Кстати, есть непроверенная версия, что эрцгерцог Фердинанд хотел, сев на престол, снова переформатировать страну, объявив её Австро-Венгро-Славией. Напряжённость росла: славяне, вдохновленные успехом русских войск на Балканах, не хотели больше мириться с положением второсортных подданных Габсбургов. Но не всем это нравилось. Лидеры национально-освободительного движения понимали, что высокий статус славян в империи снизит накал борьбы за самоопределение вплоть до отделения. Кстати, не все славяне кипели пассионарностью, как сербы и болгары. Не верится мне, что герои Гашека, покинув «пивницы», пошли бы на баррикады ради свободы и независимости. Может, именно за это просвещённые чехи и недолюбливают автора «Похождений бравого солдата Швейка»? Так или иначе, организация «Чёрная рука» дотянулась до несчастного Фердинанда и его беременной супруги. Вскоре на Балканах поднялось мощное славянское государство Югославия, выстроенное по имперскому принципу. А могло быть иначе? Не знаю, но когда сегодня за сорок минут доезжаешь из Вены в Братиславу, чтобы поесть гусиной печёнки, думаешь: «Наверное, могло…» Дружнее надо жить империям, глядишь, уцелели бы, но тогда бы они не были империями.
В России тоже власть вела с населявшими её народами свою игру, используя традиционные кнут и пряник. Бояр и воевод за лишние обиды, чинимые неруси, царь порой сурово наказывал. Своих русских смутьянов карали куда как строже: Пугачёву отрубили голову, а генералиссимусу Тадеушу Костюшко, пролившему крови не меньше, сохранили жизнь, а потом отпустили восвояси, вручив 12 тысяч рублей (примерная стоимость 1000 крепостных душ) Декабристов повесили, а Шамиль доживал век на обильных казённых харчах в Калуге, дети его были обласканы при дворе. Говорят, когда его, пленённого, полмесяца везли к месту ссылки, он вздохнул, мол, если бы знал, что Россия такая большая, никогда бы не стал с ней воевать. Впрочем, генерал Дудаев знал, даже излетал СССР вдоль и поперёк. А толку? История мне напоминает иногда даму, которая пользуется всеми мыслимыми способами предохранения и регулярно при этом залетает.
О межнациональной политике большевиков мы уже в этих заметках говорили, и не раз. Добавлю, она всегда была извилиста, противоречива и зависела от текущих задач, ибо к чему заморачиваться принципами, если впереди всё равно маячит слияние наций. Но учитель истории, поставивший мне в 10-м классе пятёрку за реферат «Советский народ — новая историческая общность», лет через 10 эмигрировал в Израиль. В 1920-е, когда надо было максимально ослабить русский народ, в котором ошибочно видели ресурс для реставрации монархии, советская власть в конфликте казаков с горцами горячо поддержала кавказские народы. «Расказачивание» по жестокости и размаху мало чем уступает холокосту. Однако через два десятилетия во время Великой Отечественной войны советская власть казаков, отважно воевавших, реабилитировала, частично вернув былые привилегии, а вот их вчерашних супостатов — горцев и некоторые другие народы наказала депортацией. Думаю, карала она не столько за коллаборационизм, этим грешили и другие народы, но прежде всего, мне кажется, за неблагодарность. Сталин, как человек с Кавказа, был очень чувствителен к этому: мол, мы вас холили и лелеяли, вознесли над русскими, а вы за предоброе презлым отплатили!
