— Естественно! — голос Харраха зазвенел от торжества. — Еще бы не понять! По-моему, так складно, без сю-сю… Его «Уложения для недоумков» и «Пять заповедей всуе»;.. Мама даже сделала рисунки к ним…
— Харрах! — с отчаянием вскрикнула Айдора. — Прекрати немедленно! Довольно! Чушь. Не знаешь толком — так не говори! Я иллюстрировала детские стихи. А написал их, между прочим, доктор Грах. И папа твой хотел писать на них кантату. К юбилею Первого Конфликта.
— Что ж не написал? — с ехидцей произнес Харрах.
— Да просто не успел! — Айдора гневно обернулась к мужу. — Почему молчишь? Когда не просят — разглагольствует часами… Что, язык отсох?
— Ну, в общем… да, — со вздохом покивал Яршая. — Не успел. Ты, мамочка, права.
— Но юбилей уже прошел… — невинно вставил я.
— Как так — прошел?! — похоже, моя реплика весьма обескуражила Айдору.
— Что-то я теперь припоминаю… — поспешил на помощь доктор Грах. — Действительно! Мы с моим другом обсуждали этот вариант. Стихи и музыка… Прекрасно! Только с датами немного просчитались. Так бывает…
— Ясно?! — и Айдора испытующе взглянула на Харраха.
Лишь теперь я догадался, почему Грах оказался в этом доме. Их с Яршаей связывало дело.Только я никак не мог поверить, чтобы этот мрачный, даже злобный человек способен был на поэтическое чувство, сочинял для маленьких детей. Конечно, внешний вид, я знаю, ни о чем еще не говорит, по моему отцу ведь тоже сразу не определишь, что он — вожак людей. И все же мне почудился какой-то скрытый, преднамеренный подвох… Меня водили за нос. Почему? Из-за того что я, как ни крути, — чужой здесь, из другойкогорты? Может быть… Или я горько заблуждался, без малейших оснований проявляя мнительность там, где любой иной нормальный человек кивнул бы с удовлетворением: стихи? — ну и прекрасно! Но уж как-то чересчур засуетилась вдруг Айдора, чересчур! Нет, разумеется, я был на сто процентов прав, и в этом смысле уповать на что-либо иное было просто неразумно. Лезло же в глаза, вопило: здесь мне впредь не доверяют! И не потому, что отозвался без почтения о биксах — их нахваливать никто и не обязывал меня. Мое происхождение, домашний круг знакомств — вот главная причина. Надо полагать, и раньше не особо доверяли, только не показывали этого. Пока не рыпался и не давал особенного повода, еще терпели, вроде как надеялись: семья и воспитание — одно, а внутренний настрой души — другое, яблоко ведь не всегда, упав, у самой яблони лежит, бывает, что и катится в сторонку… Молодая поросль, иное поколение. Ну, вдруг — и этот так?!. М-да… До поры до времени старались не показывать, не намекать, ну, а теперь уж… Дело не в словах, а в том, каких произнести! Когда, кому и как… И тут вот начинаются проблемы. Это абсолютно точно! Словно я был виноват… Не я же выбирал себе родителей, не мог за них я отвечать!.. Мне стало тошно и обидно. Что же делается, неужели таквсегда и будет?! Если бы не биксы… Захотелось все на них свалить. Так проще. Так спокойней. Многие теперь друг другу на Земле не доверяли…
…отовсюду ждали подлости, предательства — чего угодно! Безусловно, это на поверхности лежало, а пойди копни поглубже, разберись как следует в деталях, в подноготной накопившихся проблем!.. Но зарываться с головой в подробности как раз и не хотелось, страшно было, даже мерзко, словно там, за некой гранью, открывалась сущая помойка, разверзалось топкое гниющее болото: лишь одно движение — и замараешься навек, и сгинешь, на спасение надежды нет.
— Что приумолкли, Питирим? — окликнул Эзра.
— Вспоминаю, — отозвался Питирим. — Пытаюсь кое-что восстановить. Нет, я подробностей действительно не знаю. Да и не старался выяснять особо.
— Зря, — заметил Эзра. — Экий вы нелюбопытный. Никогда бы не подумал… Но известно вам хотя бы, в чью оболочку обрядили вас?
