Для того чтобы оборвать начинающуюся ссору, Антонина предложила еще чаю. Зверева, хмурясь, спросила:
— Значит, окончательно не будешь учиться?
— Не буду.
— Но ведь ты могла бы этот год доучиться, вещи бы продала…
— Я и так продала…
— Комната пустая? — спросила Аня.
— Пустая. А потом, какой мне смысл доучиваться? Ну, этот год доучусь, так ведь мне еще больше учиться захочется, а в следующем году я уж буду совершеннолетней и пенсии не получу, да?
— Да.
— Ну, значит, все равно работать придется…
— Все-таки семилетку кончишь, — дуя в блюдце, рассудительным басом сказала Зверева, — как-никак почти среднее образование.
— Не надо мне этого среднего, — раздраженно отмахнулась Антонина.
— Ну и чудачка…
— Я не чудачка, я обдумала и все решила: я сейчас все равно из школы ушла — ну и пусть, буду теперь работать, поработаю лет пять или больше, стану взрослой и пойду учиться на доктора…
— Да не все ли равно?
— Вот и нет. Тогда я уж на ноги встану. И, кроме того, специальность у меня будет — ну, швея, или слесарь, или другое — весовщик, так я утром буду работать, а вечером буду на доктора учиться.
— Обязательно на доктора?
— Обязательно.
— Почему?
— А потому, что если б ты видела, как человек умирает и как нельзя остановить то, что он умирает, сама бы тоже пошла учиться…
— Я на инженера буду, — грызя ногти, сказала Зверева, — мосты строить. Замечательно интересно. Я читала, есть такие инженеры, которые дороги прокладывают, не железные дороги, а простые, каменные. Очень интересно. Идут люди и обдумывают, где лучше дорогу проложить. Палатка, костер, картошку печь. Ты печеную картошку любишь, Тоня?
— Так себе.
— Ну а я люблю. Ночь, комары поют…
Еще долго они говорили о том, кто кем будет. Аня Сысоева хотела быть дирижером, но ее смущала мысль о костюме женщины-дирижера. Мужчина-дирижер во фраке, а женщина? Платье — нехорошо, нет, платье никуда не годится. Вот разве костюм? Но костюм — это дорожная одежда…
— Не рано ли о костюме, — трезвым голосом спросила Зверева, — ты сперва гаммы научись играть…
Постепенно все пришли в хорошее настроение. Было очень уютно. Возле двери на табуретке ровным зеленым огнем горел примус — согревалась вода для очередного чаепития. Рая Зверева влезла на плиту и потянула вниз лампочку под розовым абажуром. Скрипнул блок, лампочка опустилась ниже, и от этого стало еще уютнее. В облицованной белым кафелем кухне было тепло, чисто, сладко пахло зубровой травой, повешенной еще Никодимом Петровичем на гвоздик. Аня предложила сыграть в карты, и все расселись вокруг овального столика. Играли в подкидного. Больше всех везло Рае Зверевой, Валя Чапурная то и дело оставалась в дураках.
— Это ничего, — говорила она, некрасиво оттопыривая нижнюю губу, — кому не везет в картах, тому везет в любви…
Играли долго и азартно…
Потом Рая Зверева снисходительно предложила Вале потанцевать, но тотчас же смутилась и сказала, что, пожалуй, не стоит…
— Почему не стоит? — спросила Антонина. — Потанцуй, Валя…
— Может быть, неудобно?
— Удобно.
— Ну, тогда сначала фанданго.
Аня Сысоева обернула гребенку папиросной бумагой и принялась играть. Чапурная танцевала качучу, тарантеллу, сегедилью. В юбке и блузке ей было неудобно танцевать, и поэтому она разделась и танцевала в чулках, в трусиках и какой-то смешной фланелевой рубашке. Длинноногая и белобрысая, она скакала по кухне, кружилась на месте, вытягивала вперед руки, как бы маня к себе кого-то, наступала и отступала, начинала вдруг стучать пятками и потом прыгала, отмахиваясь руками.
— А вот это «шпагат», — сказала она, сделав испуганное лицо, но все-таки еще улыбаясь.
— Разорвешься, — басом сказала Райка Зверева.
Аня играла на гребешке нудный вальс, а Чапурная все мучилась со своим «шпагатом».
— Не могу, — наконец сказала она, — полный шпагат очень трудно делать. Вот кошкин прыжок, это я уже научилась. Смотрите-ка.
Она присела на корточки и, оскалившись, подпрыгнула.
— На лягушку похожа, — сказала Зверева, — точь-в-точь. Нет, тебе не надо на балерину учиться, — подумав, добавила она, — балерины такие не бывают. Правда, Старосельская?
— Не знаю, — спокойно ответила Антонина, — мне это не нравится. Вот лезгинка — красиво.
Чапурная протанцевала лезгинку, но никому не понравилось.
— Да разве лезгинку так танцуют? — неожиданно злым голосом спросила Антонина. — Это очень некрасиво, то, что ты изображаешь, а лезгинка — это красиво, это так красиво, что лучше и нельзя, это быстро надо, во-первых, очень быстро, вот смотри… Ну, Аня.
Аня заиграла, а Антонина вдруг коротко и резко вскинула голову, закусила губу и, зло поблескивая глазами, пошла вокруг кухни, все время ускоряя шаг.
— Вовсе это не лезгинка! — крикнула Чапурная. — Я лезгинку знаю…