В руках государства есть ещё один мощный инструмент межнациональной политики, ведь мало быть отдельным этносом, надо ещё, чтобы власть тебя признавала таковым. А разве бывает по-другому? Да сколько угодно! Поляки в упор не видят кошубов. На Украине отказывают в праве русинам считаться самостоятельным народом, хотя у этнологов на этот счёт сомнений нет. Наоборот, учёные весьма скептически относятся к этнониму «украинец». В самом деле, много ли общего у галичанина, харьковчанина и одессита? Про Донбасс и говорить нечего. А поди ж ты — титульная нация! Лет десять назад у меня в радиоэфире возник спор с киевским академиком, который, упрекая нас, всё время твердил: «Вот вы, россияне…» «Вы кого имеете в виду?» — уточнил я, не выдержав. «Вас, русских…» — «Тогда, так и говорите. Россиянин — это гражданин России, он может быть русским, башкиром, якутом, евреем, аварцем… Вот вы сами-то, кто по национальности?» «Я… украинец…» — неуверенно ответил он. «Допустим, а если бы вы были русским, но при этом гражданином Украины. Как вас называть в таком случае?» «Украинцем!» — с нарастающей обидой ответил он. — «Но так не бывает!» «Бывает!» — в его голосе послышалась угроза. «Зря! Запутаетесь. Возьмите пример с России, — посоветовал я, — введите термин «украинянин», он будет обозначать гражданство, а «украинец» — национальность…» «Не хочем!» — взревел академик так, что ведущий испугался. «Тогда у вас всё плохо закончится…» — предостерёг я и, к сожалению, не ошибся.
Казалось бы, плёвое дело, как себя называть. Может быть, вообще не стоит циклиться на племенной принадлежности? Такая точка зрения существует, особенно среди тех, кто затрудняется с самоидентификацией, испытывая раздвоение этнического сознания или считая себя по национальности «москвичом», «парижанином» или «брайтон-бичом». О таких людях я писал выше. Кстати, в современной российской науке преобладает конструктивистское понимание этноса, мол, в реальности он не существует, а только в воображении людей. Кровь не имеет значения, важно, кем себя человек считает. Если африканец выучит русский язык, прочитает Пушкина и научится варить щи, он станет русским. Тех, кто думает иначе, презрительно называют примордиалистами. Думаю, наши конструктивисты и подсказали власти изъять графу «национальность» из паспорта, считая её ненужной, даже вредной, усугубляющей межплеменную рознь. Но у подавляющего большинства, отчётливо сознающего, какого они роду-племени, эта графа затруднений не вызывает и даже предпочтительна, судя по тому, что в некоторых автономиях ввели вкладыши, куда по желанию гражданина вписывается его национальность, чтобы не забыл.
Наша просвещённая власть, озабоченная формированием гражданского общества, изымая пресловутую графу из паспорта, рассуждала, видимо, так: для государства любой человек — прежде всего гражданин России, независимо от разреза глаз, цвета волос, формы носа и языка, на котором говорили его предки, а возможно, продолжает говорить и он сам. Скажем, судье вершащему закон, не важна ваша племенная принадлежность, хотя этнические преступные сообщества существуют. Если гражданину лишний раз не напоминать о его национальности, то чаемая российская политическая нация сложится быстрее и будет прочнее. Так ли это? Возможно, но пока оттого, что из паспорта исчезла эта графа, а из анкет пресловутый пятый пункт, я не перестал ощущать себя русским, мои друзья соответственно — татарами, евреями, аварцами, карелами и т. д. Национальность ведь не в графе, а в сердце или в голове. У кого как… В общем, налицо обычный административный эксперимент, причем более гуманный, чем в иных европейских странах, где в анкетах появились вместо пап и мам, родитель-А и родитель-Б.
Но возникает неувязочка. Как от родителей, чей пол теперь обозначают литерами, появляются дети, я ещё могу сообразить, но объясните мне, на каких правовых основаниях у нас имеются автономии, носящие имена Татарстан, Коми, Саха-
Якутия, Калмыкия, Адыгея? Нет, я не унитарист, я, как говорится, поддерживаю, одобряю, желаю процветания им именно в таком автономном качестве. Но, согласитесь, если для государства не существует национальности граждан, то почему для него должны существовать национальные субъекты? Откуда они взялись? Зачем на планете, где размножаются с помощью почкования, будки с буквами «М» и «Ж»? Откуда мы знаем, что в Калмыкии живут калмыки, если их этническая принадлежность нигде не зафиксирована. У них заметный разрез глаз? Ладно. А карела от русского сразу не отличишь, но Республика Карелия вот она, на карте.
