Их было нелегко ранить. Случайные удары прутом не оставляли никаких увечий или синяков. Можно ли их убить? Их телесное вещество напоминало по виду клейкое тесто и по консистенции походило на резину. Профессору никогда не удавалось в достаточной степени преодолеть отвращение, чтобы справиться с ним. Экспериментировать с существами он также не мог, но надеялся, что химикаты, которые он собирался использовать наряду с самыми мощными взрывчатыми веществами, быстро и досконально справятся с задачей их уничтожения.
Неустанные попытки существ взять над ним верх затрудняли приготовления. Стоило профессору погрузиться в работу, как существа окружали его и начинали со зловещим видом подкрадываться. Однажды, защищаясь, он уколол одно из существ острым инструментом и чуть не задохнулся от дыма, который поднимался от желтой вязкой жидкости, сочившейся из раны.
Существа впали в необузданную ярость и гнев. Спасаясь от них, профессор ретировался в кабинет и долго стоял у окна, стараясь избавиться от головокружения и слабости.
— Одно это сделало бы их грозными врагами человечества, — пробормотал он. — Гибель нескольких человек может привести к бегству армии. Теперь они достаточно размножились и, учитывая их дьявольские свойства, способны опустошить весь этот многолюдный город, если вдруг освободятся. Какой же я жалкий, бессильный творец! Если бы можно было вернуть время на несколько недель назад, с какой радостью я занял бы скромное место рядом с самым невежественным чернорабочим и никогда не посягал бы на прерогативы Всевышнего!
Спустя несколько часов рана существа зажила, и никаких следов повреждений не осталось; но у существ появилась новая причина бояться профессора. Они бродили по комнате, злобно перешептывались и бросали ему бесстыдные, оскорбительные слова.
В почте он нашел записку от жены, которая сообщала о прибытии в город известного ученого; организацией его визита профессор занимался несколько месяцев назад. Жена выражала большое недовольство его отсутствием и требовала, чтобы профессор явился на предстоящий банкет.
«Ты пойдешь, конечно, — писала она. — И, дорогой, приходи пораньше и удели немного времени семье. Мы уже много недель почти не видели тебя, и хотя я подчинялась твоим указаниям, порой мне так хотелось с тобой увидеться, что я испытывала соблазн нарушить все правила и смело пробраться к тебе. Малыш, который едва делал первые шаги, когда ты его видел, теперь бойко бегает на своих крепеньких маленьких ножках и отчетливо говорит “папа”. Приходи, дорогой! Несколько часов в нашем обществе позволят тебе отдохнуть».
Отдохнуть! Само небо не могло показаться несчастному заманчивей, чем мысль о доме. Его дорогая жена, спокойно живущая той жизнью, что даровало ей Провидение; милые дети, каждодневно и гармонично раскрывающие, как цветы свои лепестки, новые сокровища ума и тела — ему не суждено увидеть их зрелость, о чем он так мечтал. Он со стоном склонил голову и заплакал горькими слезами, отрекаясь от собственной утраченной жизни.
В день банкета работа была закончена. Ему оставалось только нажать на маленькую кнопку в полу. Тогда по комнате пробегут могучие потоки электричества и мгновенно приведут в действие такие колоссальные силы, что лаборатория тотчас обратится в пламя, чей жар не выдержит ни одно живое существо.
Профессор принял чрезвычайные меры предосторожности, чтобы защитить свое устройство от любопытства и хитрости существ. Кнопку скрывал металлический кожух, привинченный к полу.
Глядя на существ, профессор мысленно описывал особенности их уродливой внешности, словно готовя доклад для вечернего собрания научных авторитетов. Пигмеи ростом от трех до четырех футов, очень сильные; длинные, тонкие, искривленные конечности, у некоторых неравной длины; туловище широкое и толстое; головы заостренные и лысые, не считая единственного клока волос на макушке; огромные уши, болтающиеся, как у собак; нос едва заметный и будто состоящий из одних широких ноздрей; рот в виде длинной щели с торчащими зубами и глаза… ах, эти глаза, выражающие интеллект, что намного превышает разум животного.
Глаза маленькие, скошенные, близко посаженные и напоминающие черные бусины; вместо век их время от времени скрывает белесая мембрана. Но эти глаза умели искриться и гореть страстью, затуманиваться слезами и расширяться в размышлении. И сейчас более десятка глаз были устремлены на профессора с мольбой, угрозой, страхом, вызовом; и главное — в глубинах их светилось осуждение. Даже самые маленькие, а их было здесь много, самых разных размеров, смотрели на него с негодованием и ненавистью и, когда он начинал ходить по лаборатории, разбегались по углам, как крысы.
Если он хоть на миг случайно окажется в их власти, вся стая набросится на него и разорвет в клочья — как и любого другого человека. Эти беспрецедентные создания были странными, чудовищными; профессор считал, что было бы вполне возможно научить их читать, писать и решать математические задачи; вероятно, они могли бы зайти далеко в своем образовании, не будь одного немаловажного обстоятельства. На земле для них не было места.
Они проявляли отвратительное пристрастие к крови и из всей еды, которую предлагал им профессор, предпочитали сырое мясо — чем более кровавое, тем лучше. Он снабдил существ мясом, чтобы занять их на время своего отсутствия, и вышел, пока они грызлись над кусками.
