Проскочил март, посылок, слава тебе, больше не было. Лида облегченно выдохнула — ну не любила она так. Одно дело, вон, свои стародавние знакомые-друзья, к ним можно было заявиться со скромными сувенирами — полотенчиками и горой блинов-голубцов, или бутылкой вина, встречали всегда с радостью, а тут? Ну вот чем можно, так сказать, отдарить? Вместо большой банки икры — элитный алкголь, так он стоит, как чугунный мост, да и кто его знает, что предпочитает этот Марк?
Вот так размышляя про себя, Лидуня ловко пикировала помидоры на лоджии.
Зазвонил домашний телефон, на волне этих размышлений взяла трубку, думая, что опять услышит «плач Николавны», как переиначил сын.
— Да?
— Здравствуйте, Лидия Сергеевна!
— Здравствуйте! — на автомате ответила Лида.
— Не узнала? Богатым буду! Как жизнь?? — как-то вкрадчиво спросил бывший «друг сердешный».
— Как и была! — вежливо, настораживаясь, ответила Лида.
Помолчали, товарищ понадеялся, что Лида начнет ехидничать, типа:
«Сколько лет?? С чего бы это Вы мне звоните?..», а она молчала.
— Что, и ничего не скажешь мне??
— Да вроде нечего!
— Лида, может, встретимся, поговорим? Я бы заехал за тобой?
— Извини, совсем нет времени, как-нибудь потом… — расплывчато ответила Лида.
Товарищ смекнул, зная её натуру:
— Потом, это не скоро??
— Скорее всего — никогда! — вежливо ответила Лида.
— Но… — начал непонятно чего захотевший друг, а у Лиды запел сотовый.
— Извини, надо ответить, будь здоров! — Лида, не слушая, что он говорит, положила трубку.
— О, надо же, Марк Викторович звонит, этому-то что понадобилось? Я его искренне и от души за новогодний презент поблагодарила??
Марк же, словно почуял, что у неё настроение неважное:
— Лидия… Сергеевна, у меня мало времени, я очень коротко… Буду несколько дней в мае в Москве, заказал билеты в цирк «Дю солей», помнится, Вы восхищались, сходим?
— Марк Викторвич! — в другое время Лида бы вежливо поговорила, сейчас же, раздосадованная этим звонком товарища, резко спросила. — Зачем Вам все это надо?
— Не поверите, Лида, сам не знаю!! — засмеялся Марк. — Вот давайте увидимся и, может, что-то прояснится!! Пока же если кратко — интересно мне с вами, Вы такая колючая, как ежик в клубочке, очень хочется ежика развернуть. Не обижайтесь, Лида! И я очень надеюсь, что мы в цирк сходим. Пришлю смску, когда буду в ваших краях. До свидания! — он отключился.
Маринка изменила Шурику — он, правда, этого не знал пока. Но вот один из квартирантов, Дильшот-Димка, мужик лет сорока двух-пяти, так умильно смотрел на неё, так цветисто-забавно восхищался ею, поясняя, что пухленькие женщины — это необыкновенно красиво, старался невзначай приобнять её. Видя, что она благосклонно принимает его ухаживания, осмелел, в день приезда её за деньгами оказался в квартире один — накрытый стол, вкусный плов, легкое вино, все располагало.
Прокувыркалась Маринка с ним четыре часа — охала, ахала, получала наслаждение — силен был мужик в постели, неутомим. Шурик с его одним разочком был просто смешон, там то времени не было, то он не хотел, то ещё чего, а здесь всегда к её услугам постоянно рабочий орган. Её не смущало, что где-то там, в Таджикистане есть жена и пятеро детей — здесь-то их нету. А такого, всегда готового на интим мужчины, у неё ещё не было, вот и отрывалась Маринка, частенько забегая «на огонек». Отец, что-то прочухавший, орал, обзывал проституткой, но какое его дело?
Дом в деревне стоял покинутый, теть Лена Махнева пару раз звонила Маринке:
— Марин, ведь зарастает все, вы хоть окосите приехайте!
— Да, теть Лен, папе не надо, а мне некогда! Я одна, у меня мама умерла, мне никто не помогает!
— Ох, Маринка! — теть Лена только вздыхала.
Теть Лида же конкретно выдала:
— Вот своего трахальщика бери и вперед, пусть в деревне порядок наводит, а не только в постели.
— Теть Лид, ты какая грубая!
— Какая есть!
Увещевания теток немного подействовали, съездили-таки с Димкой и его двумя приятелями — те косили, убирали, Маринка не упустила возможности покувыркаться и здесь — благо, Петеньку мужики заняли делом, чего-то там таскал. Летом в июле взяла путевки в Болгарию на десять дней Маринка — надо было ребенка перед школой на море свозить, папа, такой рассякой, оплатил восемьдесят процентов стоимости.
Лиде по скайпу живущая там уже несколько лет их с Галинкоой приятельница — Валя Ларькина, удивляясь, говорила:
— Лид, она совсем не Галина дочь!! Ужас, экономит на всем — привезла парня в драной бейсболке, весь козырек расползся, картонка торчит, тут этих кепок — пруд пруди. Купи самую дешевую, не позорься, нет. Накормила парня каким-то дюнером — шаурмой на улице, он два дня температурил и с унитаза не слазил. На море, если я пришла, парнишка из моря не вылазит, плавать не умеет, побаивается один в воде — мама же кучей лежит на полотенце. А меня только и ждет, говорю:
— Петь, ща немного сплаваю и опять буду возле тебя!
Ребенок до визга радуется и из воды не вытащить, а если б меня не было? Мама лежит, пацан на бережке песочек пересыпает? Зайди по колено в воду — ребенок хоть поплюхается в воде!! Лид, она мне вывалила, что замуж за какого-то мужика-таджика собралась, говоря, что ребенку отец нужен. Я, ты знаешь — дама вежливая, пояснила, что в таком случае у неё через год будет большая таджикская родня в её квартирах обитаться!! Сказала, что шутит. Но, Лид, поговори с ней. Может, девочка чего недопонимает?
Девочка же постоянно твердила, что у неё все под контролем. Пока были в Болгарии, папаня угодил в больницу — прихватило сердце, поначалу испугался, завязал с пьянкой. Внук в школу пошел, дед немного продержался, но бес, поселившийся внутри, не давал покоя, постоянно брюзжал, вечно всем недовольный и злой, и после очередного крупного скандала с дочерью и взаимных обвинений — сорвался. И снова — здорово.
Маринка все так же командовала и старалась постоянно припахивать Шурика — тот, когда она была на работе на сутках, отводил и забирал из школы Петю, ездил с ним на занятия теннисом, но как-то стал он уставать от беспардонности и неприкрытого хамства Маринки.
Лида уже не раз говорила Маринке, чтобы определилась:
— Нужен если Шурик — веди себя, как полагается, нет — значит, не пудри мозги!!
— Да, теть Лид, а как я одна буду — меня никто не понимает… — и начинался «Плач Николавны».