Можно, конечно, сказать, что это просто дань исторической традиции: есть же во Франции — Нормандия, Прованс, Шампань и даже Коньяк. Но, во-первых, такое сравнение очень не понравится титульным народам наших автономий, во-вторых, у этих провинций нет конституций, а в-третьих, там не говорят и не ведут делопроизводство на шампанском или коньячном языках. Более того, изначально смысл наших автономий в том и заключается, чтобы развивать и сохранять национальную самобытность того или иного этноса в многонациональном федеративном государстве. Плохо ли это? Замечательно! Благодаря такой политике в России не исчез ни один малый народ. Что же смущает? Скажу: абсурдистская логика и теоретическая беспомощность в государственном строительстве. Помните, мы уже говорили про то, что в конституции СССР тоже была одна маленькая неувязка: забыли прописать процедуру выхода из Союза. А чем все кончилось?
Но ведь национальность граждан всё равно учитывается, например, при переписях населения, этническая статистика всё-таки ведётся, что необходимо, скажем, для прогнозирования электоральных предпочтений, и тогда возникает другой вопрос. Почему это происходит втайне от общественного мнения? Разве этническая принадлежность — дурная болезнь, которую надо скрывать? Не думаю…
Мне кажется, исчезновение графы «национальность» не может нравиться тем, кто ощущает полноценную связь со своим народом. Русских это касается в первую очередь, и вот почему. В заметках не раз говорилось, что мы в силу многих исторических причин стали в Отечестве чем-то вроде «этнического эфира» — русскими по умолчанию, что слово «русский» довольно редко присутствует в нашей официальной риторике, информационной сфере, где его до сих пор как бы стесняются. Как член президентского совета, я много лет присутствую в Кремле на вручении государственных наград. Представители наших национальных автономий, принимая знак отличия, не забывают добрым словом помянуть свой, пусть даже совсем небольшой народ. Мал золотник — да дорог! Но я не припомню, чтобы кто-то обмолвился о своей принадлежности к великому русскому народу. Приучили-таки. А теперь ещё и сам «пятый пункт» убрали.
Можно, конечно, резонно заметить: другие этносы нашей страны оказались в таком же положении. Но вот ведь какая недодумка вышла: остальные народы, лишённые теперь как бы национального штрихкода, имеют при этом свои автономии с чиновничьим аппаратом, культурно-просветительскими учреждениями, с ресурсами, направляемыми на развитие титульного народа. Они являются консолидирующим и конституирующим центрами как для компактно живущего на исторических землях этнического ядра, так и для диаспоры. Кроме того, чем меньше народ, тем крепче он держится за своё родовое имя, язык, обычаи. Русские такого консолидирующего, сакрального, если хотите, центра не имеют. В романовской империи таковой была Первопрестольная, где сохранялись традиции, обычаи, нормативный язык, развивалась национальная мысль, в том числе и славянофильская. Неслучайно прогрессист Чацкий в сердцах обмолвился: «Дома новы, а предрассудки стары». То, что руководит человеком «пред рассудком», помимо расчёта, ох какая трудно искоренимая вещь! Теперь Москва — это Вавилон с непременным плачем на реках вавилонских. Полагаю, неслучайно содружество русских традиционалистов «Изборский клуб» выбрало для себя имя старинной северо-русской крепости Изборск, от которой мало что уцелело…
Справедливости ради должен сказать, наша федерация с точки зрения поддержания этнического разнообразия выстроена образцово, можно мастер-классы проводить с лидерами многонациональных держав, а Украина прямо-таки напрашивается на практические занятия с участием российского спецназа. У нас каждый, даже самый маленький народ имеет возможность учить детей на родном языке, развивать свою культуру, экономику, участвовать в управлении не только своим родным краем, но и выходить на федеральный уровень. Центральная власть делает всё возможное, чтобы показать и доказать автономиям: в единой семье российских народов им будет лучше, комфортнее, безопаснее, а повторять «парад суверенитетов» бессмысленно и опасно. Думаю, лучше других ощутила это на себе Чечня, возрождённая из разрухи и расцветшая после замирения. Что и говорить, не каждый автономный лидер — кунак Путина. Кстати, вы заметили, как незаметно, без шума президенты республик стали, по крайней мере, в информационном пространстве именоваться просто «руководителями» и «главами»? В результате в стране остался один президент, что абсолютно правильно. Страна, в которой дюжина президентов, долго не простоит, разделившись в себе…
