Улугбек собрал при самаркандском дворе лучших математиков, астрономов, историков и поэтов, сам писал стихи и исторический труд, но всемирную известность он заработал своими астрономическими таблицами, трудом всей жизни, потребовавшим многочисленных наблюдений и расчетов. Однако для шейхов - духовных наставников он был не великим ученым, а великим грешником. А власть они имели большую, Улугбек недооценивал, как они опасны.
Когда Улугбек стал строить новые школы - медресе, шейхи обрадовались, потому что в таких школах изучали священную книгу мусульман - Коран. Велик был их гнев, когда выяснилось, что в школах будут учить не только Корану, но и разным наукам. Шейхи никогда не простили Улугбеку занятия наукой, построенную им обсерваторию, лучше которой не было в те времена, и надпись на медресе в Бухаре: «Стремление к учению - обязанность каждого мусульманина и мусульманки».
«Будь проклят этот нечестивец! - кричали шейхи в мечетях, стараясь посеять смуту в народе. - Он нарушает заветы Корана! В своей гордыне он решил разгадать тайну звездного неба, подвластную только великому Аллаху!»
«Вместо того чтобы ходить в походы и умножать богатства, твой богохульник-отец разоряет казну, - нашептывали они старшему сыну Улугбека - Абдул-Латифу, жившему в Герате. - Золото Тимура пошло на строительство богомерзкой обсерватории и содержание бездельников и вероотступников - ученых! По его милости ты останешься нищим, а престол он отдаст твоему младшему брату».
Происки врагов возымели действие. После смерти Шахруха-счастливца, когда решался вопрос о новом государе, Абдул-Латиф объявил отцу войну.
В жестокой схватке войско Улугбека было разбито, султану пришлось бежать, и он рассчитывал укрыться за надежными стенами родного Самарканда. Но стража не открыла ему ворота. Спасая жизнь, Улугбек повернул на восток, к городу, построенному его дедом и названному именем отца. Он скакал в Шахрухию. А здесь верные люди сообщили, что султана хотят заманить в город-ловушку, схватить и сдать сыну.
Улугбек понял: дальше бороться бессмысленно, он проиграл. Не только страна, но даже родной город для него потерян. Выход один: вернуться в Самарканд и отдаться на милость сына. Что ж, он немолод и слаб здоровьем, наверное, это перст судьбы - оставить престол и полностью посвятить себя любимому делу. Абдул-Латиф не посмеет обидеть отца, позволит удалиться в обсерваторию и работать.
Не позволил. Повелел отправляться в Мекку и замаливать грехи. Это была ссылка, но и теперь Улугбек смирился. Не знал он, что сын нашел человека по имени Аббас, отец которого был убит якобы по приказу Улугбека. Шариат - мусульманский закон признавал право на кровную месть. Тут же собрали тайный суд, и выдали Аббасу разрешение на казнь павшего государя. Так сын решил расправиться с отцом «законным образом», чтобы ничто не угрожало его власти.
Черна была октябрьская ночь. Траурным бархатом, расшитым миллионами сверкающих звезд, распростерся полог неба над опальным султаном и его провожатым, хаджой - так называли тех, кто уже побывал в Мекке. Кони шли неспешно. Улугбек был весел, охотно разговаривал со своим спутником.
- Стой! - внезапно послышался властный окрик. - Именем повелителя, великого и непобедимого Абдул-Латифа, приказываю остановиться!
Это были нукеры - воины сына и черный посланец смерти - Аббас. Улугбеку зачитали письмо Абдул-Латифа: «Повелевается тебе, мирза Улугбек, остановить своего коня. Не подобает внуку Тимура совершать хадж в таком скромном окружении. Ты не тронешься дальше, пока не закончатся приготовления к далекому путешествию…» Улугбек все понял.
Повернули коней к ближнему кишлаку, а там вошли в дом. Было холодно; развели огонь, чтобы сварить мясо. Улугбек сидел возле очага, когда искра упала на его плащ, и пола вспыхнула. Хаджа помог потушить пламя, а Улугбек, глядя на огонь, сказал по-турецки загадочную фразу: «Ты тоже узнал…» К кому он обращался? К хадже, который стал его утешать? Или к огню, который, узнав волю Абдул-Латифа, поторопился с расправой над его отцом?
Аббас тем временем вышел, а вернулся с веревкой. Улугбек, не помня себя, бросился на него и ударил кулаком в грудь, но один из нукеров схватил его за руки, а убийца связал. Хаджа тихо плакал у очага, когда бывшего властелина тащили во двор.
