− Ты забываешь, мама! Он оставляет церковь из-за своих убеждений, его сомнения не пойдут ему на пользу в Оксфорде.
Миссис Хейл молчала какое-то время, тихо плача. Наконец она произнесла:
− И мебель. Как, в конце концов, мы справимся с переездом? Я никогда в жизни не переезжала, и у нас только две недели, чтобы подумать об этом!
Маргарет почувствовала невыразимое облегчение, обнаружив, что беспокойство и страдания матери подавлены этим вопросом, таким незначительным для нее самой, и в решении которого она могла помочь. Она все распланировала и убедила мать, по возможности, заняться подготовкой, чтобы все было готово до того, как они узнают что-то более определенное о намерениях мистера Хейла. На протяжении всего дня Маргарет не оставляла мать одну, всеми силами души стараясь уследить за перепадами ее настроения. Маргарет очень хотелось, чтобы вечером ее отец нашел спокойный прием дома. Она без конца повторяла, что он, должно быть, долго держал это в секрете и испытал немало горя, а ее мать холодно отвечала, что ему следовало рассказать ей все, что, во всяком случае, у него был бы советчик, чтобы дать ему наставление. У Маргарет дрогнуло сердце, когда она услышала шаги отца в холле. Она не осмелилась выйти встречать его и рассказать, что ей пришлось делать весь день, чтобы смягчить ревнивое раздражение матери. Она услышала, что он медлит, как будто ждет ее или какого-то знака от нее, но не осмелилась пошевелиться. По подергивающимся губам матери и ее побледневшим щекам Маргарет поняла, что та знает о возвращении мужа. Вскоре он открыл дверь в комнату и встал в проходе, не решаясь войти. Его лицо было серым и бледным, а взгляд робким и боязливым, почти жалким. Но этот взгляд унылой неуверенности, умственной и телесной вялости тронул сердце миссис Хейл. Она подошла к нему, бросилась на грудь мужа, плача.
− О, Ричард, Ричард, ты должен мне рассказать все немедленно!
А Маргарет в слезах оставила ее, побежала наверх и бросилась на кровать, пряча лицо в подушку, чтобы заглушить истеричные рыдания, что вырвались у нее, наконец, после того, как она весь долгий день контролировала свои чувства.
Как долго она так лежала, она не могла сказать. Она не слышала шума, хотя служанка приходила убираться в комнате. Напуганная девочка на цыпочках выбралась из комнаты, пошла и сказала миссис Диксон, что мисс Хейл плачет навзрыд. Она была уверена, что та доведет себя до болезни, если будет продолжать так плакать. Вскоре Маргарет почувствовала, что до нее кто-то дотронулся, и села. Она увидела привычную комнату, фигуру Диксон в тени. Та стояла со свечой в руке чуть позади нее, чтобы не ослепить распухшие от слез глаза мисс Хейл.
− О, Диксон! Я не слышала, как ты вошла в комнату! − прошептала Маргарет. − Уже очень поздно? − спросила она, осторожно поднимаясь с кровати, хоть и не была уверена, что устоит на ногах.
Тем не менее она откинула влажные растрепанные волосы с лица и сделала вид, будто ничего не случилось, — она просто спала.
− Я едва ли могу сказать, который час, − ответила Диксон огорченно. − С тех пор, как ваша мама рассказала мне эту ужасную новость, когда я одевала ее к чаю, я потеряла счет времени. Ума не приложу, что будет со всеми нами. Когда Шарлотта сказала мне, что вы рыдаете, мисс Хейл, я подумала: неудивительно, бедняжка! Хозяин думает вернуться к отступникам в его-то возрасте, когда, право слово, Церковь пошла ему на пользу и, в конце концов, не сделала ничего плохого. У меня есть кузен, мисс, который стал Методистским проповедником в пятьдесят лет, а до того он всю жизнь был портным. Но он никогда не мог сшить и пары приличных брюк, так как долго занимался торговлей, поэтому неудивительно. Но хозяин! Как я сказала миссис: «Что бы сказал на это бедный сэр Джон? Ему никогда не нравился ваш брак с мистером Хейлом, но если бы он знал, к чему это приведет, он был бы страшно рассержен!»
Диксон так привыкла комментировать поступки мистера Хейла своей хозяйке (которая слушала ее, — или нет, когда была не в настроении), что не заметила пылающие глаза Маргарет и расширенные ноздри. Слышать, как отца осуждает перед ней ее же служанка!