Поддержка национальных регионов — это не только бюджетные вливания. Огромную роль играют символические действия и жесты. Ну где ещё столица государства уступит историческое старшинство региональному центру? Боже, как расцвела Казань к моменту празднования своего 1000-летия! Думаю, и под кремлёвской брусчаткой тоже могли найти монетку или фибулу времён легендарных «мосхов», фигурирующих в Библии под именем «магогов». Но ведь не нашли! Старшему брату иногда полезно побыть младшим. А чтобы у казанцев голова не закружилась, через некоторое время очень широко отметили 2000-летие древнего Дербента. Я там был, мёд-пиво пил и запомнил золотые слова, сказанные тогдашним руководителем Дагестана Рамазаном Абдулатиповым. Звучали они примерно так: очень хорошо, что у нас заботятся о самочувствии и благополучии народов и народностей нашей страны, но нельзя забывать, что стабильность и развитие державы в первую очередь зависит от самочувствия самого большого — русского народа, а про это у нас порой забывают…
Продолжу мысль видного государственного деятеля. Если сверхзадача нашей федерации — обеспечить развитие и процветание каждого «сущего в ней языка», то, полагаю, и мы, те, кто «от корня русского», в это число тоже входим. Но пройдите по любому областному центру, не говоря уже о Москве и Питере, много ли вы найдёте вывесок: «Дом русского народного творчества», «Центр традиционной русской культуры», курсы русской кулинарии «Демьянова уха», школа русской песни и пляски «Семёновна», «Беседа ревнителей русского языка», радиостанция «Русский голос», газета «Русский еженедельник»? Не найдёте. Более того, недавно обсуждался конфликт вокруг знаменитого коллектива «Баян». Оказалось, в целях повышения творческого потенциала его решили реорганизовать и заодно… переименовать. Зачем? Кому мешало знаковое для каждого образованного человека название «Баян»? Внятно ответить никто не смог. Но те, кто взрывал в 1920–1930-х годах храмы, тоже потом несли какую-то околесицу. Каганович, тот на все вопросы мрачно повторял: «Проезду мешали…»
А скажите, какие структуры или органы в нашем Отечестве отвечают или хотя бы контролируют на общефедеральном уровне проблемы русских как этноса, состояние его культуры, языка, демографии, уровня жизни, отслеживают миграцию, сохранность русских городов и сёл, что на грани исчезновения? Не будем забывать: русские перенесли в ХХ веке послереволюционный террор, Гражданскую войну, массовый голод, жуткие социально-экономические эксперименты, депортации, потеряли миллионы в войнах, в довершение после развала СССР оказались ещё и разделённым народом. При очевидной депопуляции и склонности к ассимиляции, объясняемой историко-культурными особенностями, должно вести речь о системном кризисе государствообразующего народа России, на что весьма прозрачно намекнул Абдулатипов. Повальное пьянство в русской деревне — это лишь один из признаков неблагополучия: «Пошла по жилам чарочка — и рассмеялась добрая крестьянская душа…»
Так покажите мне тот «русский приказ» в украсно-украшенных теремах царя-батюшки, куда я, заботник-челобитник, могу принести, взыскуя справедливости, скорби и заботы о моём бедствующем племени? Нет такого «приказа». Ну хоть бы какой подотдельчик в Администрации Президента или в Правительстве завели. Даже у коммунистов такой отдел был. Наши центральные властные структуры принципиально наднациональны, и это правильно. Точно так же ведут себя губернские органы власти. Почему? Ну, во-первых, они копируют Москву, во-вторых, правящий слой там традиционно состоит из людей со стёртым или слишком глубоко спрятанным национальным сознанием: так работают карьерные лифты и фильтры. Эту строевую «безэтничность» прививают выдвиженцам в самом начале, и она особенно бросается в глаза на встречах со слушателями Академии государственной службы.