Остановились возле арыка. Сзади кто-то ударил по ногам, и Улугбек упал на колени. Рядом поставили фонарь. Улугбек посмотрел в воды арыка, где отражался ковш Большой Медведицы, и подумал: «Похоронное шествие». Именно так это созвездие называли арабы; в звездочках ковша они видели погребальную повозку, в ручке - упряжку из двух коней, а впереди - Бенетнаш, то есть предводитель плакальщиков - так называлась эта звезда.
И больше он не успел ни о чем подумать. Блеснул в лунном сиянии быстрый тонкий клинок сабли. Звезды, мерцавшие в темной воде арыка, вдруг закружились в бешеном хороводе, вспыхнули ярким, ослепительным светом - и разом погасли.
Голова Улугбека покатилась в пыли. Однако звериное безумие толкнуло Аббаса несколько раз ударить кинжалом обезглавленное тело.
Так завершил свою жизнь великий Улугбек. Случилось это 10 числа месяца рамазана 853 года по мусульманскому летоисчислению, то есть 27 октября 1449 года. Через два дня по приказу Абдул-Латифа был убит его брат, младший сын Улугбека.
Отцеубийца и братоубийца царствовал всего полгода. Рассказывают, что однажды он увидел во сне, будто принесли ему блюдо с его собственной отрубленной головой. Испугавшись, он решил погадать по стихам Низами и открыл книгу на строчках: «Отцеубийце не может достаться царство, а если достанется, то не больше, чем на шесть месяцев». Этим же утром, когда Абдул-Латиф направился в мечеть, верные Улугбеку люди подстерегли и казнили его, а отсеченную голову выставили во входной арке медресе, построенного его отцом.
Когда не стало Абдул-Латифа, Улугбеки с почетом похоронили в мавзолее Гур-Эмир, рядом с дедом и отцом. Лежат там и другие отпрыски древа Тимурова. Но нет в этом знаменитом самаркандском мавзолее гробницы Абдул-Латифа. И нигде ее нет, ни в одном путеводителе не найдете вы сведений о могиле отцеубийцы.
Обсерватория после гибели Улугбека разрушилась. Много ученых книг, не угодных Аллаху, из его самаркандской библиотеки шейхи сожгли, но «Звездная книга» была спасена и досталась людям. Сохранились от царствования Улугбека необычайной красоты постройки и другие ценности. А через пять с половиной столетий обнаружились Улугбекова рукопись и сокровища, которые стали причиной второго отцеубийства, второй казни Улугбека..
.
От аэропорта добрались на попутке и шли по безлюдному утреннему Самарканду. Земля - цементная от жары, потрескавшаяся, а зелени много. Могучие чинары, изящная шелковая акация, покрытая розовыми соцветиями, словно сахарной ватой, и целые улицы деревьев в земляных лунках на асфальте, усыпанные цветами, похожими на мальву. Иногда встречались дворники, они пускали воду по канавкам вдоль газонов и включали крутящиеся фонтанчики-брызгалки, орошавшие чайные и красные розы. В фейерверках брызг рождались сотни маленьких радуг. Дома, построенные за последние пятьдесят лет, похожи на петербургские, только вывески магазинов, таблички учреждений и реклама - латинскими буквами. «Дорихона» - это и по витрине видно, аптека. «Спорт товарлари» - спортивные товары. «Парфюмерия» - она и есть парфюмерия. «Винолар» - вино. «Газмоллар» - ткани. Здорово! Десять минут в городе, а уже по-узбекски понимают!
Солнце только поднималось, но было жарко. Так и топали с тяжелыми рюкзаками (а Варя еще и с этюдником) по Самарканду, пока Гера не издала истошный вопль: «Минареты!» И понеслась вперед, как скаковая лошадь.
Это был Регистан - главная торговая площадь старого Самарканда. Буквой «п» стоят здесь три старых медресе с голубыми куполами, одно из них построено Улугбеком. Порталы со стрельчатыми арками, стены, купола и башни минаретов - все облицовано блестящими красочными изразцами, выложенными затейливым узором.
Регистан оказался огромным, ярким, совсем иным, чем на картине Верещагина. А базара больше не существовало. Перед ними лежала пустынная площадь, окруженная стеклянно-сверкающими необычными постройками. Как во сне. Варя не могла объяснить, что с ней происходит. Наверно, она испытала потрясение. Ребята рвались сейчас же все осмотреть, но Олег твердо сказал: «Для этого еще будет время».