− Диксон, − сказала она низким голосом, которым всегда говорила, если была взволнованна, и в котором слышались угрожающие нотки. − Диксон! Ты забываешь, кому ты это говоришь, − она стояла теперь прямо и твердо на ногах, лицом к лицу со служанкой, устремив на нее пристальный, проницательный взгляд. − Я дочь мистера Хейла. Иди! Ты сделала странную ошибку, и одно то, что я уверена в твоих добрых чувствах, заставит тебя сожалеть об этом, когда ты подумаешь.
Диксон нерешительно слонялась по комнате минуту или две. Маргарет повторила:
− Диксон, ты можешь идти. Я хочу, чтобы ты ушла.
Диксон не знала, возмущаться этими решительными словами или плакать, любой исход подошел бы для ее хозяйки, но она сказала себе: «У мисс Маргарет та же манера, что и у старого джентльмена, — такая же, как и у мастера Фредерика. Удивительно, откуда она у них?» И она, которая возмутилась бы такими словами, будь они сказаны тоном менее надменным и решительным, смягчилась и сказала немного робким, немного обиженным голосом:
− Можно я расстегну ваше платье и причешу вас, мисс?
− Нет! Не сегодня, спасибо! − и Маргарет выставила ее из комнаты и заперла дверь.
С этого дня Диксон восхищалась Маргарет и во всем ее слушалась. Она сказала: это потому, что та была такой же, как и бедный мастер Фредерик. Но, по правде говоря, Диксон, как и многим другим, нравилось, чтобы ею руководила сильная и решительная натура.
Маргарет потребовалась помощь Диксон и ее молчание. Какое-то время служанка считала своей обязанностью выказывать оскорбленное достоинство и разговаривать как можно меньше, со своей молодой леди. Поэтому вся ее энергия проявилась в поступках, а не в разговорах. Две недели были очень коротким сроком, чтобы подготовиться к такому серьезному переезду. Как-то Диксон сказала:
− Любой, кроме джентльмена, более того, любой другой джентльмен… − но, взглянув на прямые суровые брови Маргарет, она поспешно раскашлялась и кротко приняла мятный леденец, предложенный Маргарет, чтобы прекратить «легкую щекотку в груди, мисс». Но почти все, кроме мистера Хейла, имели достаточно практических знаний, чтобы понять, что в такой короткий срок будет трудно выбрать дом в северном Милтоне или еще где-нибудь, куда они смогут перевезти необходимую мебель из Хелстонского прихода.
Миссис Хейл, подавленная всеми неприятностями и необходимостью принимать немедленные решения, которые, казалось, свалились на нее сразу, и в самом деле заболела. Маргарет почувствовала почти облегчение, когда ее мать фактически слегла и предоставила распоряжаться делами ей. Диксон, верная своей обязанности телохранительницы, преданно ухаживала за своей хозяйкой и только изредка выходила из комнаты миссис Хейл, качая головой и бормоча про себя. Маргарет предпочитала этого не слышать. Ей было ясно только одно − необходимо покинуть Хелстон. Преемник мистера Хейла был уже назначен, сразу после решения отца об отставке. Не стоит здесь задерживаться для его же пользы, а так же из-за других соображений. Мистер Хейл возвращался домой каждый вечер все более подавленным после неизбежных прощаний с каждым своим прихожанином. Маргарет, не имея достаточно опыта, чтобы справиться со всеми делами, не знала, к кому обратиться за советом. Кухарка и Шарлотта продолжали работать усердно, несмотря на все эти приготовления и сборы. И поскольку пути назад не было, Маргарет вскоре почувствовала, что была способна увидеть, что нужно сделать, и как это сделать лучше. Но куда они поедут? Через неделю все должно быть готово. Сразу в Милтон или куда-нибудь еще? Так много приготовлений зависело от этого решения, что Маргарет решилась спросить отца однажды вечером, несмотря на его явную усталость и подавленное настроение. Он ответил:
− Моя дорогая! Я действительно слишком много думал, как это решить. Что говорит твоя мама? Что она хочет? Бедная Мария!
В ответ он услышал эхо, более громкое, чем его вздох. Диксон только что вошла в комнату с чашкой чая для мисс Хейл и услышала последние слова мистера Хейла. Защищенная его присутствием от укоряющих глаз Маргарет, она осмелилась сказать:
− Моя бедная хозяйка!
− Ты же не думаешь, что ей стало хуже сегодня, − сказал мистер Хейл, торопливо поворачиваясь.
− Не могу сказать, сэр. Это не мне судить. Болезнь, кажется, больше задела душу, чем тело.
