Вскоре Забияка с большим удовольствием сунул рыльце в знакомое блюдце.
Люди много шумят без толку, но зато приносят вкусное молоко. А теперь хорошо и поспать под листиком. И Забияка мирно свернулся клубочком в тени густого куста крыжовника.
Слушать рассказ о происшествии собралась вся детвора переулка. Лена и Митя чувствовали себя героями, точно это они поймали змею или, по крайней мере, присутствовали при битве. Рассказав всё раз двадцать с начала до конца, они торжественно повели всех детей в сад и позволили издали полюбоваться спящим под кустом Забиякой.
Он всегда так: когда змеев ест, после спит крепко, — сказала Лена несколько небрежно, как будто это было делом вполне привычным.
Теперь Забияка, если ему хотелось, мог целыми ночами топать и фыркать под маминой кроватью, запрета ему не было ни в чём.
Он вырос в очень крупного ушастого ежа. Его жёлто-серые иголки так и топорщились в разные стороны. Но он не кололся и не сворачивался, когда дети подходили к нему, и с удовольствием позволял почесать у себя под лапкой или горлышко.
Иногда он оставался ночевать в доме, предпочитая кухню саду, и там наутро мать частенько находила полусъеденную крысу, или мышиный хвост и уважала Забияку всё больше.
Тем временем кончилось длинное и весёлое ташкентское лето. Начались дожди, стало холодно. Ёжик сделался сонливым и малоподвижным; а в сухие дни уходил в сад и копался под корнями стоящей на обрыве джиды.
— Это он себе зимнюю квартиру готовит, — сказал отец. — Вот увидите, скоро ляжет в неё и заснёт.
И правда, вскоре Забияка не пришёл утром за своей обычной порцией молока. Дети побежали в сад. Норка под корнем джиды была крепко заткнута сухими листьями.
— Не будите его, — сказал отец. — Зима пройдёт быстро, и он сам проснётся и прибежит к маме попросить тёплого молока.
— Спокойной ночи, Забияка, — сказали дети и побежали домой.
Им было немножко грустно.
— Но ведь зима коротка и скоро кончится, — сказал папа…
Мать его была громадной серой жабой и по-жабьему очень красивой: вся спина у неё была покрыта большими бородавками… Она редко прыгала, а больше ходила развалистой жабьей поступью.
Но самое удивительное — это её глаза. Золотистые, с ярким чёрным зрачком посредине, они сияли и искрились так, что, глядя на них, можно было забыть о жабьей голове, на которой они помещались..
В старину люди верили, что это светится через глаза находящийся в голове у жабы драгоценный камень, и убивали её, чтобы завладеть этим камнем.
Однажды весной в тёплой воде небольшого арыка, между стеблями болотных растений, жаба отложила кучку крошечных стеклянных шариков, каждый с чёрной точечкой посредине. Чёрная точка — это икринка, крошечное жабье яичко, а стеклянные шарики — студенистое вещество, которое защищает яичко. В воде стеклянные шарики разбухли, стали больше горошинок, и все вместе плавали на поверхности воды, а солнце грело икринки и медленно-медленно пробуждало их к жизни.
Наконец в икринке можно было уже различить крошечного головастика. Он лежал, свернувшись клубочком, и понемногу начинал шевелиться.
И вот в один из дней, когда весеннее солнце светило особенно ярко, головастики вздрогнули и начали раскручиваться. Маленькие, чёрные, точно большеголовые рыбки, они прорвали свои прозрачные шарики и начали плавать. Кучки слизи — остатки шариков — некоторое время служили им пищей, а затем головастики поплыли в разные стороны, начав самостоятельную жизнь.
Сколько же оказалось у них врагов! Рыбы, лягушки, личинки водяных жуков-плавунцов — все набросились на бедных головастиков, как на вкусный обед.
Меньше четвёртой части головастиков спаслось. Они запрятались в густые заросли водяной травы, но тут на них напали раки, водяные клопы и пауки, так что к концу дня от целой кучи малышей уцелело всего три головастика. Впрочем, особенно жалеть головастиков не приходится — икры весной откладывается столько, что, если бы её не ели все, кому не лень, лягушки и жабы заполнили бы собой все реки и озёра и в них не осталось бы места для воды.
Три уцелевших головастика присосались ротиками к стеблю водоросли, понемножку соскабливая его нежную кожицу, — этим они питались. Так прошёл вечер первого дня их жизни; а утром они поднялись вверх, навстречу ласковым солнечным лучам и смешались с толпой других головастиков, только что родившихся или подрастающих.
