— Да, мы учились в Тбилиси.
— В Нахимовском?! Я тоже жила там во время войны. Чудесный город. Но Ленинград свой я больше люблю. Вы не ленинградцы?
— Я — севастополец, — сказал Фрол.
— А я — ленинградец.
— Папа! — крикнула девушка. — К тебе нахимовцы из Тбилиси.
Знакомый голос ответил:
— Зови, зови сюда, Люда.
Мы вошли в кабинет и застыли в положении «смирно».
Адмирал, стоявший у полок с книгами, шел к нам навстречу.
— Здравствуйте! Очень рад вас видеть…
Он всмотрелся в меня.
— Постойте. Рындин, если не ошибаюсь? Узнал!..
— Ну, а вы… вы Живцов, разумеется! — протянул он руку Фролу. — Какими стали взрослыми моряками! С дочкой познакомились? Она у меня — актриса. Ну, садитесь, садитесь.
Адмирал усадил нас на кожаный глубокий диван, сел между нами.
— Ну, как окончили? С медалями? Молодцы! Я всегда в вас обоих верил. Значит, Живцов, настойчивость победила, не так ли?
Адмирал помнил все!
— А как Девяткин, Забегалов, Поприкашвилн, Авдеенко?
Мы старались рассказать о товарищах как можно подробнее. Он с довольным видом покачивал головой: о каждом у него, как видно, было свое мнение, и он радовался, что не ошибся.
— А помните наш концерт? Ты знаешь, Люда, Рындин написал декорации, а Живцов руководил хором.
Он вспомнил наш рукописный журнал, расспросил о плаваниях на «Нахимове». Мы, осмелев, наперебой принялись рассказывать, где побывали, что видели.
— Да, вы ведь катерники, — вспомнил вдруг адмирал, — а я пишу историю торпедных катеров.
Обняв за плечи, он подвел нас к столу и показал крохотный паровой катер с привязанной к шесту примитивной миной.
— Да, мы учились в Тбилиси.
— В Нахимовском?! Я тоже жила там во время войны. Чудесный город. Но Ленинград свой я больше люблю. Вы не ленинградцы?
— Я — севастополец, — сказал Фрол.
— А я — ленинградец.
— Папа! — крикнула девушка. — К тебе нахимовцы из Тбилиси.
Знакомый голос ответил:
— Зови, зови сюда, Люда.
Мы вошли в кабинет и застыли в положении «смирно».
Адмирал, стоявший у полок с книгами, шел к нам навстречу.
— Здравствуйте! Очень рад вас видеть…
Он всмотрелся в меня.
— Постойте. Рындин, если не ошибаюсь? Узнал!..
— Ну, а вы… вы Живцов, разумеется! — протянул он руку Фролу. — Какими стали взрослыми моряками! С дочкой познакомились? Она у меня — актриса. Ну, садитесь, садитесь.
Адмирал усадил нас на кожаный глубокий диван, сел между нами.
— Ну, как окончили? С медалями? Молодцы! Я всегда в вас обоих верил. Значит, Живцов, настойчивость победила, не так ли?
Адмирал помнил все!
— А как Девяткин, Забегалов, Поприкашвилн, Авдеенко?
Мы старались рассказать о товарищах как можно подробнее. Он с довольным видом покачивал головой: о каждом у него, как видно, было свое мнение, и он радовался, что не ошибся.
— А помните наш концерт? Ты знаешь, Люда, Рындин написал декорации, а Живцов руководил хором.
Он вспомнил наш рукописный журнал, расспросил о плаваниях на «Нахимове». Мы, осмелев, наперебой принялись рассказывать, где побывали, что видели.
— Да, вы ведь катерники, — вспомнил вдруг адмирал, — а я пишу историю торпедных катеров.
Обняв за плечи, он подвел нас к столу и показал крохотный паровой катер с привязанной к шесту примитивной миной.