Запирая дверь, профессор пытался выбросить из головы все мысли о существах. Несколько часов он будет свободен и избавлен от мучений и мрачных предчувствий. Но глубокая тоска омрачала счастье его воссоединения с семьей и печаль сидела с ним за праздничным столом. Он не провозглашал тосты и не принимал участия в разговорах; никто его и не заставлял, видя, каким отрешенным он казался. И лишь когда знаменитый гость коснулся вопроса о возможности (или невозможности, как он утверждал) создания жизни химическим путем, профессор немного оживился.
— Это невозможно сделать, — заявил гость. — Дыхание жизни дарует исключительно Всевышний.
— О, профессор Левисон верит в обратное и намеревается в один прекрасный день удивить нас, выставив на обозрение созданное им существо. Но будет это зверь или человек, мы пока не ведаем — придется ждать, — заметил кто-то с легким сарказмом.
— Мои возражения вызваны именно невозможностью заранее определить, каким будет творение. Человек, на мой взгляд, не вправе заниматься сотворением жизни, даже если у него когда-либо появятся для этого возможности и средства. Кто может сказать, не принесет ли он человечеству кошмарное бедствие, создав какое-нибудь отталкивающее чудовище, со злыми наклонностями которого мы не сумеем совладать? Я не призываю ограничивать прогресс науки, но следует вмешиваться, когда успех, если он вообще возможен, грозит огромной катастрофой!
Профессор сжался, как от удара. Мгновенное желание показать насмешникам сотворенных им существ и доказать справедливость своих аргументов столь же мгновенно растворилось в отчаянии, когда он вспомнил, каким невыносимым, дьявольским проклятием были его создания.
Нет! Ему оставалось только молчание — и смерть. На миг он задумался над тем, что ждет его и существ за пределами кипящего огненного горна, через который они вскоре пройдут вместе.
Жена была встревожена его измученным видом и безнадежной апатией, с какой он говорил о банкете.
— Дорогой, — умоляюще сказала она, — ты доводишь себя до истощения. Брось все и отдохни. Какой смысл во всех экспериментах и открытиях в мире, если у нас не будет тебя? Устрой себе отпуск, поедем в путешествие, мы же давно собирались…
— Сейчас я не могу, — сказал он так решительно, что жена посчитала бесполезным настаивать.
— Во всяком случае, ты можешь позволить себе несколько часов отдыха. Не возвращайся сегодня в лабораторию.
— Ах, я должен! — воскликнул он.
Потом, обняв ее, он добавил:
— Дорогая, я не могу сейчас остаться, но скоро собираюсь отдохнуть — и достаточно долго.
Эта фраза была призвана утешить ее в будущем.
Профессор с нежностью и тоской посмотрел на своих спящих детей и простился с женой с такой мрачной торжественностью, что она снова забеспокоилась.
— Как будто он не ожидает увидеть нас снова, — пробормотала она.
Сидя в кабинете, профессор слышал, как существа резвились, смеялись, пререкались, по-детски забывая о надвигающейся судьбе, которую ясно осознавали в его присутствии. Он их жалел, но не мог спасти.
И вот настал час — все ждало последнего действия. Но профессору хотелось бросить еще один, прощальный взгляд на дом, куда он больше не войдет — так осужденный на казнь преступник медленно обводит взором землю.
Профессор прошел в прихожую, отодвинул засов и встал на пороге. Какая тихая ночь! С какой божественной точностью все идет назначенным путем, движимое и направляемой Всемогущим! И он вознес свое сердце в молитве, призывая Господа благословить и защитить безмолвный дом, где спали сейчас жена и дети. Он и не представлял до этого мига, как дороги они для него были.
…Но что это? Неужели Судный день разверзся во всем своем ужасном величии? Земля раскачивалась под ужасными громовыми ударами, сами небеса словно изрыгали пламя — и вдруг профессор погрузился в тишину и темноту.
Он открыл глаза и огляделся. В голове беспорядочно метались обрывки мыслей. Он лежит в собственной постели и над ним, вне всякого сомнения, склоняется милое лицо жены, омытое слезами.
— Дорогой муж мой, тебе уже лучше? Ты узнаешь меня? — спросила она.
Он кивнул, слабо улыбаясь; затем память вернулась, и поток вопросов хлынул из его уст.
— Тише! Тише! — подняла жена мягкую ручку. — Не торопись. Я все тебе расскажу — прекрасно знаю, что иначе ты не успокоишься. В лаборатории был страшный взрыв, такой жуткий, что его услышали по всему городу. Все здание будто сразу загорелось, и — о, дорогой! — мы боялись, что ты там, но воля Провидения, как видно, направила тебя в прихожую. Сила взрыва отбросила тебя от двери, и после тебя нашли среди горящих обломков.
— Как долго? — спросил он.
— Ты пролежал три недели в горячке.
— Все уничтожено? — тревожно выдохнул он.
— Да, дорогой, абсолютно все. Ничего не осталось, кроме нескольких кусочков искореженного металла. Но главное, твоя драгоценная жизнь была спасена. Ты сможешь все восстановить, когда полностью оправишься.
— Теперь я принадлежу тебе и детям, — неопределенно пробормотал он, привлекая жену к себе и чувствуя, что спасенная жизнь и вправду ему не принадлежит.
Профессору было ясно, что произошло. Существа раскрутили винты, удерживавшие кожух над кнопкой, и сами навлекли на себя гибель. Издав благодарный вздох, он спокойно уснул.