Тут они потеряли друг друга из виду, и что случилось с двумя другими — нам неизвестно. А наш головастик принялся кормиться, плавать и очень ловко увёртывался от врагов.
По обеим сторонам рта у него росли две нежные веточки с массой разветвлений. Это были жабры; головастики дышат ими, как рыбы.
Вскоре по бокам хвостика появились две задние ножки, затем выросли и передние. А хвостик становился всё короче и короче, и вот на берег арыка вылезла презабавная маленькая жабка. Она дышала ртом; жабры-веточки у неё исчезли, но короткий смешной хвостик ещё остался на некоторое время, и ей самой было от этого неловко.
Жабка была крошечная, но характер у неё переменился. Короткие головастики никого не ели, наоборот, их все ели, а жабка сама стала хищницей и очень ловко ловила мушек и жучков. И при этом каким удивительным способом: быстро прыгать она не могла, да это и не нужно было — за неё прыгал её язык. Он рос не так, как у нас, — из глубины рта вперёд, а наоборот, от нижней губы назад, внутрь рта. И весь был скользким и липким от слюны.
Когда к неподвижно сидящей жабке подлетала и садилась мушка, язык молниеносно выскакивал изо рта, шлёпался о мушку и так же быстро убирался обратно в широкий жабий рот вместе с мушкой, которая приклеивалась к липкой его поверхности.
Маленькая жабка жила и росла, ловко увёртывалась от врагов в течение целого лета. На зиму же, чтобы не замёрзнуть, она забиралась куда-нибудь глубоко под корни деревьев или в кучи сухих листьев и разного мусора и в глубоком сне ждала, пока весеннее солнце шепнёт ей, что трава зазеленела и уже летают жуки и мошки.
Прошло много лет, и жабка превратилась в жабу редкостной величины. И врагов у неё стало меньше — утке и то она была уже не по силам. И вот тут-то и начинается наш настоящий рассказ о ней.
Это был совсем маленький домик из двух комнат, кухни и большой террасы. Терраса тремя ступеньками выходила в тенистый сад. В нём росли два громадных грецких ореха и целое море роз, над которыми в тёплые вечера летали золотисто-зелёные жуки.
В домике жила самая маленькая семья, всего двое: муж и жена. Меньшей семьи ведь не бывает; если живёт один человек, то это уже не семья. Днём они оба уходили на работу, а вечером жена садилась за рояль, а муж брал скрипку, и они играли.
Однажды вечером во время игры муж наклонился и тихонько сказал жене:
— Пожалуйста, не пугайся и не переставай играть, посмотри, какой у нас нашёлся слушатель!
Но жена, взглянув, вскрикнула и всё-таки перестала играть: на пороге широко открытой двери сидела огромная серая жаба, покрытая бородавками. Когда музыка смолкла, она повернулась и медленно вышла на террасу, а оттуда спустилась по ступенькам и исчезла в саду. Молодая женщина еле пришла в себя от изумления.
—. Что это за ужасное существо? — воскликнула она.
— Неожиданный любитель музыки, — засмеялся муж. — Жабы любят музыку, особенно тихую и мелодичную. Я об этом читал где-то, но сам вижу в первый раз.
На следующий вечер, как только началась музыка, гостья не замедлила явиться. Жаба по-вчерашнему сидела на пороге и, не отрываясь, смотрела на музыкантов.
Когда музыка кончилась, она тотчас же повернулась и исчезла в саду.
На третий вечер жена принесла дощечку и положила её на ступеньки лестницы.
— Это для нашей гостьи, — улыбаясь, сказала она, — ведь ей нелегко с её толстым животом прыгать по ступенькам.
И им удалось подсмотреть, как жаба, сразу же оценив всё удобство новой лестницы, спокойно поднялась по ней. Её удивительные глаза сияли, как звёзды. Она доверчиво позволяла подходить к ней, и часто, уже после того как музыка смолкала, сидела, словно погружённая в раздумье, и «драгоценный камень», спрятанный в её безобразной голове, переливался золотыми искрами.
— Том, Том, — ласково звала её молодая женщина, и какова же была её радость, когда однажды жаба подошла к ней на зов.
Скоро она уже начала брать из рук живых мух и жуков и часто днём важно сидела под розовым кустом, точно ожидала вечерней музыки.