— Дело дрянь, — признал он. — Судя по всему, на этот раз мы влипли основательно, и я ничуть не удивлен этим, потому что всегда подозревал, что в один прекрасный день найдется красотка, которая снимет скальп с нашей фирмы. Странно, что этого не случилось раньше. Теперь, похоже, пора бить отбой. Что будем делать?
Кэллаген, удобно расположившийся в кресле у камина, лениво пожал плечами.
— Да, дела плохи, — согласился он. — Фирма закончит свое существование, если только не произойдет ничего совсем уж непредсказуемого, а на это рассчитывать не приходится. Вчера мне удалось придержать Гринголла: Патриция сказала ему, что мисс Ваймеринг якобы уехала навестить больную подругу или что-то в этом роде. Но это всего лишь отсрочка. Инспектор увидится с ней сегодня или завтра. Он торопится, поэтому, скорее всего, — сегодня.
— Да, он возьмет ее в оборот, — задумчиво сказал Николлз, прихлебывая виски.
— Круг сужается, — констатировал Кэллаген. — Мисс Ваймеринг, естественно, будет утверждать, что у нее и в мыслях не было трогать платок и оружие, и Гринголл с радостью примется за меня…
Николлз кивнул.
— И вышибет из вас мозги в соответствии с законом. Ответственность за манипулирование уликами — страшное дело. Все честно и благородно, никакой личной антипатии к частным детективам.
Кэллаген отрицательно покачал головой.
— Нет, — сказал он, — эта хитрая лиса поступит иначе. Он понимает, что если обвинит меня, то я буду молчать, как рыба, пока меня не заставят давать показания под присягой, а ему нужно другое…
— Что же, черт побери, он сделает? — спросил Николлз.
— Гринголл попробует вступить со мной в переговоры, — ответил Кэллаген. — Он ведь точно знает, что это я передвинул оружие, стер отпечатки пальцев с рукоятки и убрал платок, но ничего не сделает нам при условии, что я объясню, почему мне пришлось так поступить. Но если я скажу ему правду, это будет равносильно признанию того, что наша клиентка Виола Аллардайс виновна в смерти своего отчима… Этого-то он и добивается. Тогда у него будет достаточно оснований рекомендовать коронеру передать дело на рассмотрение Большого жюри.
— Не слишком веселая участь ждет нашу клиентку, — согласился Николлз. — Будет скверно, если вам придется открываться Гринголлу, но вряд ли…
Он поморщился и замолчал.
— Что — «вряд ли»? — спросил Кэллаген.
— Сами знаете. Вы ничего не скажете инспектору, потому что питаете слабость к красивым женщинам. Значит, вы будете молчать и предпочтете получить оплеуху, но не допустите, чтобы мисс Аллардайс оказалась в пиковом положении. Так уже не раз бывало.
— Разве это не справедливо? — отозвался Кэллаген. — Виола Аллардайс — наша клиентка, а мы никогда не оставляем клиентов в беде.
— Господи, — взмолился Николлз, — не изменяет ли мне слух? Когда я припоминаю некоторые номера, которые вы выкидывали с некоторыми нашими клиентами, мне становится не по себе.
Он вздохнул.
— Впрочем, может быть, игра стоит свеч… если она хорошо заплатит.
Кэллаген улыбнулся.
— Она не заплатит нам ничего, — объявил он. — Единственный гонорар за это дело пока что поступил от Корины.
Николлз пожал плечами, наполнил бокалы и передал один Кэллагену.
— Мы работаем бесплатно на весь мир! — шутовски выкрикнул он. — Мы альтруисты! Зачем нам деньги, если нам обоим предстоит скоротать остаток дней в тюрьме?
— Бывает и хуже, — философски заметил Кэллаген, отхлебнув виски. — Лучше подумай, где сейчас может находиться твоя приятельница — та самая, что работает секретаршей у Донелли?
— Это проще простого — у меня есть ее адрес. Думаю, сейчас она сидит дома.
— Отлично, — сказал Кэллаген. — Садись в свою колымагу и поезжай к ней. Пригласи ее на ленч и постарайся выяснить, чем сегодня занимается Донелли. Особенно меня интересует вечернее время. Узнай, когда он обычно появляется в клубе, и вообще выясни все, что возможно.
Николлз встал, поставил на стол пустой бокал и поискал в кармане сигареты.
— Ладно уж, — проворчал он, — до встречи под виселицей. Если узнаю что-нибудь интересное, — сообщу немедленно. Если нет, — буду не раньше завтрашнего утра.
