Рая сделала большие глаза, потом поджала губы и сказала, что в таком случае нарочно пойдет.
В огромной комнате, заваленной книгами, пахло табаком, нафталином и собаками.
В камине пылали смолистые поленья, от их треска в комнате было очень уютно и весело. Языки огня отражались в стеклах портретов, плясали на позолоте рам, на лаке рояля, на дубовой отполированной панели, которой была отделана комната.
Дези долго зевала и потягивалась, царапая когтями паркет, и ни за что не хотела показать, где щенята.
— Опять в нотах устроилась, ведьма, — сказал Аркадий Осипович и, как был, в шубе и в шапке, полез под большой рояль. — Держите! — крикнул он оттуда. — Это, кажется, Клин, это Большая Вихнера, это Бологое, это Любавь, это Малая Винтера. Пять, правильно?
— Правильно, — кричала Рая, — ух, какие хорошие… Породистые, да? — спрашивала она, повалившись со щенятами на ковер. — Большие-пребольшие. И кобели, и сучки, — бормотала она, — это кобелек, это тоже кобелек, а уж это сучка… Ах ты моя милая… У нас тоже собака была, но простая сука, и вот она ощенилась, — кричала Рая так, точно все оглохли, — мама боялась отличить, какие кобельки, а какие сучки, а я, представьте, сразу отличала и ничуточки не ошибалась. Но потом наша собака так злилась, что ужас, молока у нее, кажется, не было.
— Нет, у моей Дези молока много, — с гордостью сказал артист, — смотрите, какие они все толстые…
— Это потому, что собаку хорошо кормите, а мой папа в то время был без работы, наша Кутька сырую картофельную кожуру лопала.
Все они — Аркадий Осипович, Рая и Антонина — сидели на ковре. Дези лакала из плошки, щенки тоненько скулили и кувыркались один через другого…
«Как бы я эту комнату прибрала, — с жадностью думала Антонина, — как бы я всю пыль вытерла, ковры вытрясла, книги сложила… Разве так можно жить? Ну, вдруг ему какая-нибудь книга понадобится, где он ее разыщет в этом беспорядке? А я бы ему каталог завела, как в библиотеке».
— Им блох надо непременно вычесывать, — все кричала Рая, — у вас есть частый гребешок, такой, которым вшей вычесывают? Вот если бы был, я бы их сейчас всех вычесала.
— Мармеладу хотите? — спросил Аркадий Осипович.
— Хотим, — сказала Рая.
Пока Аркадий Осипович ходил за мармеладом, подруги чуть не рассорились. Рая сказала, что ей очень неприятно, так как она, видимо, портит Антонине настроение своим присутствием.
— С ума сошла?
— Ум ни при чем. Я ясно видела, что ты хочешь меня спровадить…
— Как спровадить?
— Конечно. Ты в него влюблена, а я тебе мешаю строить куры.
В соседней комнате послышались шаги. Рая быстро схватила с ковра щенка и, тормоша его, зашипела:
— Ладно, ладно, Старосельская, будут у меня свои секреты, скажу я тебе, фигу с маком!
Аркадий Осипович принес большой ящик отличного мармелада и две толстые книги. «Дон-Кихота» он подарил Антонине, «Гулливера» — Рае. Антонина попросила, чтобы он написал что-нибудь на книге.
— Что ж вам написать?
— Ну что-нибудь.
Аркадий Осипович написал:
«На память обидчивой Тоне Старосельской».
И Рае:
«На память веселой Рае Зверевой».
— Уж вовсе я не такая веселая, — сказала Рая, — напрасно вы думаете.
— Вы грустная?
— Скорее — да.
— Ну, ничего, — сказал артист, — я могу зачеркнуть «веселой» и написать «грустной».
— Пожалуйста.
— Только уж вам придется всегда быть грустной…
— Вы все шутите, — сказала Рая и встала с ковра.
Вместо «веселой» Аркадий Осипович написал «печальной» и с поклоном подал Рае книжку.
— Ну, теперь пошли!
— А щенята как же?
— Дези сама снесет, ей это только удовольствие.
— Вы один живете? — вдруг спросила Антонина.
— Один.
— А где же ваша жена?
— У меня нет жены.
— Совсем нет?
— Была, — весело сказал артист, — а потом взяла и ушла.