Мне кажется, стёртость национального самосознания становится для нас серьёзной проблемой. Например, она ведёт к снижению чувства ответственности политиков, чиновников, бизнесменов перед соотечественниками. Выполняя завет, оставленный Гоголем писателям, — «проездиться по России», я заметил такую особенность: наши автономии, особенно их столицы (не все, но большинство), выгодно отличаются от русских губернских центров, не говоря уже о районных городах, которые запоминаются лишь красотами, оставшимися от дореволюционных купцов и почётных граждан. Национальные регионы выглядят благополучнее, ухоженнее, богаче, чем русские. Отчасти так было уже при советской власти: помню, в начале 1980-х после Молдавии я сразу поехал в Людиново и оторопел от контрастов. Но теперь эти отличия просто режут глаз.
Вряд ли бюджетные вливания в наши автономии (за известными исключениями) в разы превышают вложения в русские области, хотя без традиционного донорства дело вряд ли обходится. Но главная причина, думаю, в другом: управленческая и бизнес-элита, сформировавшаяся в национальных регионах на основе сначала «коренизации», а потом и «неокоренизации», гораздо серьёзнее относится к будущему своих народов, чем элита русских областей. Это не значит, что там, «у националов», не воруют, не берут взяток, не злоупотребляют. Без этого, видимо, нельзя, если не казнить и не конфисковать, и то всегда отыщутся отчаянные головы. Но, простите за кощунство, патриотизм иногда выражается в понимании того, сколько можно украсть, а сколько дулжно оставить на развод ближним — именно таким словом в Ветхом Завете именуются соплеменники. В какой-то момент просто щёлкает реле племенной солидарности.
Так вот, у русской политической, управленческой и бизнес-элиты такое реле (его ещё можно назвать «этнической совестью») сломано или отсутствует. Отчасти потому, что значительная часть этой элиты не чувствует кровной связи со страной, она готова при случае сняться и улететь в тёплые края. Моя наделавшая шума статья так и называлась — «Перелётная элита». «Перелётные» знают, в случае опасности или утраты выгод всегда можно укрыться там, откуда своих не выдают. Но к этой отчуждённости нам не привыкать, и выше уже говорилось, что русские никогда не преобладали в верхних слоях Российской, да и советской империи. Однако на Руси всегда хватало благотворителей и искренних патриотов. Но, увы, сегодня безответственность перед своим народом стала свойственна даже образцовым русским, чьи кабинеты и офисы заставлены иконами, как монастырские сувенирные лавки. Так они и сматываются из Отечества: одним самолётом вывозят чад и домочадцев, вторым — мешки с валютой, а третьим, грузовым, иконы и яйца Фаберже.
Но ведь чувство долга перед соотечественниками — это не врождённое свойство, не прививка от гриппа. Чик — и готово. Его, это чувство, надо воспитывать, внушать, иногда пришивать суровыми нитками. А почему нет? Курить-то нас отучают по всей строгости карательного здравоохранения. Можно по-разному относиться к Белинскому, Писареву, Добролюбову, Чернышевскому, но так называемые революционеры-демократы, не говоря уже о славянофилах, отличались болезненным, гипертрофированным чувством долга, даже острой вины перед своим народом. Наша классическая литература воспитывала в гражданах ответственность, доходящую до жертвенности. Конечно, не все усваивали, но это другой вопрос. В СССР литература, кино, театр занимались тем же самым, в особо опасных случаях аккуратно именуя народ «трудящимися». Без этих чувств — вины и долга — невозможно понять Платонова, Шолохова, Бондарева, Распутина, Астафьева… А вот из современной российской литературы, которую окормляет почему-то Министерство связи и цифровых технологий, даже тень сочувствия к народу выветрилась, осталось в лучшем случае брезгливое снисхождение. Вот если человеку при советской власти дважды отказали в выезде на ПМЖ, это настоящая трагедия. А когда в одночасье учителя рухнувшей страны оказались нищими, рабочие — безработными, разве ж это катастрофа? Это реформы. К тому же в лесу полно грибов и ягод.
