— Все в порядке. Можете ехать.
— Благодарю, — сказала девушка. — Может, вас подвезти?
— Я собирался в Солсбери.
— Я живу в миле от города.
Я обошел автомобиль. Она включила свет в салоне.
— Как бы я не испачкал…
— А, ерунда. Садитесь.
Я сел. Она нажала на стартер. Автомобиль плавно снялся с места и устремился вдаль; мощный двигатель работал легко, без натуги. Обе они были первый класс — и машина и девушка. Для такого, как я, нет места в их жизни.
Я дал бы ей не больше восемнадцати; она была немного выше среднего роста, слегка полновата — это встречается у девушек ее возраста — и явно предпочитала гнать машину на огромной скорости. То ли опаздывает, подумал я, то ли ей не терпится избавиться от случайного попутчика.
Через некоторое время она решила нарушить тягостное молчание и спросила, из Солсбери ли я; я ответил, что никогда там не бывал. Постепенно всплыл тот факт, что я ищу работу, — давно ли? Довольно давно. Она бросила на меня быстрый взгляд, очевидно, прикидывая мой возраст, — это было несколько затруднительно из-за слоя пыли.
Было странно сидеть, откинувшись на спинку очень удобного сиденья и отдавая себе отчет в том, что через несколько минут автомобиль скроется из виду, оставив меня в темноте, под дождем, среди табличек ”Торговля с рук воспрещается”. Время от времени на лице девушки вспыхивал отраженный свет от фар встречного автомобиля; временами я видел его отблески у нее на чулках, или матово поблескивала кожа на запястьях, между рукавом пальто и перчаткой. У нее были густые, темные, очень длинные волосы, небрежно завязанные узлом на затылке, и молочно-белое лицо, такое гладкое, что его можно было принять за камею, если бы не живой и, если можно так выразиться, вполне земной рот. Идеальный овал этого лица говорил о том, что через какой-нибудь год, от силы два, она превратится в настоящую красавицу.
Один раз ей пришлось притормозить, пристроившись в хвост колонны армейских грузовиков; при первой же возможности она торпедой пронеслась мимо них, обронив какую-то реплику насчет вероятности войны. В то время это служило основной — наряду с погодой — темой светских бесед, поэтому я решил, что отвечать необязательно. Через несколько минут девушка повторила попытку.
— Как вы думаете, будет война?
— Если и будет, то не моя.
— Как это?
— Ну… пусть дерутся те, кому есть за что.
После недолгой паузы она спросила:
— Думаете, диктатура позволит вам вести прежнюю жизнь?
— Хуже не будет.
— У меня нет слов.
Я стер с тыльной стороны руки запекшуюся кровь.
— Возможно, для вас все так просто и понятно, потому что таким, как вы, есть что терять не только в материальном смысле. У меня же ничего подобного нет. Мое единственное право — это право оставаться парией, — я не видел ее лица, но угадывал его выражение. — Так что, если разразится война, постараюсь убраться из страны. А коли застряну здесь, в Англии, выдам себя — ну, хотя бы за пацифиста, или твердокаменного евангелиста, или адвентиста второго дня… Это единственный способ не замарать рук — и пусть другие корчат из себя героев.
Не представляю, что на меня нашло: ведь что бы ни было на душе, я не имел привычки откровенничать. Возможно, в ней было что-то такое, что меня спровоцировало. Вот сейчас она остановит машину и скажет мне убираться; я отнесся бы к этому как к чему-то знакомому, вполне в порядке вещей, и спокойно продолжил бы путь на своих двоих. Но она не сделала ничего подобного, а, помолчав, произнесла:
— Мне еще не встречались люди с такими взглядами.
— Дорого вам обошлась замена колеса!
— Этого я не говорила.
Мы въехали в небольшой населенный пункт.
— Это Солсбери?
— Нет еще.
— Беда в том, — сказал я, — что мы с вами говорим на разных языках.
— Наверное.
Мы проехали, видимо, по единственной улице поселка и снова оказались за городом. Я не видел в темноте ее ног, но скорее всего она с силой жала на педаль акселератора. Нам больше нечего было сказать друг другу.
Однако через несколько минут что-то заставило меня нарушить молчание.
— А что станете делать вы в случае войны?
— Брошу свое теперешнее занятие и поищу другую работу.
— Вы разве… чем-то занимаетесь всерьез?
— Это вас удивляет?
— В какой-то мере.
— Этого следовало ожидать.
Я не унимался:
— Вы чему-нибудь учитесь?
— Балету. Хочу сделать его своей профессией, — и с вызовом добавила: — Возможно, в ваших глазах это не работа, и тем не менее…
— Я ничего не говорю. Просто это так далеко от меня…
— Откуда вы родом?