Кандаков с интересом взглянул на него. Затем придвинул к себе статью и начал читать ее. Он плохо видел и, надев очки, как-то сразу утратил всю свою официальность, сделался домашним и простым.
Бонапарт Яковлевич сидел в кресле так, что в его позе не чувствовалось заискивания, но не было и фамильярности. Он сидел так, как сидел обычно на редакционных летучках — подчеркнуто прямо. Строгий и отчужденный от всего личного.
Кандаков внимательно прочел статью, потом снял очки, но возникшая домашность не исчезла с его лица.
— Н-да… — тяжело вздохнул он. — Черт знает, что делается.
И в этом вздохе тоже было домашнее…
— Вы знаете, мне очень неловко все это… — с трудом подбирая слова, проговорил Бонапарт Яковлевич. — И трудно… Все так завязалось в этом клубке: и семья, и работа, а главное, судьбы людей…
Кандаков понимающе кивнул головой.
— Трудно, — согласился он. — И мне тоже трудно…
И вдруг широко и открыто улыбнулся Кукушкину. Перегнулся через стол и заговорщически шепнул: «Меня сегодня жена все утро пилила».
Если в кабинет первого секретаря райкома Бонапарт Яковлевич входил не слишком любимым родственником, то выходил он оттуда другом и единомышленником хозяина кабинета.
Право же, Леночкины неурядицы по сравнению с этим достижением выглядели сущим пустяком.
Этот разговор Кандакова и Бонапарта Яковлевича Кукушкина состоялся вечером в понедельник, а во вторник, когда Кукушкин поссорился с Леночкой, собралось бюро райкома партии, и после длительных прений редактор газеты «Луч» был отстранен от занимаемой должности.
Исполняющим обязанности редактора назначили на бюро райкома Бонапарта Яковлевича Кукушкина.
Второй секретарь райкома, которого связывала с Кандаковым старая дружба, советовал ему воздержаться от выдвижения Бонапарта Яковлевича.
— Неправильно поймут… — сказал он и отвел в сторону глаза.
Кандаков подождал, пока взгляды их снова встретятся.
— Нет! — твердо сказал он. — Меня поймут правильно. Я считаю, что Кукушкин человек принципиальный и способный к организаторской работе.
— Что ж… — второй секретарь вздохнул. — Лично я верю вам. Я не против вашего решения. Но разрешите, я предложу кандидатуру Кукушкина.
И снова опустил глаза.
— Нет! — холодно ответил Кандаков. — Не надо. Я считаю, что Кукушкин должен возглавить газету, и я сам предложу его кандидатуру. Извините, Иван Петрович, это слишком принципиальное дело.
Второй секретарь кивнул.
— Сегодня состоится бюро райкома комсомола… — переводя разговор, сказал он. — В райкоме возникло мнение, что следует отстранить от работы Ольгина, проводившего собрание на фабрике, а секретарю комсомольской организации объявить выговор.
— Слишком легко отделается! — жестко сказал Кандаков. — Строгий выговор и с занесением в личное дело.
— Зачем же так? — удивился второй секретарь. — Я знаю Лену. Она неплохая девушка. Наказание как раз в меру. Выговор заставит ее задуматься, а остальное придет.
— Я все сказал… — сухо ответил ему Кандаков, и второй секретарь встал.
Впервые они расстались так холодно.
Свой чемодан Прохоров собирал три дня.
Оказалось, что это самое трудное. И правда: что брать с собой в Африку? Первым делом Прохоров засунул в чемодан три общих тетради со своими записями, сделанными в Заберегах и здесь в городке. Сложил в чемодан бритву, зубную щетку и полотенце. Подошел к книжной полке и остановился, задумавшись.
Нет. Он не мог ехать в Африку без книг, не мог оставить здесь и настольную лампу, к которой так привык, это кресло… Не мог…
И снова, в который уже раз, задумался Прохоров.
Раздался стук в дверь.
— Войдите! — раздраженно крикнул Прохоров, не сомневаясь, что стучит еще один заблудившийся могильщик (так невесело каламбурил в эти дни Прохоров, называя «могильщиками» новых друзей братьев Могилиных).
Он неторопливо повернулся. На пороге стояла Леночка. Прохоров удивленно сморгнул, но Леночка никуда не пропала.
— Можно? — стараясь, чтобы голос ее звучал весело, спросила она.
— Конечно же! — Прохоров вскочил, столкнул со стула стопку книг, подвинул его Леночке. — Садись, пожалуйста.
Аккуратно расправив складки юбки, Леночка села.
— А у тебя все по-прежнему… — оглянувшись, сказала она. — Ничего не изменилось. Такой же беспорядок, как был.
— Да… Я ничего с тех пор не менял… — голос Прохорова дрогнул, и он замолчал.
Он доставал сейчас из буфета чашки, и Леночка не видела его лица.
— Зачем ты тогда уехал? — тихо спросила она.
Чашка упала из рук Прохорова и разлетелась на мелкие осколки.
Прохоров присел на корточки, собирая их.
— Разве ты не счастлива сейчас?
Леночка закрыла лицо руками.