Более того, презрение к стране, к людям, к российской государственности, а то и русофобия стали своего рода маркерами премиальной литературы. В одном романе, помню, автор сообщал в первой же главе, что гимн с детства ассоциируется у него с испражнениями, так как в шесть часов утра его будило радио, всегда начинавшее вещание с гимна, и он брёл в туалет. Надо ли объяснять, что книга получила, кажется, «Букера», и автор вошёл в состав агитбригады, которую за казённый счёт постоянно вывозят на книжные ярмарки. В другом романе неграмотная татарка ужасается, видя на карте страшный силуэт СССР, и этот монстр терзает другие страны. Не важно, что тёмная женщина вряд ли разбирается в политической карте мира (у нас не каждый старшеклассник это умеет), главное — правильная позиция автора, за что была выдана премия «Большая книга». Это напоминает систему.
Вот ещё типичное, увы, наблюдение. На замечательный Грушинский фестиваль бардовской песни приехал один из «любимовцев» с молодёжной труппой и привёз спектакль по стихам Евгения Евтушенко. Я слушал, недоумевая: из всего наследия этого сложного и переменчивого в настроениях поэта с ювелирной точностью были вычленены только те стихи, где автор порицал Россию или предъявлял ей претензии, связанные в основном со сталинизмом. А что, разве нельзя? Ну почему же… Можно, например, поставить спектакль «Пушкин и Христос», где прозвучит только безбожная, но дьявольски талантливая «Гавриилиада». Но разве этой, по сути, кощунственной поэмой исчерпывается отношение великого поэта к Вере? Хочется спросить: зачем? Зачем замалчивать или просто купировать, как непородистые щенячьи уши, замечательные патриотические стихи Евтушенко? А затем, полагаю, чтобы молодой слушатель, не знающий метаний автора «Братской ГЭС», по окончании спектакля встал в полной уверенности, что один их самых громких русских поэтов ХХ века своё Отечество не любил и другим не советовал.
В своё время я долго убеждал руководителей разных каналов — вернуть поэтическое слово в эфир, ставя в пример «Стихоборье», которое я вёл на канале «Народные университеты» в 1995–1996 гг. Наконец это случилось: такая передача появилась, называлась она «Вслух», а вести её поручили длинноволосому телевьюноше, манерой говорить напоминавшему лимонадный фонтанчик. Замысел был прост: молодые и не очень молодые поэты, состязаясь, читали в эфире стихи, а мэтры, в основном самопровозглашённые, их оценивали. Но за несколько сезонов существования проекта я не услышал в эфире ни строчки о Родине, о России, о любви к Отечеству, хотя как главный редактор, читающий кипы присланных в «ЛГ» стихотворений, отлично знал: патриотическая, в том числе русская, тема весьма распространена в современной отечественной поэзии. Вопрос: кто и зачем устанавливает фильтры, не допускающие в эфир патриотическую тему, имманентно присущую отечественной поэзии? Если изготовители «контента» почему-то не любят Россию, им вообще не стоит доверять эфир, как педофилов нельзя пускать в пионерский лагерь. Кстати, те же самые фильтры в той же самой передаче почему-то не допускали в эфир и поэзию, написанную на языках наших автономий. Странное совпадение, не так ли?
