- Не догонят. - Не оборачиваясь, ответил Семён, хотя беглый правитель обращался не к нему. - Наши 'соседи‟ уже что-то придумали и ведут нас к некой выбранной точке для эвакуации.
- Так до неё ещё доехать надо...
Дальнейшие княжеские причитания больше никто не слушал. Водитель не отвлекался, потому что вёл автомобиль, а у сидящего рядом с ним сотника, завибрировал телефон - на него пришла долгожданная СМСка: - ' Доехали все. Нас встретили. Передай ребятам, чтоб напрасно не переживали за семьи‟. - Прочёл он и, приоткрыв окно, выбросил ставший не нужным аппарат прямо в зимнюю, заснеженную стужу: он и был то приобретён по подложным документам, и только ради получения данного сообщения.
Илья, краем бокового зрения заметивший это действие, вопросительно посмотрел на друга. На что тот, только показал кулак с поднятым вверх большим пальцем. Гарбуз всё понял правильно, и его губы растянулись в довольной улыбке. В отличие от княжьей семьи, которая покинула страну ещё до начала бунта, его жена с малой дочкой эвакуировались в последний момент, и старлей за них сильно переживал. Особенно после того, как его самого чуть не перехватили почти у самой границы с Ижманью.
- Братцы, прибавьте газу. - Раздался внезапно осипший голос Григория. - Они, ироды, уж начали по нам стрелять.
И в самом деле, в зеркале заднего вида, несмотря на кружащий у земли снег, можно было рассмотреть, как один из боевиков высунувшись из окна, вёл одиночный огонь из какого-то оружия. И сотник Дуда пояснил князю:
- Беспокоящая стрельба, она нам не опасна - расстояние между нами всё ещё слишком большое. Это они для острастки палят.
В скором времени, у беглецов создавалось впечатление, что их транспорт непостижимым образом стал самолётом, попавшим в зону жуткой турбулентности. Машина проваливалась на выбоинах, подскакивала на кочках, временами казалось, что она вот-вот пойдёт юзом по замёрзшей земле и, вылетев с разбитой дороги, завязнет в глубоком снегу завалившем кювет. Впрочем, и у преследователей дела обстояли не лучшим образом, и как это ни странно, но они больше не сокращали расстояние отделяющие их от беглецов, а наоборот, начали постепенно отставать. Через какое-то время, обратил на это внимание и Григорий, отчего у него в очередной раз произошла смена настроения - проснулось неудержимое желание воздать хвалу находчивости, мастерству, удачливости своих подчинённых. Однако это радостное возбуждение прошло весьма быстро и сменилось полной апатией - князь неожиданно замолчал, и, кусая губу, потирая пальцами руки щетину на щеке, стал отрешённо смотреть в окно.
Смотрит князь на проносящиеся мимо него деревья и оголённые кустарники, и страшная мысль терзает его душу: - 'Не верится, как быстро всё это стало чужим и таким опасным - и земля, и природа. Несмотря на все заявления переговорщиков, произошёл переворот и на меня объявили смертельную охоту. Обложили как волка и гонят.... Интересно, а все ли мои опричники мне преданы? Не затаился ли среди них предатель? ‟... - Чем дольше князь смотрел в окно, тем мрачнее и обречённее становились его думы.
Невесело было и Илье: с лева по курсу, по такой же грунтовой дороге сбегающей с крутого холма, нёсся гружёный трактор, и по приблизительным прикидкам, вскоре он должно был врезаться в их колонну. От нехорошего предчувствия, у Гарбуза даже под ложечкой засосало. Сидящий рядом с ним Селезнев, тоже увидел идущий на перехват транспорт и одними губами, сказал напарнику:
- Сворачивать всё равно некуда: поэтому только вперёд. Действуй так, как Ижманьцы говорили. А дальше, будет видно... - Может быть, сказано было что-то другое - неумел Илюша читать по губам, поэтому будем считать истиной именно то, что было написано выше.
Колонна мчалась дальше, но было неприятно ощущать неуклонное приближение трактора мчащегося ей наперерез.
Петро Хлысь нервно ёрзал на переднем кресле и смотрел только вперёд, на медленно, но уверенно удаляющиеся от него машины. Прошло уже около часа с того момента, как он, со своими людьми, свернул за ними на второстепенную дорогу и пытался удержаться на 'хвосте‟ у подозрительной колонны. Конечно, он доложил по рации об этом - последнем манёвре беглецов, но уверенности в том, что его услышали, не было - в эфире пошли помехи. Невозможно было выйти на связь и на других частотах.