— Естественно, — сказал со вздохом Питирим. — Никак не назовешь предметом вожделений. Тело, правда, крепкое, но тренированности — никакой.
— А что поделаешь? — развел руками Эзра. — Выбирать не приходилось. Вы судьбу благодарите, что такое-то случайно уцелело. Времени для срочной операции почти не оставалось, нужно было пользоваться тем, что оказалось под рукой. Ну, а насчет нетренированности… Не уверен. Левер много медитировал, дыхательной гимнастикой себя буквально изводил. От этого, конечно, мышцы не растут и не становишься героем-суперменом, но зато и ловкость повышается, и общий тонус задается, клетки очищаются, кишочки и сердечко начинают, как мотор, работать. Это, знаете, немало. Да теперь вы сами в нем хозяин, в новом теле! И никто вам не указчик. Можете и мышцы наработать… Представлял бы Левер, для кого старался! — хохотнул вдруг Эзра. — Для убийцы своего!.. Ну, не убийцы, но уж погубителя — так точно.
— Слушайте, прошу вас, прекратите! — Питирим в сердцах схватил возницу за рукав и повернул рывком к себе. — Ведь это — не доказано. Вам почему-то хочется, ужасно хочется меня в убийстве обвинить. А я не признаю, и все! Считаю: не было его. Поклеп! Какие основания?!
— Пустите, — сказал Эзра, силясь высвободиться. — Ясно, что на Левера вы не кидались с топором и не старались ему череп раскроить. Такопуститься — нет, конечно. Но вся обстановка… Ситуация… Ведь убивают, знаете, не только ненавидя ближнего, а просто-напросто — из жалости к себе… Когда пришли на станцию, дверь в пультовую — верная защита — была наглухо закрыта. Вас нашли снаружи, Левер же остался в пультовой.
— Он с самого начала там закрылся.
— Ну опять вы за свое! Зондаж всех срезов вашей памяти совсем иное. показал. Неужто вам не говорили?
— Нет, — сердито огрызнулся Питирим. — И что же?
— В пультовой вы были вместе, но, когда до взрыва оставалось всего несколько секунд и вы вдруг ясно осознали — катастрофу не предотвратить, вы кинулись бежать, чтоб спрятаться за дверью, в коридоре.
— Левер тоже мог укрыться, кабы захотел.
— А вот нет! Выконструировали силовую установку и предельные режимы знали точно. Левер оператор неплохой, но в общем — новичок в таких делах… Он до конца надеялся — на чудо, ежели угодно. И на вас, мой милый, на надежность вашейустановки. А вы даже не предупредили, не окликнули его, когда помчались к двери. Он так и остался возле пульта, ничего не понимая. Не успев понять…
— Дверь заедало, а проход был слишком узкий. Мы могли бы не успеть, протискиваясь вместе.
— Вот-вот: вместе!.. Вы не признаете даже мысли, что кому-то можно уступить дорогу, надобно помочь. Повсюду вы — главней других! Хотя… не только это… Ведь, успей, положим, Левер добежать — и был бы совершенно лишний человек, свидетель катастрофы. Да-да, Питирим, свидетельвашего просчета — как конструктора. Итог трагичен, и теперь едва ли можно указать конкретно, отчего беда произошла…
— Могло быть нападение. Атака биксов.
— Ну, теоретически… — Эзра насмешливо взглянул на Питирима. — Когда нет зацепок, и такая версия сгодится. В конце концов могли списать и на случайность. Исключительно удобно — ведь ничто не застраховано навек. И виноватых вроде нет… АсЛевером хлопотне оберешься. Уж молчать бы он не стал! Последствия предположить нетрудно. Вас бы отстранили от работы, началось бы разбирательство. Какой удар по честолюбию! Быть впереди других, быть во главе других — вы к этому всегда стремились. Вы — фигура, остальные — пешки.
— Да, но я действительно лучше других был подготовлен к затяжной борьбе!
— К борьбе — пожалуй, — согласился Эзра. — С детства. А вот к жизни творческой, по-человечески, душевно благородной — нет. Вы были фигурой — в борьбе, и только в ней. Но есть еще и просто жизнь, где надо оставаться человеком. Не борцом, не предводителем — обычным человеком. К этому вы не были готовы. Как же вам всем испохабили мозги!.. А, между прочим, мозги ваши, Питирим, по их потенции — не часто встретишь. Грустно, что лишь по потенции…
— Зачем же вы меня спасли? — с сарказмом рассмеялся Питирим. Глаза его блуждали, на лице застыло выражение растерянности и звериной боли.