А возьмём важнейшее из искусств — кино, чьё влияние на формирование стереотипов поведения и шкалы ценностей общеизвестно. Достаточно сказать, что кинематограф — главное орудие агрессивной американизации, а точнее, голливудизации жизни. Так вот, если и появляется в отечественном кино на экране персонаж, настроенный патриотически, да ещё озабоченный русским вопросом, в итоге он оказывается или мерзким расистом, или политическим авантюристом, или вором, прикрывающим риторикой свои махинации. Но чаще — и первым, и вторым, и третьим в одном флаконе. А ведь среди татар, якутов, адыгов, евреев тоже есть люди, болезненно озабоченные прежде всего судьбой своих народов, но я ни разу не видел, чтобы их представляли на экране в таком отвратительном виде, как русских. Характерна концовка фильма Андрея Звягинцева «Нелюбовь». Там героиня, чьё материнское равнодушие погубило ребёнка, появляется в последних кадрах облачённая в красный спортивный костюм с белой надписью «Россия». Неверная жена и преступная мать равнодушно крутит педали стационарного тренажёра, бессмысленно глядя вдаль. «Куда мчишься, птица-тройка?»
«Русский вопрос» на нашем ТВ заслуживает отдельного и подробного разговора. Пока приведу лишь один пример. Смотрю очередную передачу из цикла «Нерусские русские» — фильм о моём любимом актёре Василии Меркурьеве и его жене Ирине Мейерхольд. Авторы передачи с каким-то утробным удовольствием доносят зрителям, что Василий-то Васильевич, создавший на экране классические образы русских удальцов и хлебосолов, сам-то, оказывается, из немцев. Ну и что? По мне, хоть последний из удэге, был бы актёр хороший. А его тесть, продолжают нас просвещать авторы, великий Мейерхольд — невинная жертва большого террора. Минуточку, коллеги, зачем же лепить горбатого? Общеизвестно, что именно великий Всеволод Эмильевич, увы, сильно постарался, чтобы в советском искусстве репрессии стали одним из главных способов разрешения идейно-эстетических споров. И опять хочется спросить: зачем? Вы хотите нас убедить, что русским по духу человека делает не кровь? Мы знаем без вас. В этом и состоит сила нашей цивилизации. Или же вы стараетесь исподволь внушить нам мысль, что русская культура стала великой лишь потому, что её создавали люди нерусские? Вопрос весьма спорный. Что ж, запускайте передачу «Русские русские», посчитаем и разберёмся. Не забудьте прихватить циркуль — черепа мерить. Но ведь никогда на нашем ТВ не будет передачи «Русские русские». Ни-ко-гда! И тут мы вступаем в область этнической этики, о которой наша медийная публика даже представления не имеет…
Несколько раз мне доводилось подвизаться ведущим на разных телеканалах, и я обратил внимание на странное обстоятельство: эфирный персонал, чаще всего редакторы, нередко страдают странной ментальной болезнью с тремя симптомами: антисоветизм, отчизноедство и русоплюйство. Причём этот недуг служит своего рода признаком интеллигентности, даже избранности. А что? Считали же в XIX веке, что сифилис обостряет талант и что без бледной спирохеты на Монмартре делать нечего. В последнее время к триаде добавился новый симптом — путинофобия. Неприязнь к «бессрочному», как они считают, президенту сегодня сплачивает нашу либеральную интеллигенцию (даже ту, что с выгодой работает на правительство) покрепче, чем монархистов объединяло желание взять Царьград и проливы.
Став ведущим передачи «Дата» на ТВЦ, я сначала никак не мог понять, почему в сценарии фигурируют исключительно имена и события зарубежной истории и культуры, в крайнем случае — российские эмигранты, преимущественно третьей волны. Стал выяснять. Оказалось, в редакции есть только энциклопедия заграничных знаменательных дат. Купил им отечественный справочник. Результат тот же самый. Тогда в прямом эфире я понёс отсебятину про низкопоклонство перед Западом и Клавдию Шульженко, юбилей которой мы якобы прошляпили из-за Клаудии Шиффер. Вышел скандал. Наябедничали Олегу Попцову, тогдашнему начальнику ТВЦ. Он разобрался, навалял «западникам» и обязал их не менее половины сюжетов посвящать отечественным именам и датам. Потом я перешёл на работу в «ЛГ» и через месяц, увидев передачу «Дата» с другим ведущим, оторопел: всё вернулось на круги своя. Купленный мной справочник, видимо, на радостях сожгли, возможно, в ритуальных целях.