Дверь за помощником захлопнулась, и Кэллаген закурил новую сигарету. Его мысли возвратились к Корине. Удивительная женщина, думал он, чувственная, очаровательная, но, вместе с тем, глубоко порочная, да еще с ярко выраженными садистскими наклонностями. Вместе с Донелли она составляет страшную пару, по сравнению с которой семейство гремучих змей — приятная компания. Донелли, в конце концов, — обычный негодяй, хотя и с незаурядными способностями. Корина по всем статьям превосходила его. Она могла лгать с таким невинным видом, словно само небо вещало ее устами. Кэллаген хорошо помнил, что она говорила ему при первой встрече в баре «Корона». Казалось, он все еще слышал ее низкий, завораживающий голос, нанизывающий одну ложь на другую, как бусины на нитку: ах, она никогда не подозревала, что Виола была замужем… ах, что бы ни случилось, она должна сделать все, чтобы спасти Виолу… ах, он должен обязательно найти автора письма и помешать этому мерзавцу шантажировать Виолу… Господи, чего она только не говорила!
Кэллаген усмехнулся: а чего стоили ее сегодняшние признания! У нее хватило духу выслушать его и раскрыть все свои карты. Она призналась во всем: в том, что вышла замуж за Донелли, в том, что ненавидела Люсьена, но не могла порвать с ним, наконец, она косвенно признала, что ненавидит Виолу. Кэллаген готов был предположить, что она питает ненависть и к себе самой…
Этому брачному союзу могли бы позавидовать самые отпетые мошенники! С такой спутницей, как Корина, Донелли мог рассчитывать на многое. Он увидел в ней родственную душу и, вступив с ней в брак, без всякого труда уговорил шантажировать собственную сестру. Но похоже, что Корина и ему преподнесет сюрприз.
Теперь Кэллаген начинал понимать, почему Онория Ваймеринг уговорила Виолу сохранить свой брак в тайне. Тетка, похоже, неплохо знала свою среднюю племянницу и отдавала себе отчет в том, что произойдет, если Корина станет владелицей поместья и состояния матери. Нетрудно было представить, что бы из этого вышло. Правда, прозорливость мисс Ваймеринг не смогла уберечь Виолу от беды.
Кэллаген попытался восстановить в памяти детали своей прогулки с Кориной. Он отчетливо вспомнил ее красивые узкие руки, уверенно удерживающие рулевое колесо, ее большие задумчивые глаза, невинное выражение, которое она как маску надевала на лицо. Он вспомнил, как изменился ее голос, когда она заговорила о своем муже: он стал злобным и выражал ненависть и бессилие. Да, страшная женщина…
И она еще требовала, чтобы Кэллаген задал хорошую трепку ее муженьку… Впрочем, это желание не казалось ему странным: после бесконечных издевательств Донелли ее, безусловно, манит идея физической расправы над ним. Садистские наклонности, ранее направленные на Виолу, она сейчас готова обратить против собственного мужа, чтобы потом выразить ему свое сочувствие, если, конечно, удастся скрыть радость…
Дьявол, а не женщина!
И все-таки Кэллаген не мог временами не восхищаться ею. Прошлой ночью он не раз поражался ее незаурядностью. Много ли на свете найдется женщин, которые, как Корина, ничего не будут отрицать и не попытаются оправдаться, когда неприятная правда брошена им в лицо? Вместо этого она рискнула обратиться к нему с просьбой. Если Кэллагену удастся проучить Донелли, то, по ее мнению, он совершит добрый поступок. Добрый поступок, подумать только!
Что, черт побери, по ее мнению, добро, а что зло?
Кэллаген пожал плечами, снял ноги с каминной решетки и подошел к окну.
— Что размышлять на эту тему, — сказал он вслух, — надо признать, что Корина — загадка природы, и перестать думать об этом.
В это время позвонила Эффи Томпсон.
— Доброе утро, мистер Кэллаген, — усталым голосом сказала она. — Надеюсь, вы хорошо провели ночь?
— Замечательно, Эффи, благодарю вас, — ответил Кэллаген. — А вам как спалось?
— Не очень хорошо, учитывая то обстоятельство, что мне пришлось спать на кресле в вашем кабинете в ожидании звонка Джона Фрика.
— Вы просто молодчина, — похвалил ее Кэллаген. — Кстати, когда я вернусь, не постесняйтесь напомнить мне о прибавке к жалованью, вы ее заслужили. Считайте это официальным заявлением, если, конечно, я не попаду за решетку.