- ... Будьте прокляты Грыдицы! Наверняка это их работа. - Ругался Петро, упрямо щёлкая настройками своей рации. - Уверен, это они ставят помехи, спасая своего выкормыша! Эх ...
- Петро! - Оживился сухопарый Диков - водитель машины, на которой ехал сотник Хлысь. - Глянь ка, им наперерез кто-то едет! Должен успеть сбить их головную машину! Как пить дать успеет!
- Матка божска! Нас всё же услышали! - Радостно выкрикнул сотник, всё ещё не веря до конца тому, что он успел передать необходимую информацию и его товарищи по борьбе, предприняли необходимые шаги для перехвата беглецов.
- У-у-у-га-а! - Вопил Митяй, который только что перестал палить по беглецам из своего дробовика. - Ес-с! Ес-с! Ес-с! Им не уйти! У-у-у-га-а! ... Смерть вражине! ... А-а-га! ...
Митяй орал как сумасшедший и даже забыл закрыть окно, из которого, он, недавно опасно высунувшись, вёл бестолковый огонь. Парень понимал, что на таком расстоянии он всего лишь бестолково тратил боеприпасы: но адреналин и азарт требовали выхода, вот он палил в белый свет, как в копеечку. Тем более его 'душевный‟ порыв никто не остановил.
Эту радость разделяли все, в обоих внедорожниках. Кричали даже водители, поддались общей эйфории - рискуя в порыве радости не справиться с управлением и оказаться в кювете. Все кроме шофёров, не отрывая взгляда, смотрели на несущийся под уклон трактор с гружёным доверху прицепом. Была правда опасность, что прицеп может пойти юзом и опрокинуться: но для этого нужно было начать торможение, а тракторист этого делать не собирался.
- Даже если он выскочит раньше времени, то всё равно класс! Если беглецы притормозят, избегая столкновения, то прицеп сто пудов перекроет им дорогу! - Сашко Диков не отрываясь от управления машиной, прокомментировал свои догадки. - И где братва только успела сею технику реквизировать?! ...
Однако его никто не слышал: все ждали развязки и восхищались мужеством своего соратника - того кто так рискованно вёл трактор. Казалось, что этот дикий ор достаёт до неба, и разносится по всей округе, точнее достаёт и за её приделы. Две траектории движения неуклонно сходились. Беглецы не ускорялись, что только усиливало уверенность в удачном исходе перехвата. У всех участников погони, до состояния пере натянутой струны усилилось нервное напряжение и множество глаз, неотрывно смотрели на летящий со склона трактор.
- Ёхта! - Первым поняв, чем закончится перехват, выкрикнул Сашко. - Ёхта, да ведь он не успевает! Газуй же ку...!
В подтверждение его слов, все три машины - в самый последний момент проскочили перед несущимся трактором. Как в замедленной съёмке было видно, что тракторист, выскакивая в хвост беглецам, начал резко поворачивать - как будто пытался этим манёвром достать хоть одну из ускользающих машин. Первым потерял равновесие перегруженный прицеп, заваливаясь набок, он опрокинул нахилившийся под действием центробежной силы трактор, и разбросал по дороге уложенные в него брёвна. Грохота этой аварии не было слышно: но последствия были весьма заметными. Беглецы, облегчённо выдохнув, продолжили свой путь, а догоняющие их машины, сбросив скорость, подъехали к перекрывшему дорогу завалу и вынужденно остановились.
Упавший трактор уже заглох; все его стёкла были разбиты: а вылетевший из раскуроченной кабины водитель, одетый в тяжёлый, огромный тулуп, валялся неподалёку и не шевелился.
- Сашко, посмотри, что там с водилой? - Распорядился Петро, покинув машину и бесцельно пнув ногой ближайшее от него бревно.
Так получилось что Диков был ближе всех к лежащему на земле трактористу: он в два прыжка оказался рядом; наклонился над телом; и зажав нос, с гримасой отвращения отпрянул назад.
- Да чтоб тебя! - Отойдя немного подальше, выкрикнул Сашко.
- Что, его так сильно покалечило? - Поинтересовался Хлысь: предусмотрительно передумав приближаться к лежащему человеку.
- Да он весь в крови, и в усмерть пьян. Кстати, от него разит как из сельского сортира! Так что аж дух спирает! - С этими словами, Хлысь с силой - с разбегу ударил лежащее тело, и быстро отскочил назад: на что тракторист никак не отреагировал. - Пристрелить бы эту тварь, да пулю на такого жалко. Сам на морозе окочурится. Мразь.