И на других каналах, где мне приходилось подвизаться, я замечал такую же особинку: юбилейные или скорбные даты, связанные с «нерусскими русскими», как-то сами собой попадают в эфирную сетку, точно по выделенной полосе. А вот про «русских русских» приходится напоминать, убеждать, давить. Мы даже в своё время в «ЛГ» открытое письмо публиковали,
когда все каналы дружно «не заметили» смерть крупнейшего русского поэта Юрия Кузнецова. Помню, как пробивал в эфир сюжет о премии имени Пластова, знаковой фигуры для русской реалистической живописи ХХ века. Но его вытеснил из сетки фестиваль то ли Шагала, то ли Кандинского. Я возмутился — мне клятвенно обещали: через год исправим ошибку. Год пролетел, как молодость. И вот сижу я, подгримированный, в студии, а пока выставляют свет, листаю сценарий:
— А где же премия Пластова?
— Какого Пластова?
— Того самого.
— Камера у нас сломалась, — отводя глаза, объясняет руководитель программы.
— Тогда считайте, что и ведущий у вас сломался, — отвечаю я, отстёгивая «петличку», и встаю.
— Ну что вы, Юрий Михайлович, так нельзя! Мы же интеллигентные люди…
— Неужели?
И всё сразу нашлось: и камера, и машина, и место в эфире… И ещё я заметил: когда борешься за место для «русских русских» в информационном пространстве, на тебя как-то странно смотрят, мол, вроде нормальный с виду, хорошо одетый и причёсанный гражданин, а вместо галстука повязал на шею змею.
Как ни странно, в нашей многоплеменной державе практически не разработана такая важная дисциплина, как этническая этика, а ведь её азы наряду с религиозными основами надо преподавать в школе и в расширенном формате в средне-специальных и, конечно, высших учебных заведениях. В вузах, готовящих учителей, медийный персонал, чиновников, будущих деятелей культуры, офицеров, этноэтика вообще должна стать одной из основных дисциплин и опираться на последние достижения науки. Точнее, на достижения наук, ведь «народоведение» — это и история, и археология, и генетика, и этнография, и психология, и фольклористика, и социология… Люди, которые принимают политические решения, учат, воспитывают, оглашают эфир, снимают фильмы, пишут книги и школят нашу многонациональную армию, должны понимать: национальное чувство, хоть и гнездится в голове, — это объективная реальность, которую необходимо учитывать. От того, что ты сам вырос на Арбате и считаешь себя по национальности «москвичом», эта объективная реальность никуда не исчезает, а порой набухает кровью.
Лет десять — двенадцать назад меня попросили слетать в Баку на конференцию вместе с одним правительственным чиновником. Когда самолёт набрал высоту, этот симпатичный молодой человек, прежде занимавшийся оптовой торговлей, хлебнув аэрофлотовского виски, попросил меня:
— А теперь расскажи мне по ходу, что там азеры и хачики не поделили?
На протяжение этих затянувшихся заметок я не раз утверждал, что русские в России как этнос пребывают в некоем странном, межумочном положении, являясь в известной степени народом по умолчанию или своего рода «этническим эфиром», неразличимой субстанцией, в которой идут процессы формирования и развития других этносов, населяющих нашу страну.
Некоторые титульные этнические группы, развившись и территориально сформировавшись в недрах СССР, в начале 1990-х обрели самостоятельность, упорно именуя её независимостью, и превратились в национальные, по сути, государства.
Ситуация же с русским населением в РФ печально напоминает мне «османский синдром». О том, к чему он привёл в конце концов блистательную Порту, шла речь выше. Более того, ныне в федеральных центрах, особенно среди чиновничества, бизнесменов, творческой, научной и медийной публики укоренилась поощряемая ещё с советских времён мода на «безэтничность». «Желание быть русским» тихо, но последовательно не одобряется, даже осмеивается, как нечто нелепое, недостойное современного человека. Помните, у незабвенного Козьмы Пруткова есть пародийное стихотворение «Желание быть испанцем»?