— Глупые вы, — засмеялся Юнус. — Их и молоком-то надо будет через тростинку поить, а вы — шурпой…
И весёлые голоса детей затихли вдали.
Ёжик Забияка вылез из-под своего укрытия и осторожно подошёл к разгромленному дому.
Разрытая земля заставила его попятиться. От всего этого пахло как-то тревожно, и странный шум, который подняли эти громадные существа, тоже не внушал доверия. Выставив острое рыльце, Забияка мелкой рысцой затрусил прочь от развалин родного дома.
Дорога была не особенно ровной: громадные брёвна, холмы и канавы, с ёжиковой точки зрения, пересекали её, и Забияка скоро измучался до смерти. Но вот на пути вдруг попалась совершенно готовая норка. Что это? Даже ёжиками запахло? И наш Забияка доверчиво сунулся в неё.
Сердитое фырканье заставило его попятиться. Не мудрено, что тут пахло ёжиками, — здесь жила их целая семья. Трое малышей присосались к брюшку матери, чавкая и захлёбываясь.
От тоски по родному дому и тёплому молоку у Забияки защемило под ложечкой. Тихонько прижавшись в уголке, он смиренно ждал, пока ежиха отфыркается и успокоится. Затем осторожно, шаг за шагом, он стал продвигаться всё ближе и ближе. Ежат было всего трое. Забиякино рыльце продвинулось между ними, и тёплое молоко полилось ему в рот. Ежиха фыркнула и затихла. А Забияка пил и пил. Раньше он никогда так остро не ощущал тепла и уюта родного угла.
На следующий день новая мать вывела всю семью на прогулку. Ежата дружно бежали за матерью, а она принюхивалась, разрывала листья и, найдя большого червяка, делила его детям по кусочку.
Ёжики быстро росли и толстели. Они уже научились добывать себе пропитание, почти не требовали материнского молока и только по привычке держались ещё вместе. Их желтовато-серые иголочки уже окрепли и могли уколоть неосторожного врага.
Раз утром они весело бежали по тропинке за матерью. Вдруг что-то длинное жёлтое пересекло им дорогу.
«Ш-ш-ш!»— раздалось шипение, да такое страшное, что ёжики, как по команде, разом свернулись в колючие клубочки.
Однако Забияке не терпелось посмотреть, что будет дальше, и он осторожно вытянул острую мордочку, готовый при малейшей тревоге свернуться обратно.
На тропинке началась страшная возня. Ежиха-мать вся ощетинилась и с сердитым хрюканьем бросилась на страшного ползучего зверя.
А тот свернулся большим жёлтым кольцом и, подняв голову кверху, с громким шипением поворачивал её во все стороны, угрожая ежихе, которая бегала вокруг него, ощетинившись и хрюкая.
Ежиха уже несколько раз бросалась на змею, но та успевала, в свою очередь, кинуться на неё. Тут ежиха сворачивалась с такой быстротой, что змея стукалась головой о её колючую спину и больно кололась. Тогда ежиха моментально высовывала голову и кусала змею за хвост или за спину.
Наконец искусанная змея так разъярилась, что, кинувшись на ежиху, обвилась вокруг неё, не обращая внимания на уколы иголок.
А ежиха, ловко вытянув голову, вцепилась змее в самую шею и перегрызла её.
Страшное шипение змеи и её быстрые движения так напугали ежат, что они сидели под кустиками травы, не смея подойти к матери.
Но её весёлое хрюканье быстро ободрило их.
Вот это был пир! Каждому досталось по большому куску жирной змеи, и ежата наелись до того, что их животики готовы были лопнуть.
Однажды ёжик Забияка нашёл на самом берегу реки превкусную лягушку и не счёл нужным поделиться с остальными. Те, не заметив его, пробежали дальше, а ёжик остался один набивать свой жадный желудок.
Вдруг раздалось громкое топанье, такое, как в тот день, когда исчезли братья Забияки. Мир потемнел вокруг него, точно наступила глубокая ночь.
— Готово, поймал, под шапкой сидит! — раздался весёлый голос.
Ёжик ничего не понял, но почувствовал, что его поднимают, и в тоске выпустил изо рта оставшуюся половину лягушки.
Опять посветлело. Он лежал в чём-то мягком, и над ним наклонились любопытные люди.
— Он как называется? — спросила тоненькая девочка и вдруг закричала: — Ой, папа, смотри, из него иголки торчат!
— Так это же ёжик, — засмеялся мальчик, повыше ростом, в синей рубашке.
Ёжик, начавший было разворачиваться, быстро свернулся обратно.
— Ты что, не знаешь, что из ежа иголки сами растут? — спросила другая девочка, толстенькая и краснощёкая.
— Вот так история! — сказал отец. — Неужели ты про ежей никогда не слыхала?
— Я и сама не знаю! — смущённо проговорила тоненькая девочка. — Нет, даже, кажется, читала, только вдруг забыла. Ой, какой смешной! Папочка, возьмём его домой, хорошо?
— Возьмём, — согласился отец. — Он у нас, кстати, мышей переловит, а то кот стал такой ленивый, что ему мыши самому скоро хвост отгрызут.
И Забияка разделил участь своих братьев. Только те попали в казахскую юрту, в степь, а его в шапке снесли в маленький домик на краю города.
Мать зажала уши от визга, когда дети влетели в дом со своей добычей.
— Ёжик! — кричали они. — Мама, смотри, он мышей ловит, папа говорит, он всех мышей поймает, чтобы Ваське хвостик не отгрызли.
— Мамочка, смотри, он уже приручился, не сворачивается.
И правда, Забияка уже освоился и только дёргал рыльцем во все стороны, изучая новую обстановку.
Его вынули из шапки и поставили перед чем-то плоским и белым. Ого, вот это приятно! И, сунув рыльце в тёплое молоко, он напился досыта, а затем, громко стуча коготками, побежал осматривать новый дом и с разбегу накатился на сидевшего к нему спиной кота Ваську.
У Васьки был дурной характер. Раздражённо обернувшись, он зашипел и дал ежу полновесную пощёчину.
Шипение сменилось диким воем. Пощёчина пришлась по колючей спине свернувшегося ежа. Васька с фырканьем и визгом прыгнул на стол, оттуда на шкаф и, злобно сверкая зелёными глазами, принялся лизать раненую лапку.
Дети умирали со смеху. А Забияка уже бежал по полу дальше, тщательно исследуя всё на своём пути.
— Он чей будет, твой или мой? — спросила Митю Лена, помогая ему строить в углу «ежовый дом» из тряпок и поставленного боком ящика.
— Мой, конечно! — ответил Митя. — Ведь ехал-то он в моей шапке.
— Ну, так, значит, мой, — торжественно возразила Лена. — Ведь тряпки мои и ящик — тоже.