Если б молодые нацисты знали, в какой близости от них прошла смерть, то по возвращению на базу упились б до поросячьего визга. А так, их спасло нежелание мараться об спившегося и жутко воняющего аборигена. Они даже не догадывались, что были на прицеле у нескольких снайперов, и если б у кого-либо из них мелькнуло хоть что-либо похожее на оружие, - то через несколько секунд на дороге лежали их молодые остывающие трупы. Но им сегодня везло.
Как только юные боевики погрузились в свои машины и уехали: лежавший неподвижно тракторист неожиданно ожил; весьма уверенно понялся на ноги, скинул с себя тяжёлый тулуп; поднял валяющийся неподалёку мотоциклетный шлем и бросил всё это в кабину лежащего перед ним железного коня. После чего безжалостно всё подпалил - никчему чтоб кто-либо обратил внимание на несуразные для трактора ремни безопасности. Тем временем, в далёкий центр управления ушла короткая радиограмма: - 'Альфа, говорит 'Коршун‟. Отработал чисто - отходим в точку эвакуации‟. - Так и вели загадочный объект 'Зипун‟. Постоянно уводили его от погони; заставляли его резко сворачивать, во избежание всяких ненужных встреч. В общем, вся эта эпопея закончилось удачно - пара вертолётов, залетевших на территорию сопредельного государства, подобрали небольшую группу людей. А через двадцать минут, к трём брошенным машинам подъехали две пары автомобилей, однако они безнадёжно опоздали и это несмотря на техническую поддержку неких доброжелателей. Впрочем, этих 'доброжелателей‟ вскоре ждало ещё одно, и весьма крупное разочарование - прямо из под носа, у них увели очень лакомый кусок. Высокооплачиваемые агенты разведки и аналитики, проглядели подготовку к отсоединению от Житицы, стратегически важной для их планов территории - жители Рильда проголосовали за выход из гибнущего княжества. И присоединения к соседнему государству.
Окончание зимы, которая принесла свержение ненавистного тирана, не дало стране столь необходимого ей мира и покоя. В княжестве по-прежнему митинговали. На сей раз в основном от радости. На этих сборищах, 'победители‟ ставили на колени служителей правопорядка и глумились над ними, заставляя этих мужей просить прощение за то, что те честно выполняли свой долг. Так унижали всех, кто не успел, или попросту не захотел бежать за кордон. А жители восточных земель с ужасом смотрели это на экранах своих телевизоров и слушали речи оголтелых ораторов, которые неистово, призывали к крестовому походу на всех инакомыслящих. Как так вышло, что 'революционеры‟ быстро забыли о том, что именно они боролись за свободу слова и волеизъявления? Ведь именно об этих ценностях они твердили стоя осенью на трибунах, а сейчас....
Дорвавшись до власти, хунта, совершенно не смущаясь, начала призывать к репрессиям против всех инакомыслящих, называя их предателями, контрреволюционерами, врагами народа и сепаратистами. Итогом стало то, что активисты переворота, собрались посылать 'поезда дружбы‟ в районы которые не поддерживают их 'революционных‟ настроений. Или что хуже - считают восточных соседей своими братьями, что, по их мнению, было равносильно предательству. Так вот эти 'делегаты‟ должны были научить жителей тех областей любить родину - не сопротивляться узурпаторам, или проще говоря, выжечь 'скверну‟ с корнем.
В середине марта, боярин Урчик, - как было объявлено: 'Временно взявший в свои руки бразды правления государством‟, издал указ о начале карательной экспедиции против мятежных районов. Указ то вышел, но пока что кровь не лилась: так как перед началом любого дела нужно проводить должную подготовку, и только после этого устраивать серию провокаций - для 'развязывания рук‟ и создания нужного общественного мнения за рубежом. Так что для всего этого нужно было время: необходимо подтянуть в нужное место войска, и поставить под ружьё как можно большее количество активных патриотов.
Так что, прямо на 'Площади Революции‟ - так отныне называлось место, где начиналось протестное движение, да-да, именно на этой площади формировались первые 'гвардейские‟ сотни. И в этих 'шагах‟ не было ничего удивительного. Революция уже свершилась; 'тиран‟ занимающий лакомое место низвержен, значит, нужно было срочно направлять энергию бунтарей на борьбу с новыми врагами. Иначе они могут оглядеться по сторонам и ....
А так, эти 'дети свободы‟ будут при деле, и если большая часть этих 'героев‟ сложит свои буйные головушки, то это будет прекрасно. Революция просто обязана избавляться от тех, кто посадил на трон новых правителей. Ведь ни для кого не секрет, что человек, почувствовавший свою силу, постарается применить её ещё раз - особо, когда у него проходит похмелье от успеха и он начинает понимать, что его обманули. И именно эти люди, должны в первую очередь сгорать в жерле гражданской войны, дабы не представлять угрозу тем, кто будет в полной мере пользоваться плодами свершённого переворота.
