— Да, да… Я Фролов, — говорил в трубку контр-адмирал. — Связывайтесь поскорее. Жду, жду… Сколько же мне ждать?
Гости полукругом молча стояли около сидящих у телефона.
Елена Александровна подошла к отцу и присела на ручку кресла, обняв Александра Аркадьевича за плечи.
— Да, да!.. Профессор Полянов тут, у микрофона! — кричал в трубку контр-адмирал. — Неужели нельзя лучше настроиться? Что? Слышимость плохая? У вас всегда слышимость плохая, когда говорить нужно! В прошлый раз Владивосток еле было слышно. Подумаешь, на другом конце земли… На то вы и радисты… Что? Остров Угрюмый? Так. Передаю трубку профессору Полянову. Рассказывайте, что там у вас приключилось.
Контр-адмирал передал трубку Александру Аркадьевичу.
— Что? Как? Ничего не слышу, — раздраженно сказал профессор, привстав с кресла. — Как же я буду их консультировать, когда не разберу ни слова!..
— Папа, ты просто не привык. Позволь мне взять трубку. Я буду передавать твои вопросы и ответы.
— Неужели ты услышишь? Я, как ларинголог, специально обследую твой чуткий слуховой аппарат.
Загорова взяла трубку.
— Остров Угрюмый? Будете отвечать мне на вопросы профессора, — звонко, не повышая голоса, сказала Елена Александровна.
— Потерял ли сознание больной после удара в область уха?
Загорова повторила вопрос профессора и тотчас ответила:
— Его нашли через час без чувств подле убитого медведя. Выстрелил во время удара. Зверь напал неожиданно, когда Кушаков вышел в склад, чтобы достать винтовочные патроны и пойти на нерпу. Собак было нечем кормить.
— Это к диагнозу не относится, — ворчливо сказал Александр Аркадьевич. — Шла ли кровь, велика ли рана, какова температура?
Загорова передала, что ушная раковина ободрана, рваная рана идет до затылка, с черепа сорвана кожа. Температура сейчас тридцать девять.
— Пульс? Какое было лечение? Есть ли там врач?
— Врача нет. С Дикого предложили делать сульфидиновые повязки… три недели не позволяли вставать.
— Это хорошо, — сказал профессор.
— Была ли тошнота и рвота? — спросила Загорова.
— Кажется, я это не успел еще спросить, — недовольным тоном сказал профессор. — Впрочем… это как раз и важно знать.
— Вначале не было, — передавала ответ Загорова. — Но в последние три дня появилась. Рвота усиливается, если повернуть голову. Раньше из уха шла кровь… теперь гной.
Профессор покачал головой.
— Попроси показать больному обыкновенную чашку и спросить его, что это такое, — предложил он.
Гости недоуменно зашептались.
Загорова передала распоряжение профессора.
— Чашки у них нет, есть только кружка, — сказала она.
В полной тишине люди мысленно представляли себе, как к лежащему на шкурах больному подносят кружку.
— Они показали кружку. Он говорит: «Это для того, чтобы пить».
— Так, — сказал профессор, снимая очки и протирая их платком; у него оказались голубые, почти синие глаза. — А часы у них есть? Пусть покажут.
— Он ответил: «Это для того, чтобы… время».
— А сахарница? Есть у них сахарница? — говорил профессор, надевая очки и оглядывая приготовленный для встречи Нового года стол.
— Сахарницы нет.
— Ну, а бутылка водки найдется? Пусть покажут больному.
— Вот это непременно узнает, — сказал низким шепотом летчик Загоров.
— Спирт есть. Показали бутылку спирта. Больной ответил: «Это для горького… и жжет».
— Мне все ясно, — сказал профессор. — Поблагодарите больного.
— Можно кончать связь? — спросил контр-адмирал, беря из рук Загоровой трубку.
Профессор кивнул, потом сказал:
— Амнестическая афазия. Бывает при абсцессе мозга, левой височной доли. Удар был по левому уху?
— По левому, — подтвердил капитан «Седова».
— И как же? — спросил контр-адмирал.
— Очень плохо. Неизбежная смерть, если…
— Если? — разом спросили капитан «Седова» и адмирал. Обветренное лицо капитана и чуть рябое лицо адмирала были одинаково встревожены.
— Если немедленно не сделать трепанацию черепа.