— А сколько же нужно на палантин? — робко спросила Антонина.
— Тебе четыре шкурки нужно. Выбирай!
Возвращаясь домой со шкурками в руке, она увидела афишу, на которой жирными буквами было напечатано имя того артиста… Спектакль с его участием шел завтра.
Дома она долго подбирала шкурки, потом лезвием безопасной бритвы отрезала лапки и крепкой шелковой ниткой сшила шкурки одну с другой…
Незаметно наступил вечер.
Антонина зажгла электричество, поела, опустила пониже лампу и опять принялась за работу…
Легкая заячья шерсть как пух разлеталась по всей комнате, налезала в волосы, цеплялась к скатерти, к одеялу, к занавескам.
Когда палантин был почти готов, она заметила, что сшила шкурки чуть кривовато. Пришлось пороть и сшивать наново…
Постучал Пюльканем.
— Можно! — крикнула Антонина и отгрызла кусочек сахару.
— Добрый вечер, — сказал Пюльканем, — работаете?
— Добрый вечер, — ответила она, не поднимая головы, — работаю.
— Разрешите присесть?
— Садитесь.
Он сел, заложил ногу за ногу, погладил тремя пальцами бородку и рассказал, что сегодня у него в кооперативе приказчик Фетов попытался уворовать девять фунтов русско-американского сыра.
— Поймали?
— Поймали, — не торопясь, ответил Пюльканем, — пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой. Это вы из чего шьете — из зайца?
— Да.
— Мы слишком бедны для того, чтобы покупать дешевые вещи, — произнес Пюльканем. — Быть может, у вас совсем нет денег?
— Есть.
— Но отчего же вы не топите?
— Топлю, — сказала Антонина и встряхнула палантин, — топлю, вчера топила, а сегодня некогда — вот шью.
— Похудели, — вздохнул Пюльканем, — очень похудели…
Антонина низко опустила голову и ладонями растянула на столе палантин. Мех красиво серебрился и был мягок, — она с удовольствием разглаживала его.
— А разрешите вас спросить, — кашляя, заговорил Пюльканем, — долго ли вы предполагаете ждать работу? — Он очень раскашлялся, побагровел и, сплюнув за свою дверь в свою плевательницу, опять уселся и опять, как давеча, погладил бородку тремя пальцами. — Бронхит, — промолвил он, — молочко надо пить с боржомом, вы боржом любите?
— Нет.
— Напрасно. В нем полезные ископаемые есть.
— Какие?
— Железо.
— И все-то вы врете, — сказала Антонина. — Какие такие полезные ископаемые? Вранье!
— Не в настроении?
— В настроении.
— А мне кажется, что не в настроении, — сказал Пюльканем и полошил свою пухлую ладонь на руку Антонине, — сердится девочка, так я думаю, — добавил он чрезвычайно противным, квакающим голосом, — сердится?
— Пустите руку, — лениво и брезгливо потребовала Антонина.
— И губки надула, — все тем же квакающим голосом говорил Пюльканем, — и глазки сердитые…
— Пусти, дурак! — блеснув глазами, сказала Антонина. — Пусти…
— Пусти, пусти, пусти, — бормотал Пюльканем и наклонился через стол, вытянув губы трубочкой и пытаясь схватить Антонину свободной рукой за плечо.
— Пусти!
— Один поцелуйчик!
— Да пусти же…
Ей стало так противно, что она ударила его кулаком по лицу.
Он качнулся и отступил.
Она опять ударила.
Тогда он боком, прикрыв голову ладонью, как щитком, отскочил, но зацепился за коврик и едва устоял на ногах.