— Надо снегу приложить, — сказал он.
У Павла из носа падали на ватник капли крови.
— И так пройдет, — ответил Павел, запрокидывая голову.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Алексей, с трудом поднимаясь на ноги.
— Из тюрьмы вышел.
— Чего же тут сидишь?
— Негде больше. На вокзал придется пойти перебыть.
Павел подобрал пирожки, вышел на улицу, горстью зачерпнул свежего жесткого снега, провел по лицу и вытер рукавом. А затем медленно и тяжело пошел вверх по бульвару Шевченко к вокзалу.
Алексей вышел вслед за ним и повернул в противоположную сторону.
На улицах было людно, светящийся циферблат электрических часов показывал десять минут двенадцатого.
У самого вокзала Павла догнало такси. Из машины вышел Алексей.
— Подожди, — сказал он. — Поедем лучше ко мне.
— Поедем, — согласился Павел.
В машине они сидели молча, насупившись, каждый думал о своем.
— Я заплачу́, — сказал Павел, когда такси остановилось.
— Не нужно, — ответил Алексей.
В парадном у сетчатой двери лифта сидела на табурете пожилая лифтерша. Она поздоровалась с Алексеем и с недоумением посмотрела на Павла.
— Это ко мне, — сказал Алексей.
В лифте они поднялись на третий этаж. Алексей вынул из кармана ключ и открыл пухлую, обитую клеенкой дверь. В просторную переднюю, застеленную большим ковром, вышла худощавая пожилая женщина.
— Это ко мне товарищ, мама, — медленно и спокойно сказал Алексей. — Знакомьтесь.
— Марья Андреевна, — сказала женщина, протягивая Павлу руку и словно не замечая его измазанного кровью ватника и разбитого носа.
— Павел. — Он помолчал и добавил: — Сердюк.
— Здесь вы снимите куртку и шапку, — сказал Алексей, почему-то переходя на «вы», — затем умоетесь и будем ужинать.
У Павла в руках по-прежнему торчал пакет с пирожками. Он пытался засунуть его в карман ватника, но один пирожок выпал. Павел про себя чертыхнулся и задвинул его ногой под вешалку. Он оглянулся на Марью Андреевну. Она смотрела в сторону.
— …Здесь — горячая, а здесь — холодная, — сказал Алексей.
Павел крепко намылил руки, затем лицо, смыл мыло ледяной водой и посмотрел на себя в большое зеркало. Оно висело над раковиной умывальника. Выглядел он довольно нелепо. Затек левый глаз, распух нос. В тюрьме кладовщик предложил ему на выбор две гимнастерки — поношенную, так называемую «б. у.», и новую. Он выбрал новую и теперь очень пожалел об этом. Даже на Алексее она не выглядела бы слишком свободной. При попытке застегнуть воротник отлетела пуговица, а рукава кончались чуть ли не у локтей.
В большой — с четырьмя окнами — комнате, куда проводил его Алексей, стены от пола на четверть были обшиты полированным деревом, часть стены занимал плоский буфет. За стеклянными дверцами сверкала посуда. Посреди комнаты — круглый стол и легкие стулья с удивительно тонкими ножками. В одном углу — коричневое пианино, в другом — небольшой, тоже круглый полированный столик, пухлые кресла и пухлый коротенький — на двух человек — диванчик.
В комнате была Марья Андреевна и пожилая седая женщина совершенно невероятной толщины, ростом чуть ли не с Павла.
— Олимпиада Андреевна, — басом назвала она себя, протягивая Павлу сильную и жесткую руку.
— Моя тетя, — сказал Алексей.
— Выпьете водки? — спросила Марья Андреевна, когда они сели за стол.
— Да… Немного… — нерешительно ответил Павел.
— Вот на лимонной цедре, а вот на калгане, — указала Марья Андреевна на два высоких и узких хрустальных графина. — Сейчас я вам налью.
Устраиваясь удобнее у стола, Павел взялся рукой за покрытый скатертью край и вдруг с испугом почувствовал, что стол быстро и легко поворачивается, и увидел, что тарелки сидевшей слева от него Олимпиады Андреевны очутились перед ним.
— Ничего, — спокойно сказала Марья Андреевна. — Это у нас стол такой — поворачивающийся. Чтобы каждому было удобно достать то, что ему захочется. Вот так, например…
Легким движением она повернула стол и предложила Павлу:
— Намажьте себе хлеб маслом. Возьмите сардинки. Вы закусываете грибами?.. — Она еще подвинула стол. — Так вот, возьмите себе грибов…
Павел держал в руке тарелку и неловко нанизывал на вилку скользкие, упругие грибы.
— А теперь сами и водки себе налейте.
Она снова повернула стол, и перед Павлом оказались два графина с водкой и крохотная пузатая чарка. Водки налили себе Олимпиада Андреевна и Алексей, а Марья Андреевна наполнила такую же чарку минеральной водой.
— За ваше здоровье, — сказал Павел, опрокидывая чарку.
Олимпиада Андреевна сейчас же снова ее наполнила.
Перед тарелкой Павла лежало три вилки. Он выбрал поменьше, нанизал на нее рыбку, закусил. Затем снова выпил и снова прожевал рыбку.
Павел взглянул на Алексея. У того с лица не сходила широкая, некрасивая улыбка.