В горницах Кондрата приветствовали все по очереди, каждый за честь считал поклониться ему. Теперь можно было и начинать.
Всего набралось с женами до сорока душ, сели за четыре стола, составленных в ряд в столовой горнице. Детей, что привезли с собою, кормили в горнице на половине Ульянии. Особо, в клети на дворе, накрыли для слуг и молодшей чади. Блюда там были попроще и пир пошумнее.
Мать Ульяния пригласила к столу. Отец Герасим прочел молитву и благословил трапезу. Перекрестились, приступили.
На закуску были соленый сиг, датские сельди, лосось, снетки, рыжики и грузди с луком.
Разные квасы, пиво, мед и красное привозное вино в кувшинах стояли на столах. Квасы — в широких чашах, обвешанных по краю маленькими черпачками.
Потом пошли на стол рыбники, кулебяка с семгой, осетриной, налимом, уха — сиг в наваре из ершей. Рыбу ели руками, пальцы вытирали чистым рушником, положенным вдоль стола.
После рыбных последовали мясные перемены: утки, куры, дичь и венец всего — печеный кабан с яблоками.
Кондрат прищурился.
— По дороге свалили, под Новым городом!
— А хоть и подале — не беда. Нынче князь и зайцев травить не дает и птиц бить на Ильмере не велит!
— Ну, зайцы — то боярская печаль.
— Не скажи! — подал голос Страхон. — Боярину не труд и за Мстой поохотитьце, а вот у меня сосед, лодейник, Мина, Офоносов сын, знаете его!
Мастер добрый, а семья больша, дети — мал мала меньше, родители уже стары, и старуха больна у его. Дак он силья поставит, худо-бедно зайчишку принесет, щи наварят с мясом. Опеть же гоголь, утица тамо… чад-от семеро, ежель все с одного топора, много нать!
— Сейчас-то не ходит?
— Какое! Ходит и сейчас! Тут не хочешь — пойдешь. А только два раза силья обирали у его…
— Да. Сюда б его, мужики!
Скоро пошли шаньги с творогом, морошкой и брусникой, оладьи, пареная репа в меду, топленое молоко, сливки, белая каша сорочинского пшена с изюмом. Напоследи — кисель, пряники печатные, орехи, свои и привозные грецкие. Умел угостить Олекса.
Становилось шумно, гости все чаще прикладывались к меду и пиву. Уже и жонки, кроме Ульянии, с поклоном стали покидать стол.
Разгорелся спор. Захмелевшие сотрапезники осадили тысяцкого.
— Немцы за горло взяли, Кондрат!
— Доколе терпим?!
— Дождут наши бояра, что Святую Софию обдерут, и станет тогда Колывань Новым Городом, а Новгород Торжком.
— Да и то навряд!
— Слыхал, Кондрат, чего раковорци лонись учудили? Уже и Нарова ихняя стала?
— Молчишь!
— Поведешь когда? Все пойдем!
— Князя Ярослава надо спросить…
— Что немцы, что Ярослав — одна стать!
— Ну уж… Про князя такое! Бога вы не боитесь, мужики!
— А виру дикую на возах Клуксовичева чадь взяла почто? Ты наш тысяцкий, тебе ведать, тебе и виру брать, а не ему, псу!
— Ты наша защита! Князь что! Князю мы только на рати надобны!
— Тише, мужики, и нам нужны низовские полки!
— Нет, ты скажи, Кондрат, что Михаил Федорович думат?
— Посадник один не решает, мужики!
— А еще кто ле?
— Елферья Сбыславича, того знаем, наш воевода, а еще кто? Михаил Мишинич? Жирослав?
— Они решают за Новгород, а Новгород при чем?
— Владыка пока не благословит…
— Владыка тоже не весь Новгород!
— И вече…
— Без князя Ярослава мы что веник без обвязки, — вмешался Максим Гюрятич. — Попомните Олександра, мужики! Кабы не он, не стоять Нову-городу.
— Вы так, простая чадь другояк, порядок нужен!
— При Олександре был порядок! Пожни заял, села брал под себя! Да того всего мало, а вот что под татар ялись под число , то обидно!
— Не видали вы татар, мужики, князь Олександр знал, что делал.