Сквозь пальцы ее уже проступала кровь. Даже при свете фонарика было видно, как быстро белеет лицо раненой. Вдруг она повернулась немного набок, прислонилась щекой к земле и начала тихо подтягивать коленки, устраиваясь - очень медленно и бережно - поудобней, как ребенок, который собирается заснуть. Губы ее были раскрыты и вздрагивали.
- Подожди, подожди, - с отчаянием говорила над ней Ленка, - девочка, подожди!
Но та не могла уже ждать. Борис вдруг заметил, что рот ее, только что детски раскрытый, теперь странно скалился, а во всей позе появилась какая-то костяная жесткость.
Ленка встала. Испачканную в крови руку она от-вела и держала на весу, лицо ее было залито слезами.
Послышались голоса, топот ног. Очень торопясь и еле перебирая ногами, к ним бежал старый доктор, любимец города Африкан Иванович. За ним рысцой следовали санитары и милиционер.
Долго стояли они вокруг, не произнося ни слова. Лицо мертвой было теперь совершенно спокойно.
- Я ее знаю… знал уже теперь, - сказал милиционер Чубарь, - она в исполкома работала. Видно, засиделась допоздна, и вот тебе…
- Ах, беда, беда! - сказал доктор.
Санитары закурили, дали прикурить и милиционеру.
- Сегодня в исполкоме жалованье давали, - сказал один из санитаров, кивнув на убитую.
Потом Чубарь рассказал, как он, стоя на посту, услышал выстрел, крик… ах ты, мать честная!
- А кто же стрелял?-спросил Африкан Иванович. - Рана-то ведь ножевая?
- Действительно, кто же стрелял?
- Наверно, все-таки милиционер, - холодно сказала Ленка.
- Я не стрелял.
- Интересно, - сказал один из санитаров.
Борис посмотрел на Ленку. По-видимому, она уже обрела спокойствие.
- А ты не видела, кто стрелял? - спросил у нее Чубарь.
- Нет, я живу неподалеку, шла домой, услышала выстрел и прибежала сюда почти вместе с вами.
- Я ее знаю, - поспешно вмешался Борис,- утром она придет к нам дать показания.
А на земле смиренно лежала убитая, словно понимая, что жизнь пошла дальше без нее.
Борис почувствовал, что Ленка дрожит.
- Тебе холодно, - сказал он, стараясь изо всех сил, чтобы она не слышала, какую нежность он вкладывает в эти слова, - пойдем.
И взял ее за локоть. Ленка отпрянула, словно ее ударили, прошипела что-то и разом исчезла в темноте.
На следующий день весь город говорил об убийстве. Имя Левки называли повсюду. Рассказывали даже, что где-то расклеены объявления: «После двенадцати ночи хозяин города я. Левка», однако это была, должно быть, видоизмененная версия поселкового столба. Во всяком случае, никто этих объявлений не видал.
Берестов вернулся, но весть о том, что банды Кольки и самого Кольки уже не существует, никого не обрадовала.
- С меня хватит, - говорила Ленка, когда они снова все вместе собрались у Берестова. - Понимаете? Хватит.
«Да, с меня, пожалуй, тоже хватит», - подумал Борис.
Все они сидели за столом вокруг лампы мрачнее мрачного. Водовозов, опустив темные веки, смотрел в стол, блики играли на его лице, казавшемся бронзовым. Берестов глядел на язычок огня и, видно, что-то соображал.
- Они могли вас видеть, - сказал он наконец,- когда вы стреляли на улице.
- Они не могли меня видеть,- ответила Ленка,- было темно, я стреляла из переулка. - Она повелительно обернулась к Борису.
- Да, было очень темно, - помолчав, сказал Борис, - они не могли ее видеть.
- Но ее могли разглядеть потом, когда светил фонарь. Они могли спрятаться неподалеку.
- Вряд ли. Но и в этом случае они, конечно, подумали, что стрелял милиционер.
- Вы попали? - спросил Водовозов, не поднимая глаз.
Он только что вернулся и не знал подробностей.
- Не думаю. Я боялась попасть в девушку.
- Что дала облава?
- Ничего.
Все опять замолчали.
- Я не понимаю, - начала Ленка голосом мерным и дрожащим, - почему вы бережете меня, умеющую стрелять, а не бережете…
Голос ее стал хриплым, она откашлялась и замолчала.
И снова Борис с ней согласился:
- Так все-таки, чего же мы ждем?