Это была графиня…
— Берта, это ты! — воскликнул он.
Гнев его мгновенно упал, и душу его охватила великая радость.
— Ты жива, ты снова со мною! — говорил он, идя к ней с простертыми руками. — Дай же, я отнесу тебя, как маленького ребенка, на тепло и на свет. Ты жива, ты жива, — какое счастье!..
— Как вы бледны, графиня! — воскликнули гости, опомнившись от неожиданности. — Что с вами?
— Я была под дождем, — рассеянно ответила Берта и обратилась к капеллану:
— Святой отец, не можете ли вы пойти к старому леснику Земмелю? Он получил смертельную рану и, умирая, хочет приобщиться. Вы, конечно, не знаете дороги к нему, но я охотно проведу вас сейчас туда…
— Ты с ума сошла! — воскликнул граф. — Сейчас, в такую погоду… И знаешь ли ты, к кому зовешь досточтимого капеллана? К браконьеру, к мошеннику!..
— Он тяжело болен… — продолжала Берта, не слушая мужа. — Я вас очень прошу, святой отец…
— Охотно, дочь моя, — ответил капеллан. — Я хочу сказать, что я охотно пошел бы туда, несмотря на адский гром и вихрь, но мне кажется излишне так спешить. Я знаю старика Земмеля: он так могуч и крепок, что, наверное, доживет до утра. А там, Бог даст, и совсем поправится…
Берта печально поникла головой.
— Освободите, графиня, меня от хозяйских обязанностей, — любезно улыбаясь, обратилась к ней старая баронесса фон Риттерсгейм. — Мне слишком грустно хозяйничать в чужом доме и приятнее быть просто гостьей…
Берта не ответила и, по-видимому, даже не заметила обращения к ней этой почтенной дамы, вдовы знаменитого полководца и соратника Карла Великого.
С прежним усталым и скорбным видом она подняла свой взор и сказала мужу:
— По крайней мере, будь милосерд и вели впустить в ограду замка бесприютных прохожих. Они стоят толпой у ворот и со слезами молят, чтоб им позволили укрыться от дождя и грома.
— Впустить! — приказал граф.
В числе впущенных в ограду замка оказался трубадур. Графу доложили об этом, и он распорядился впустить трубадура в зал.
Высокие дубовые двери раскрылись, вошел стройный и красивый юноша в темном дорожном плаще, с длинным монохордом за плечами. Юноша низко поклонился на все четыре стороны и пожелал присутствующим здоровья и удовольствия.
— Спой нам песню, славный трубадур, — милостиво и любезно обратился к нему граф, — мы скучаем без музыки.
— Спой о весне и любви! — стали просить дамы.
— О чести и верности! — предложили со своей стороны рыцари.
— О преданности дамам! — настаивали дамы.
Трубадур установил монохорд, прижал руку к сердцу и обратился к обществу с такой речью:
— Я спою вам, что знаю и умею. Слушайте же меня, рыцари и дамы, благочестивые и знатные! В то время, пока вы здесь пировали, за оградой замка бродило старое, мрачное, больное Горе. Оно кричало, стонало и плакало, умоляя о внимании и помощи. Но вы его не слыхали… Тогда Горе обернулось вороном. Оно билось железными крыльями о решетки ваших окон. Но в шуме веселья вы не слышали ни криков ворона, ни шороха его крыльев… Горе обернулось грозой. Гулко загремели над замком раскаты грома. Яркие молнии вспыхнули у вас перед глазами. Но вы лишь усмехнулись: вам стало весело, что вы находитесь в тепле и покое, под защитой крепких стен замка. И вы не слышали Горя… Но вот Горе обернулось певцом-трубадуром. Оно сложило песню о людском страдании и смело вошло с той песней сюда, в ваш блестящий круг… И теперь вы волей-неволей услышите Горе…
В толпе гостей пробежал смутный ропот.
— О чем он тут толкует? — недовольно заметил барон фон Швальбе. — Нам нужны песни, а не проповеди.
— Обратите на него внимание, — шепнула баронесса фон Риттерсгейм своей соседке, — у него очень старообразный вид… Мне кажется, что это вовсе не юноша…
— Зажгите еще факелов! — приказал граф Людвиг. — Гаснут они, что ли? Почему так темно?..
В зале, в самом деле, стало темнее: как будто под потолком нависла грозовая туча, пробравшись сюда снаружи…
В окнах ярко блеснула голубоватая молния.
Трубадур заиграл на монохорде и потом запел:
Гости слушали трубадура с возрастающим удивлением и беспокойством. По мере того, как трубадур пел, — в зале становилось все темнее и темнее, и в сгущавшейся мгле странно изменялся его вид: из стройного и красивого юноши он на глазах у всех превращался в сгорбленного старика-нищего в рваных лохмотьях и с сумой за плечами… И когда прозвучали последние слова песни и воцарилась тишина, все сидели в оцепенении, не веря своим глазам.
И вдруг раздался громкий плач испуганной дамы:
— Мне страшно!.. Мне темно!.. Я умираю!..
Граф Людвиг вскочил с места.
— Обманщик! Негодяй! Гоните его прочь!..
— Это призрак, привидение!.. — восклицали гости.
— Да сгинет сатана! — торжественно, голосом заклятия провозгласил капеллан.
Рыцари выхватили мечи и с криком кинулись на страшного старика. Но он вырос во тьме в огромное, лохматое чудовище, пронесся над их головами, подобно огромной черной птице, и исчез…
И сразу стало светлее.
— Какой зловещий призрак! — говорили взволнованные гости.
Рыцари гневно размахивали мечами. Женщины плакали. Граф Людвиг приказывал зажечь как можно более свечей и факелов, чтобы прогнать оседавшую повсюду, словно копоть, тьму.
— Что с вами, рыцари и дамы? — воскликнула графиня Берта, снова появившись в зале. — Почему такой испуг? Что устрашило вас? Убогий нищий?.. На кого вы подняли мечи? На скорбь, на нищету! Неужели вы никогда не встречали таких несчастных?.. Зачем вы зовете привидением живую действительность?.. Опустите же ваши мечи. Взгляните: у меня нет ни меча, ни иного оружия, но мне не страшен этот бедный и печальный трубадур…
Но графине не внимали испуганные гости. В огромном зале глухо гудели взволнованные голоса. Кубки были забыты, кушанья оставлены. Все встали с мест и толклись беспорядочной гурьбой, не зная, что предпринять. Пламя в камине угасло, и под потолком и в углах колебались страшные, черные тени, грозившие поглотить все окружающее.