлову.
Также благодарю: Александра Пустоветова, Михаила Кукота, Андрея Якушева, Петра Елизарова.
Благодарю Вас за искреннюю доброту!
Неужели я умру? Не могу поверить, что я следующий в этой, казалось бы, долгой очереди в местечко под названием смерть… Вскоре я открою эту тайную дверь и, наконец-таки, узнаю главный секрет, сокрытый от вдыхающих воздух людей. Я не считаю себя атеистом, но и не верю в то, что, если ты праведный при жизни и свято чтишь заповеди Божьи, тебе гарантированно забронируют номер в уютной гостинице рая. У меня было свое убеждение. Я не раз представлял, что, когда все кончится, я проснусь маленькой белой каплей в окружении миллиарда конкурентов. А затем раздастся выстрел и начнется самая беспощадная гонка, наградой за победу в которой станет жизнь. Я проведу в одиночестве ближайшие девять месяцев. Затем мне станет тесно, и я начну пробираться к свету в конце тоннеля, принося адские муки матери. И вот здравствуй, ослепительный мир! Раздастся звонкий крик, слезы радости и бурные овации. Ну а впереди несколько жизней, которые нужно будет пройти в разных обликах, начиная от лучезарного юнца и заканчивая дряхлым мешком с жалобами и набором болезней. Вот такой незамысловатый сценарий. Свет. Занавес. Аплодисменты.
Мне не страшно умирать. Такого спокойствия, как сейчас, я никогда не испытывал. Мне было даровано тридцать пять лет для знакомства с этим миром… Я не достоин продолжать путь. Ведь я не жил — я существовал. Что значит существовать? Сначала незаметно пролетает неделя, потом год, затем ты словно возвращаешься из комы, и к тебе приходит просветление. Ты испуганно подводишь итог — прошло десять лет. И за этот отрезок времени ты дышал, но был мертв. Ты кричал, но был нем. Ты не смеялся до слез и не плакал навзрыд. Ты мечтал, но не действовал. Ты спал с открытыми глазами в окружении сожалений о прошлом и в страхе перед неизвестностью будущего. Существование между жизнью и смертью.
Когда впервые доктор озвучил диагноз, я почувствовал слабость в ногах, легкую тошноту и увидел тысячи мерцающих точек перед глазами. Потом, на удивление онкологу, я принялся истерично смеяться. Вперемешку со слезами и тяжелым дыханием, я отчаянно приступил оправдываться:
— Я за свою жизнь выкурил одну сигарету в школьном подвале со старшеклассниками. Мне тогда, по-моему, было семь или восемь лет. Нас всех поймали с поличным. Донесли родителям, и мой отец вынес неопровержимый приговор: казнь, через удары ремнем по заднице. Отбило желание на всю жизнь. Курение — причина рака легких. Ирония, не правда ли? А быть может, та самая сигарета сыграла роковую роль?
— Шаду, я понимаю Ваше состояние. — Хладнокровно начал доктор. — Результаты анализов показали…
— Я вот что подумал, — не испытывая интереса к объяснениям доктора, перебил я. — Почему нас не предупреждают, что чрезмерное употребление еды закончится ожирением или, например, что напряженный восьмичасовой рабочий день приведёт к неудовлетворенности жены и помешает, соответственно, продолжить род человеческий?
— Я… я… не знаю, — разбито ответил врач. — Послушайте, метастазы распространились по всему организму. Но вероятность несколько продлить жизнь есть…
В этот момент в голосе доктора не было ни капли сочувствия или сострадания, лишь холодное, рациональное транслирование информации. Но я не осуждал его. За столь долгие годы работы на этом поприще у него выработался иммунитет к людям с «крохотной надеждой».
— Сколько мне осталось?
— При интенсивной химиотерапии максимум два месяца… — Доктор вынес бескомпромиссный вердикт.
Место для горечи я выбрал на крыше одной дряхлой многоэтажки, откуда открывался потрясающий вид на лабиринты города. Последний раз я забирался сюда очень давно, когда умер мой дедушка. Я проводил последние лучи солнца и стал всматриваться в тысячи разноцветных огоньков. Боже, как же город чудесно выглядел отсюда! Я так давно не замечал столь простой красоты. Я откинулся назад и стал пристально вглядываться в звезды. Миллиарды неизведанных миров… Воздух был наполнен дурманящей свежестью. Я жадно вбирал легкими кислород, наслаждаясь каждым вдохом. Медленно выдыхал. Все вокруг было объято магией. Время остановилось. Я никогда не испытывал ничего подобного. Ощущение прекрасного сжимало меня своими теплыми объятиями. Куда я смотрел раньше? Я спал наяву. Слезы размыли очертания звезд, и я почувствовал тяжелый ком в горле. Сердце стучалось в грудь, пытаясь выпрыгнуть наружу. Я начал свою исповедь.
Прости меня, жизнь! Ты всегда была добра и справедлива ко мне. Но твоя любовь была безответна. Ты открывала новые двери, давая очередной шанс, когда я не раз отворачивался. Ты шептала мне: «Получится», но я находил тысячи несуществующих причин, чтобы разубедить себя. Ты говорила мне: «Действуй», но я заботился о том, что подумают окружающие. Ты призывала меня проснуться, но я переставлял будильник еще на пять минут. И в один день, разбив себе сердце, ты решилась покинуть меня.
