— Подумаешь!.. — пренебрежительно пожал плечами Фини-Глаз. — Как будто мало дур на свете! Было б о ком вспоминать!.. Естественно! Надоест — и брошу. Да! И вас не спрошусь. Но сейчас… Истома, братцы, кровь стучит. Пропеллер в сердце! Ведь на Землю улетаю!
— На звездолет не опоздай, — спохватились вдруг. — А то, знаешь…
Фини-Глаз выдернул из заднего кармана позитронные ходики с репетицией — стариннейшей фирмы «Слава Павлик Морозов-Бурда»— и, щурясь, уставился на циферблат.
— Кажется… уже — опоздал! — с непонятной радостью сообщил он.
— Брось! — мгновенно загалдели все. — Не может быть! Мы этого так не оставим! Ну-ка!..
Они дружно извлекли свои хронометры — надежные, в делах проверенные, ну, а кое у кого и вовсе суперточные, с астральным кукованием и барабанным перестуком, — и, шевеля губами, морща лбы, с усердием взялись подсчитывать — конечно, округленно, — сколько времени осталось до отлета.
— Главное, не паниковать, — рассудительно сказали сразу несколько голосов. — Главное, держаться молодцом. До старта еще о-го-го! Час! Или полчаса. С минутами… Или чуточку побольше… В общем, все нормально. Панику отставить, живем себе в радость!! И потом, дружище, у тебя ж билет в кармане! Разве может звездолет без тебя стартовать? Они же там знают, кто летит этим рейсом — все должны быть на местах, иначе зачем огород городить?! Ты не волнуйся. Мы тебя в обиду не дадим. Они подождут. А то мы такое им учудим!.. Вот только кликни. Да, ребята?
— Спасибо вам, — вконец растроганный, поблагодарил Фини-Глаз. — Век не забуду. Но я все-таки пойду. С билетом на руках опоздать неудобно. Скажут: некультурный. Ну, зачем?.. Вот вернусь — тогда…
— Про спор не забудь! — напомнили ему.
— Я о таких вещах не забываю никогда! — гордо ответил Фини-Глаз. — Погодите, обо мне еще в газетах напишут! Только и разговоров будет…
— Силен! — поразились вокруг. — Ай да Фини-Глаз! Куда махнул!.. На-ка, выпей на дорогу.
Фини-Глаз, признательно кивнув, опрокинул последний стакан киселя, сладко потянулся — и тут ни с того ни с сего полез драться.
Все моментально шарахнулись в стороны, но кто-то все же угодил под пудовый Фини-глазов кулак да гак и остался лежать на полу — без чувств, с подбитым глазом и с блаженною улыбкой на губах.
А скандал разгорался…
— Выходи! — орал Фини-Глаз, искусно молотя пустоту перед собой и задом зачем-то пытаясь своротить литую стойку бара. — Выходи один на один! Я не трону!.. Жалкие трусы! Где вы все? Давай-давай!..
Пробоксировав минуты три, а может быть, и все четыре, он повернулся к стойке лицом, как следует прицелился, вцепился в нее руками, страшно загоготал, рванул что было силы на себя и вдруг, сдвинув стойку с места, протаранил ею дальнюю стену кабака, так что все графины, вазы и фужеры, жалко зазвенев, дружно посыпались на пол и разлетелись вдребезги, выскочил на улицу, споткнулся обо что-то, перелетел через стойку и хлопнулся на землю.
Дружки, попрятавшись кто где, упорно не желали покидать своих укрытий.
Некоторое время Фини-Глаз, полный обиды и негодования, ошарашенно таращился по сторонам, но потом все же встал, потирая ушибленный бок.
— Ну, вы тут — как хотите… — смиренно произнес он. — Я, пожалуй, пойду. Неудобно опаздывать!..
Никакой предвоенной паники, столь подробно, столь хорошо, столь часто и со вкусом описываемой во всевозможных исторических романах, что доводилось читать Крамугасу, в городе не наблюдалось.
То ли доблестные горожане еще не знали о предстоящем тотальном побоище, то ли уже знали, но дипломатично делали вид, будто им на это совершенно наплевать, — во всяком случае в скверах, на улицах и площадях, на всех самопарящих уровнях царила полнейшая безмятежность, более того, преступная какая-то игривость и самоуспокоенность, что возмутило Крамугаса не на шутку.
Война есть война, как ты к ней ни относись, соображал он, усиленно припоминая разные умные слова из прочитанных книг, и если я обязан сей же час сломя голову мчаться на неведомый мне Пад-Борисфен-Южный и сочинять денно и нощно какую-то там завиральную статью, причем для их же блага — ведь не для себя! — то какого черта эти самые горожане…
Что они сейчас должны усердно вытворять, он понятия не имел, но это его ничуть не смущало.
По дороге на Ближний Внутренний Космотягодром он несколько раз решительно и резко останавливал свое мнемотакси и, чуть ли не по пояс высовываясь из узкого открытого окошка, всевозможными загадочными знаками пытался подманить для разъяснительной беседы кого-либо из прохожих.
Однако те только отмахивались, смущенно отчего-то краснели, бледнели, бочком пятились в сторону, случаюсь, даже говорили грубости, а то и попросту — без лишней канители — задавали стрекача.
Короче, заинтриговать не удавалось никого.
Тогда уж Крамугас не выдержал, собрался с духом, даже дверцу приоткрыл немного и остервенело заорал на всю улицу:
— Сограждане, вы что же, я не понимаю?!. Война на носу! Беда какая! Не отлынивайте — бдите!
Тут случился казус.
Какой-то ветхий, лысый и очкастый тип с обглоданной козлиною бородкой и с седыми усами-сопливчиками подугристым носом, в бесцветных подштанниках с широкими лампасами на босу ногу приблизился к нему и ядовито поинтересовался:
— Пугать, да?
— Вовсе нет, — обиделся Крамугас. — И в мыслях не было. Я констатирую и призываю. Так теперь везде, я полагаю… Все теперь должны…
— Ну, а пугать-то зачем? — не унимался тип. — Кто вам позволил?
— Да бросьте, что вы, в самом деле?!. — расстроился Крамугас. — Я ж по-хорошему. О вас забочусь… Нам Вистула-0 войну объявила!
— Кто сказал?
— Есть информация, — уклончиво ответил Крамугас.
— Ага, вот так… — сообразил, наконец, тип, паскудно щуря глазки. — Ну, а мы?
— Вот потому я вас и призываю!
— Я спрашиваю: мыей что-нибудь объявляли?
— Откуда же я знаю, — пожал плечами Крамугас. — Как будто нет…
— Тогда зачем народ пугать? — разозлился тип. — Кто дал такое право?
— Вы не желаете понять… — пролепетал совершенно сбитый столку Крамугас.
— А вот и нет, а вот и нет, отлично понимаю! В самый корень зрю! Это — диверсия! — завопил незнакомец. — Шарман! Идеологическая диверсия! Тлетворное влияние враждебных сил! Это я как ветеран вам говорю.
— Простите, ветеран — чего? — не понял Крамугас.