Антонина совсем прижалась к спинке скамьи и закрыла глаза, но тотчас же вновь открыла.
Они все еще шли.
Их было очень много — веселых пьяноватых мужчин и женщин. Мужчины шли в расстегнутых шубах и пальто. Тускло блистало крахмальное белье, шляпы у некоторых были сдвинуты на затылок, лица лоснились. Женщины смеялись, переговариваясь друг с другом и тяжело опираясь на руки мужчин. Пахло крепкими духами, спиртом, табачным дымом и еще тем особым запахом, который приносят с собой люди после обильного, длинного и веселого кутежа…
Возле окошечка телеграфа они все остановились. Аркадий Осипович отделился от них, взял бланк и принялся писать, но в это время Дези вдруг залаяла; он повернулся к ней и что-то крикнул — Антонина не расслышала, что именно.
Все засмеялись и громко заговорили, а Аркадий Осипович опять нагнулся над телеграммой.
Какими-то воротцами, через которые возили тележки с багажом, Антонина пробежала на перрон, спросила, где стоит курьерский поезд, и спряталась за деревянную будку, остро пахнущую краской, перед международным вагоном.
У вагона зевал проводник.
По перрону прогуливались военные, старик в оленьей дохе и два старика с палками. Потом прошел толстый инженер в форменной фуражке, с большим желтым портфелем в руке.
— Поцелуй мамочку, — говорил он на ходу розовому мальчишке, — слышишь, олух?
Потом вдруг густо, толпой повалили моряки — веселые, шумные, с сундуками, чемоданами и жестяными чайниками…
Аркадия Осиповича все не было.
Прошли три иностранца в мохнатых чулках, с рюкзаками за спинами, унылые и седые. С ними шла женщина и несла в руке голубую банку икры.
«Глупые какие», — сердито подумала Антонина.
Наконец показался Аркадий Осипович.
Теперь она видела его спереди. Он шел медленно, поддерживая за локоть незнакомую девушку в черном меховом жакете и в такой же шапочке.
Девушка была очень пьяна.
Ноги ее то и дело скользили по обледенелому перрону, она почти падала, и каждый раз, когда Аркадий Осипович вежливо поддерживал ее, она останавливалась и подолгу неслышно смеялась, откидывая назад голову, так что все видели ее белую, тонкую шею…
У Аркадия Осиповича было серьезное и деловитое лицо, хоть он и смеялся, глядя на свою спутницу.
Жадными и злыми глазами Антонина смотрела на них из своего укрытия. Когда они поравнялись с ней, девушка опять поскользнулась и почти упала плечом на Аркадия Осиповича. Он осторожно обнял ее за талию и круто повернул к международному вагону. Проводник почтительно козырнул. Высокая артистка — та, что давеча разговаривала с Антониной в уборной у Аркадия Осиповича, — взяла Дези за ошейник и вошла в вагон, пропустив собаку вперед.
«Как же щенки? — подумала Антонина. — Ведь они же сдохнут?»
Огромная толпа провожающих окружила Аркадия Осиповича. Теперь Антонина слышала только его гибкий, сильный голос.
Высокая артистка стояла в дверях вагона и спокойно улыбалась.
«Хозяйка, — со злобой подумала Антонина, — улыбается еще».
Потом она посмотрела на часы.
Осталось две минуты.
Провожающие заговорили громче, расступились и опять сомкнулись. Что-то хлопнуло, потом еще раз и еще.
— Никогда не оскудеет талантами Россия, — крикнул чей-то расслабленный, пьяный голос, — слышишь меня, Аркаша?
— Советская Россия! — закричала женщина.
— Ура! — крикнул опять расслабленный голос, и все подхватили.
С хрустом и звоном ударились о перрон бокалы. Подошел стрелок с винтовкой на ремне, все обернулись и стали упрашивать, чтобы он взял штраф.
— Да, — кричал молодой голос, — мы признаем себя виновными в нарушении общественной тишины… Готовы уплатить штраф…
Ударил третий звонок.
Аркадий Осипович зашел в тамбур, и тотчас же вагон двинулся, оставив позади толпу провожающих. Девушка в меховом жакете шагнула за вагоном, но покачнулась и дальше не пошла.
— Послушайте! — крикнула она. — Аркадий!
Аркадий Осипович, по-прежнему серьезно и деловито улыбаясь, снял шапку и махнул ею…
Антонина шла за поездом.
Идти было, как ей казалось в те минуты, трудно, скользили ноги, но она шла все скорее и скорее и глядела не отрываясь на его бледное, как будто бы даже злое лицо.
Больше никого не было на перроне.
Впереди светился холодный зеленый огонь.
И в ту же секунду, когда она почувствовала, что бежать больше не может, Аркадий Осипович увидел ее.
В неверном, мерцающем свете прыгающих фонарей он высунулся из тамбура и звенящим молодым голосом крикнул ей какое-то слово, которого она не поняла, но которое, запомнила, как ей казалось, на всю жизнь.
Его лицо изменилось, она не видела как, но поняла, что оно перестало быть злым.
Он повис на поручнях и еще раз крикнул ей что-то, она все еще бежала за поездом, придерживая рукой сердце и задыхаясь от горя и усталости.
— Я же люблю вас, люблю! — бессмысленно шептала она. — Возьмите меня с собой, возьмите!