Минька Кныш ликовал и было от чего, его, невзирая на возраст, (не хватает каких-то полгода до совершеннолетия) взяли в гвардейскую сотню и как всем счастливчикам, выдали новую чёрную форму, а позднее и оружие - снайперскую винтовку. Сотник Грыць сдержал своё слово и взял в свою сотню всех тех, кто отличился во время недавних событий на улицах Ринлева. Сейчас, с рекрутами проводился ускоренный курс обучения - для 'продвинутой‟ молодёжи, по сравнению с занятиями в лагерях соседней Вильцы, здешняя 'подготовка‟ казалась сплошным раем. Что было не удивительно, так как сам лагерь был расположен неподалёку от столицы, на территории одного из оздоровительных санаториев. Хозяева этой лечебницы поначалу вознамерились отказать своим защитникам в приюте, но после короткой беседы с сотником Санькой Грыць и тремя его бойцами, возражения отпали сами собой. Правда толстоватый хозяин, какое-то время часто ойкал и хватался за бок.
Вообще-то, условия проживания личного состава новосозданной гвардейской сотни были просто барские. И это несмотря на то, что в комнатках рассчитанных на двоих отдыхающих, квартировало до шести человек. Эту проблему решили просто: разобрали и вынесли на улицу кровати, уложив матрасы, и спальные мешки прямо на полу - сделали половину комнаты местом для сна, а на другой её части оставили стол со стульями, для самостоятельных занятий. Зато санузел в номерах, был выше всяких похвал. По приезду, Минька первым из новых постояльцев принимал душ, и не мог нарадоваться тому, что можно было легко настроить воду нужной температуры. Также, парнишка до глубины души был поражён тому, что в его распоряжении оказалась такая диковинка как ароматный гель для душа. С неохотой окончив помывку, Кныш вытерся мягчайшим белым полотенцем и, не удержавшись - реквизировал его.
- Я на баррикадах жизнью рисковал - за их свободу: от загребущих ручонок Ижмани защищал. - Оправдывал себя парень, вынося из душевой понравившееся ему полотенце и по хозяйски развешивая его для просушки на стуле. - И это малая плата за это. Вскоре мне идти воевать с восточными бунтарями, а они будут здесь, и продолжат в безопасности деньги зарабатывать - не обнищают от такой малости.
В общем, с того санатория он отправил матери весьма объёмную посылку: в неё были уложены небезызвестное полотенце, тёплый халат, тапочки, флакон понравившегося Миньке мыла и множество других полезных вещей найденных на территории санатория. Справедливости ради стоит сказать, что в дни переподготовки гвардейской сотни, почта работала в авральном режиме, и только на отправление посылок и бандеролей. А семья, владевшая здравницей, давно махнула на всё рукой и даже перестала подчитывать убытки.
Время шло, новобранцы обживались, сами соорудили для себя некое подобие полосы препятствий, где целыми днями и пропадали. По сравнению с инструктором Вальски - который занимался подготовкой бойцов в лагере Крыжцы: сотник Грыць берёг своих бойцов и поэтому у них ещё оставались силы на самоволки, ночные пьянки и прочие 'невинные мужские радости‟.
Кныш был единственным бойцом, кто держался в стороне от всех этих развлечений. Он хорошо помни рассказы Малоша, об его участии в некоторых спецоперациях, и юноша усвоил одну из часто повторяемых инструктором фраз: - 'Тот кто не жалеет себя в ратной учёбе: тот значительно увеличивает свои шансы на выживание в реальном бою‟. - И именно поэтому парнишка, помнивший глупо погибшего на его глазах манифестанта, усиленно учил матчасть своей СВД. Даже ночами, он уходил в коридор, где штудировал методички для снайперов - он был неглуп и ещё, он хотел жить. Вот так и получилось что большую часть времени, Миня проводил на стрельбище чаще в гордом одиночестве, - стреляя по мишеням; или отрабатывая маскировку, со скрытным выдвижением и уходом с позиции.
Многие товарищи, Кныша если не сказать почти все, первое время удивлялись такому поведению бойца, затем, глядя на него, крутили пальцем у виска, а после чего, просто создали вокруг странного юноши некое подобие незримой стены отчуждения.
- Ты что творишь боец? - Как-то вечером начал распекать Миньку Грыць: дело происходило незадолго перед отбоем и Кныш, как обычно сидел в коридоре зубря методичку.