— Лично я вас не спасал.
— Да будет вам, не придирайтесь! Все-то вы прекрасно понимаете… Зачем?
— Не для того природа создала рассудок, чтоб довольствоваться только тем, чего он, не трудясь, достиг. Не принято выбрасывать алмазы лишь по той причине, что они покуда без огранки. Все на свете можно бесконечно улучшать… Вас попросту должны были спасти. Хотя бы попытаться… Безусловно, вам невероятно повезло. Дверь, выбитая взрывом, изуродовала и расплющила все ваше тело. Вместо туловища — дьявольское месиво… Чудовищное зрелище! Вам не хватило, в сущности, долей секунды, чтоб укрыться. А вот Левер… Он в отличие от вас мог уцелеть — тут вы чуток не рассчитали, не увидели картинку, так сказать, со стороны… А получилось вот что: на пути взрывной волны встал мощный козырек у пульта — штука в основном декоративная и для работы станции совсем не нужная… Но в этот раз она сыграла неожиданную роль, почти что погасив прямой удар. У Левера открытым оставался лишь затылок — наклонись бедняга хоть немножечко пониже… То ли не успел пригнуться, то ли не сообразил. Ведь он стоял спиною к вам и знать не знал, что вы помчались вон из зала, не предупредив о близкой катастрофе. Он-то продолжал работать… Разумеется, полчерепа ему снесло мгновенно. А лицо вот сохранилось… Тело — тоже.
Эзра пристально и жестко посмотрел на Питирима.
— Зря вы мне все это говорите, — покачал тот головой. — И если вы пытаетесь воззвать к моей порядочности, к моей совести, то — извините… Я раскаиваться не намерен. Я — прагматик, это верно. Что касается душевных модуляций, совестливых воспарений… Видите ли, в очень уж неподходящую эпоху мы живем. Да, Левер был идеалист. И вместе стем — подонок, эгоист неисправимый. Это часто сочетается друг с другом… Как я понял из его рассказов, он однажды предал и любовь свою, и дело, и карьеру, а в итоге ничего взамен не получил. Вернее, получил, но — фикцию, иллюзию свободы, независимости собственного Я.Он все оправдывал и все хулил — одновременно, как-то ловко получалось у него. По его мнению, он был ничем не связан, не привязан ни к чему. Но это — чушь! Когда идет борьба за выживание и будущее расы, все подчинено идее. Только ей. И если ты не признаешь ее приоритета, ты — опасен. Ты, по сути, не жилец — в законах этого существования, навязанных извне.
— Выходит, было не убийство, не предательство, а истинно благой поступок с вашей стороны? — презрительно скривился Эзра. — Получается, что вы освободили Землю от подонка, образцово наказав его?
— В какой-то мере можно это дело повернуть и так, — кивнул серьезно Питирим.
— Ну-ну, — сказал со вздохом Эзра.
— Я не понимаю одного, — внезапно оживился Питирим. — Как удалось меня спасти? Насколько мне известно, операция была неимоверно сложной. Я не слышал, чтобы на Земле такие проводили. Не умеют. Не дошла до этого наука! И потом… На станцию спасатели ворвались сразу после взрыва. Как они успели? Ведь места совсем безлюдные… Хотя вас спрашивать об этом, видимо, смешно. Откуда вам-то знать?!
— Да уж успели, — неопределенно отозвался Эзра. — Вы не бойтесь, спрашивайте. Я отвечу. Это вовсе не смешно. В какой-то степени закономерно… В атмосфере затяжной борьбы любые чудеса бывают. Или совпадения. Не все логично можно объяснить. Вот вас волнует только это: как же удалось спасти вас? А ведь взрыв — еще и радиация. Мощнейший выброс. И во многом — из-за вашего просчета, кстати. А вы даже не спросили: что потом случилось, удалось ли устранить последствия?
— И в самом деле! — спохватился Питирим.
— Да, удалось. Довольно быстро. Сразу, скажем так.
— Но… каким образом?