Мистер Хейл выглядел очень подавленным.
− Тебе лучше отнести маме чай, пока он горячий, Диксон, − сказала Маргарет тихим, но властным тоном.
− Я приношу извинения, мисс! Я была занята размышлениями о моей бедной… о миссис Хейл.
− Папа! − сказала Маргарет. − Эта неопределенность плоха для вас обоих. Конечно, мама должна через это пройти, мы не можем ничего поделать, − продолжала она мягче, − но теперь, по крайней мере, нам известен конечный пункт нашего пути. И я думаю, папа, что могу попросить маму помочь мне с подготовкой, если бы ты мне сказал, к чему готовиться. Она не выражала никаких пожеланий, она только думает, что ничего нельзя поделать. Мы направляемся прямо в Милтон? Ты снял дом там?
− Нет, − ответил он. − Я полагаю, мы должны снять комнаты и искать дом.
− И запаковать всю мебель, чтобы можно было оставить ее на станции, пока не найдем дом?
− Полагаю, что так. Делай, что считаешь нужным. Только помни, что у нас не так много денег, чтобы тратить их, не считая.
Маргарет знала, что у них никогда не было лишних денег. Она почувствовала, будто на ее плечи внезапно опустилась огромная тяжесть. Четыре месяца назад все решения, которые ей нужно было принять, сводились к тому, какое платье надеть к обеду, и помочь Эдит набросать списки, кого с кем нужно посадить на званых обедах дома. И не нужно было вести домашнее хозяйство, чтобы принимать такие решения. Кроме одного важного обстоятельства — предложения капитана Леннокса, — вся их жизнь совершалась словно по воле безупречного часового механизма. Раз в год тетя и Эдит долго спорили, стоит ли им поехать на остров Уайт, за границу или в Шотландию. Но в те времена Маргарет сама была уверена, что вернется без всяких усилий в тихую гавань родного дома. Теперь, с того самого дня, как приехал мистер Леннокс и поставил ее перед выбором, каждый день приносил какой-то вопрос, имевший важное значение для нее и для тех, кого она любила.
Мистер Хейл после чая поднялся к своей жене. Маргарет осталась одна в гостиной. Неожиданно она взяла свечу, поднялась в отцовский кабинет за большим атласом и, принеся его обратно в гостиную, начала сосредоточенно изучать карту Англии. Она выглядела радостной, когда ее отец спустился к ней.
− У меня есть хороший план. Послушай, в Даркшире, едва в ширине моего пальца от Милтона, находится Хестон. Я слышала от людей, живущих на севере, что это славный морской курорт. Как ты думаешь, может нам отправить туда маму с Диксон, пока ты и я будем искать дом, и подготовим его для ее возвращения в Милтон? Она бы подышала морским воздухом, набралась бы сил к зиме, отдохнула бы, а Диксон с удовольствием позаботится о ней.
− Диксон едет с нами? − спросил мистер Хейл взволнованно.
− О, да! − сказала Маргарет. − Диксон даже настаивает на этом, и я не представляю, как мама будет обходиться без нее.
− Но, боюсь, нам придется смириться с другим образом жизни. В городе все намного дороже. Я сомневаюсь, что Диксон будет чувствовать себя удобно. Сказать по правде, Маргарет, я иногда чувствую, будто эта женщина держится высокомерно.
− Это так и есть, папа, − ответила Маргарет. − И если она будет вынуждена смириться с другим образом жизни, то мы будем вынуждены смириться с ее высокомерием, что еще хуже. Но она, действительно, любит нас всех и будет несчастна, покинув нас, особенно при таких обстоятельствах. Поэтому, ради мамы и ради ее преданности, я думаю, она должна поехать.
− Очень хорошо, моя дорогая. Продолжай. Как далеко Хестон от Милтона? Ширина твоего пальца не дает мне ясного представления о расстоянии.
− Я полагаю, миль тридцать, не так много!
− Дело не в расстоянии, а в… Не волнуйся! Если ты на самом деле думаешь, что маме там будет хорошо, пусть будет так.
Это был большой шаг вперед. Теперь Маргарет могла действовать и всерьез заняться подготовкой. И теперь миссис Хейл могла победить свою слабость и забыть страдания, с восторгом думая о поездке к морю. Она жалела лишь о том, что мистер Хейл не может провести с ней там несколько дней, как однажды провел две чудесных недели, когда они были помолвлены, и она жила с сэром Джоном и леди Бересфорд в Торки.