Их окружали голубые купола. Ребристый слева - у мавзолея Гур-Эмир, где похоронены Тимур и Улугбек. И за Регистаном тоже, но гладкий, подобный великанскому яйцу сказочной птицы Рух. Гера, изучившая не один путеводитель, догадалась: это соборная мечеть Биби-Ханым, самая грандиозная из всех мечетей эпохи Тимура. И что удивительного, что в один прекрасный день она гигнулась? Сначала пошли трещины, а потом и рухнула, на куски развалилась так же, как и империя Тимура. И голубое яйцо купола рассыпалось, словно вылупился из него чудовищный птенец. Восстановили купол не так давно.
Прошли по тенистой, застроенной невысокими домами Ташкентской, главной торговой улице, и рядом с рынком увидели еще одну небольшую мечеть Хазрет-Хызра, о которой Олег с пренебрежением сказал: «Девятнадцатый век». Гера вслед за ним презрительно фыркнула, а Варя осталась при своем мнении: для археологов чем старше, тем лучше, для нее - все красивое хорошо. «Правда, стоит на очень древнем фундаменте», - сообщил Олег словно в оправдание маленькой мечети с яркими куполами-чалмами, будто из сказки «Маленький Мук». Гера удовлетворенно хмыкнула и посмотрела на постройку более уважительно и внимательно.
- Здесь проходила крепостная стена и были главные ворота Самарканда - Железные. Вечером закрывались, утром - открывались.
Мечеть Хазрет-Хызра стояла на склоне обширной возвышенности, под которой лежали остатки еще более древнего, чем Самарканд, города - Афрасиаба, разрушенного Чингисханом. Невдалеке по холму поднималась целая колония куполов и куполков, голубых и серо-желтых. Шахи-Зинда, царская усыпальница! А напротив - Дом детского творчества, длинное одноэтажное здание, где располагалась секция археологов и жил Валерий Иванович.
- Раньше здесь стояла ханака, гостиница для странствующих нищих монахов - дервишей, - пояснил Олег.
В «ханаке», как ребята тут же окрестили Дом творчества, взяли у вахтерши ключи и узнали, что Валерий Иванович на раскопках, но должен вот-вот объявиться. Открыли кабинет археологов. На стене прямо по штукатурке нарисована картина: на фоне желтых холмов гончар лепит горшки, вдалеке зеленеет роща. Кругом шкафы и полки с кумганами - кувшинами, касами - плошками, пиалами - чашками без ручек и черепками. В углу огромный пузатый склеенный сосуд - хум, рядом - раковина, не археологическая, а обычная, с водопроводным краном.
В смежной комнате - каморка Валерия Ивановича: письменный стол, где посреди бумажного хаоса возвышался массивный медный подсвечник, раскладушка, свернутая палатка, гора спальников и какая-то древняя резная каменюка. На некрашеных книжных полках книгам, газетам и журналам места не хватало, они стопками лежали повсюду. Олег распахнул окно, вскипятил воду в электрическом чайнике и заварил чай прямо в пиалах. Достали еще из дому взятые съестные припасы.
- А где будем ночевать? - спросила Варя. - Мы же здесь не поместимся.
- Эх вы, дервиши! Привыкайте к походной жизни. Места много, вся «ханака» - ваша, - сказал Олег и взял со стола керамическую плошку. - А вот вам тест на сообразительность. Почему она сжата с боков?
- Такой тип посуды, - выпалила Гера.
- Художественный изыск, - предположила Варя.
Других гипотез не было.
- Думаю, это просто-напросто брак. А это кое-что поинтереснее. - Олег рассматривал ляган - блюдо с желто-коричневым рисунком, склеенное из черепков. - Посмотри, - обратился он к Варе, - что здесь странного?
- Рисунок не сходится.
- Верно. Блюдо склеено. Скол черепков совпал, цвет одинаковый, а Орнамент словно от разных ляганов.
- Значит, асимметричный рисунок, - заявил Паштет. - Или художник был сумасшедший,
- Дилетантское заявление.
- А не могла эта тарелка служить для каких-либо религиозных целей? - спросила Варя.
- Не могла! - воскликнул Олег. - Так мыслят ленивые археологи, которые ищут легкий ответ. Не знают, как определить предмет, - относят его к культовым, то есть к религиозным. Но ты у нас археолог начинающий, а потому хвалю за версию. Кстати, я тоже не знаю, в чем разгадка.