Миели старается глубже дышать, чтобы метамозг остудил ее эмоции, чтобы вернуть себе твердость и профессионализм. Позже найдется время для искренней грусти и для создания новых песен.
— Зинда о чем-то таком упоминала, — говорит она. — Большая Игра видит угрозу в Чене. Они задумали операцию по его устранению, но что-то не получилось. Вор выяснил, как Чен завладел камнем Каминари: он получил его на флотилии зоку поблизости от останков Юпитера. — Что если камень предназначался Чену?
Смех Пеллегрини напоминает звонкий стук жемчужин. Не в силах остановиться, она садится рядом с Миели и прикрывает глаза ладонью.
— Конечно, — отвечает богиня, вытирая слезы. — Ах, мой Жан, ты опять меня провел.
Миели ловит себя на мыслях о воре. Как бы она ни относилась к его смерти, все перекрывает тоска по «Перхонен», но, несмотря на различия, они неплохо работали вместе, и порой она его понимала. Почти. Мысль о том, что он мог погибнуть вместе с «Перхонен» или попасть в лапы Чена, усугубляет ее боль.
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашивает она.
— Теперь это не имеет значения, дорогая. Важно то, что ты абсолютно права. Большая Игра каким-то образом перехитрила бедного, сверхсамоуверенного Матчека. Они заставили его поверить, что он завладел камнем Каминари. А это означает, что камень у них.
Пеллегрини прикасается к щеке Миели, ее кольцо холодит старый шрам.
— Моя дорогая красавица Миели, мы обе по-прежнему можем заполучить все, что хотим, и даже больше. Но сначала тебе придется принять свое наследие. Ты должна стать частью Большой Игры зоку.
— И так, полковник, что ты об этом думаешь? Грандиозная идея, не так ли?
Барбикен лучезарно улыбается, а я покачиваю портвейн в бокале в такт своим мыслям.
Я щурюсь, глядя на термоядерную вспышку, после которой на истерзанной поверхности Япета образуется новый кратер. Дети и спички. Эта мысль дает мне ниточку, и дилемма неожиданно разрешается.
Я улыбаюсь Барбикену.
— Согласен! Твоя объективность и искренность восхищает меня и моих друзей. Если позволишь, я ненадолго выйду за пределы Круга и посоветуюсь с ними по поводу изменений в сделке.
Старейшина зоку кивает, отчего его цилиндр энергично покачивается.
— Естественно!
Он машет рукой в сторону серебристой границы Круга.
Я допиваю портвейн, вежливо киваю Чеховой и переступаю черту.
Резкое освобождение от замков Шредера, замыкающих Круг, вызывает головокружение. В поле зрения появляется интерфейс спаймскейиа. В тот же момент исчезает иллюзия гостиной. Я оказываюсь в безликой белой трубе, созданной из интеллектуальной материи и заполненной инертным утилитарным туманом, похожим на цветочную пыльцу.
Я сразу же ускоряю свое внутреннее время до максимума, приемлемого для моего дешевого синтбиотического тела. За спиной, в окружении викторианской мебели, дерева и бронзы, Барбикен и Чехова застывают, словно статуи. Еще одна приятная неожиданность: члены Ганклуба слишком хорошо воспитаны, чтобы выйти из Круга следом за мной.
Из наплечной сумки я достаю яйцо из компьютрониума. Оно тяжелое, холодное и очень красивое, словно снесено одной из птиц Фаберже. Глядя на рисунок в стиле модерн, легко забыть о сложной системе теплоотвода и миниатюрном до уровня атомов вычислительном устройстве внутри. На одно только это яйцо ушла большая часть моих доходов от транспортной пирамиды, но без него я не смог бы поддерживать вир книжной лавки и сохранять информацию Сирра. Перед тем как доставить реконструированную пулю Вана в Ганклуб, я тщательно стер с нее все следы.
Мысленным приказом я открываю через яйцо кват-канал.
Матчек?
Ответ поступает через несколько секунд.
Да?
Помнишь, ты говорил, что хотел бы помочь Миели?
Долгая пауза.
Это было так давно. Но я помню.
Его голос изменился... Стал старше? У Ауна странное представление о времени. Интересно, сколько лет прошло в вире?
Ты еще можешь ей помочь, говорю я.
Скажи, что именно я должен сделать?
Кват доносит эхо такого сильного воодушевления, что у меня сводит зубы.
Несколько мгновений я молчу в нерешительности. Может, лучше просто сократить потери до минимума, сбежать отсюда, а потом отыскать другой путь? Нельзя втягивать в это дело Матчека. Какое я имею на это право?
Я встряхиваю головой. Надо спешить, и другого выхода у меня нет.
Хорошо, Матчек. Слушай меня внимательно. Запоминай и точно выполняй мои указания.
Я формирую сложную мысль, накладываю ее на изображение скаймскейпа и отсылаю Матчеку. Он с энтузиазмом принимает послание.
Затем я проверяю статус ядерных боеголовок, проданных юнцам зоку под видом детализированных копий Царь-бомбы. Любой не слишком внимательный проверяющий мог бы принять их за самые большие водородные бомбы, когда-либо изготовленные на Земле, тогда как на самом деле это замаскированные кват-передатчики. В середине у них имеются ионные ловушки, связанные с такими же устройствами в нуле Вана, а сложный состав слоев дейтерия и трития создан таким образом, чтобы послать тщательно смодулированный нейтринный сигнал, способный пройти сквозь световые годы свинца — или хотя бы сквозь стены Арсенала Ганклуба.
Несколько Царь-бомб, к моей радости, еще не использованы, хотя термоядерная война уже в полном разгаре. Я вижу, как Матчек запускает кват-линию в одну из бомб, словно джинна в бутылку. Я даю себе клятву загладить свою вину перед мальчиком, а потом молюсь всем воровским богам, чтобы они дали мне сил вынести тяжесть всех моих обещаний.
В противном случае нас ждет эпический провал, как любят выражаться зоку.
— Мы будем счастливы принять ваше предложение, — говорю я Барбикену по возвращении в Круг, — однако...
— Что такое?
Я с сомнением смотрю на старейшину зоку.
— Не могли бы вы в ответ оказать мне одну услугу? Мне бы очень хотелось сопровождать вас и посмотреть знаменитый Арсенал. Может, я и дезертир, но я все еще солдат и люблю инструменты своего ремесла.
— Конечно, почему нет! — восклицает Барбикен. — Это наименьшее, что мы можем для тебя сделать.