Спустя два месяца отчаянных попыток ухватиться за каждую минуту, я в одиночестве ждал свой поезд, который отвезет меня безвозвратно на конечную станцию. Боль с каждым днем становилась сильнее, и я представлял смерть как долгожданное избавление от страданий. Я принял решение не сообщать близким столь прискорбные новости, дабы в оставшиеся дни не видеть в отражении их лиц напоминание того, что моя участь неизбежна. И теперь вдобавок, обессиленный душевными терзаниями, я жалел о своем безрассудном решении, о своей упрямой гордыне. Впитывая через ноздри мерзкий запах больницы, я отхаркнул очередную порцию крови и, улыбаясь, закричал: «Прости меня, жизнь! Я это заслужил! Я ничего не сделал, чтобы полюбить тебя»… Я чувствовал, как медленно проваливаюсь в больничную кушетку. Сердце замедляло ритм и становилось тяжелее. Черный занавес заканчивал представление перед моими глазами. «Почему я не вижу лучшие кадры из жизни? Почему никто из моих умерших предков не зовет меня с собой? Почему мне не страшно умирать?!»
— Потому что глупо бояться смерти, не научившись жить… — внезапно остановил мои раздумья голос.
— Кто здесь? Я в предсмертном бреду? Или я уже умер? — торопливо спросил я.
— Ты еще жив, Шаду, — ответил, успокаивая меня, голос.
— Кто ты? Почему я тебя не вижу? Ты ангел?
— Ну, можно сказать и так. Меня зовут Вестос. Я всегда был рядом с тобой, хотя ты меня и не видел. А может быть, не хотел замечать и не пытался слушать.
— Я думаю, сейчас не самое лучшее время вызывать у меня чувство вины, — оскорбленно ответил я. — Если ты не обратил внимания, я вообще-то умираю…
— Я всегда любил тебя, Шаду. Непоколебимый романтик, мечтатель, искатель приключений — таким ты был. И вот в один день ты, как и многие люди, свернул с пути, потому что испугался найти свое счастье. Жизнь потеряла магию и прошла незаметно.
Сквозь слезы я принялся рычать на моего гостя:
— Что тебе нужно? Думаешь, я этого не понимаю?! К сожалению, живем только один раз, мой таинственный нравоучитель… Второго шанса не дано…
— Люди — самые противоречивые существа. Вы плачете в горести и в минуты счастья. Вы кричите в гневе и от прикосновения удачи. Вы скупы в похвале, но жаждете лести. Вы не верите в чудо, но вспоминаете Бога в минуты душевной слабости. Вы не пытаетесь понять, но стремитесь быть услышанными… Вы преследуете иллюзии, но не замечаете счастья рядом с собой. Судьба каждый день дает вам новый шанс, но вы безразлично проходите мимо, находя оправдания вашему бездействию.
— Тогда зачем мы появляемся на свет? Выходит, что мы слепо плывем по течению, не замечая истины, а Господь тихонечко посмеивается над нашими обреченными душами?
— Шаду, ты хочешь познать жизнь? — остановив мою истерию, спросил Вестос.
— Да… — с надеждой в голосе произнес я. — Всей душой и всем сердцем хочу…
— Ты заново проживешь последние десять лет. Каждый день, каждый вздох, каждый удар в груди… Ты получишь свой второй шанс, но от смерти ты не сможешь скрыться и встретишь ее в этот же день и в тот же час. А пока засыпай, Шаду…
Я почувствовал дуновение ветра и ощутил приятное тепло по всему телу. Внезапно ушла мучительная боль, я почувствовал невообразимую легкость. Мои глаза стали тяжелыми, и я уснул столь сладким сном, каким еще прежде не спал.
— Шаду, просыпайся, — сквозь сон я услышал теплый, хриплый голос.
«Невероятно, я все еще жив. В запасе есть еще один мучительный день», — подумал я.
— Шаадууу, просыпайся! Так всю жизнь проспишь!
«Боже мой… Я знаю этот голос! И если я не ошибаюсь, он принадлежит человеку, который умер очень давно. Как это возможно?».
— На том свете отоспишься, поднимайся! — настойчиво продолжал прогонять мой сон некто, скрывающийся за моими закрытыми глазами.
«Выходит, я тоже умер? И это тот самый загробный мир?» — продолжал размышлять я. Со всей силы сжал веки, испытывая самый жуткий страх в моей жизни, ущипнул себя за лицо и невольно, от боли, издал дешевое подобие щенячьего стона.
— Ну все, хватит, это уже не смешно. Тебе не говорили, что лучше не злить старых людей: они становятся очень опасными, могут защекотать до смерти, — раздалась наигранная угроза.
Я собрал все крошечные остатки смелости и с усилием слегка приоткрыл створки моего правого глаза. Сквозь слепивший меня утренний свет я смог определить, что лежу не на больничной кушетке. Тошнотворный запах лекарств развеялся, тело не перетягивали трубки, но самое главное — отсутствовало пиканье аппарата, монотонно сигнализировавшего о моем жизненном состоянии. Картинка настраивала резкость, и с каждым ее проявлением я с недоумением понимал, где нахожусь. Окинув взглядом границы помещения, я нашел источник голоса, пытавшийся меня разбудить. Он принадлежал худощавому старику, с пепельно-белыми волосами, лицо которого беспощадно изрезали морщины. Выцветшие голубые глаза, аккуратный прямой нос, плотная серая борода, необычайно белые, по всей видимости, вставные зубы. Детская улыбка, запечатленная на старом лице, радостно встречала мое пробуждение.
— Дедушка… Это правда, ты? Господи, дедушка! — внезапно я содрогнул своим криком утреннее спокойствие. — Любимый и самый дорогой мне деда!
Я вцепился в него с таким отчаянием, что, по всей видимости, сбил на мгновение его дыхание. Испуская из глаз ручьи слез, я прокричал:
— Я думал, что больше тебя никогда не увижу!