… — Что там? — спросил Данила, приподнявшись на локте.
— А что, миленький?
— Воет что-то?
— Воет?
— Прислушайся…
Оба замерли. После ласк, которые временно лишают человека и зрения, и слуха, тишина подземелья сперва показалась всеобъемлющей, а потом донеслось что-то сквозь земляную толщу, голос не голос, вой не вой, а неприятно…
— Данилушка! — вскрикнула Дуня, уловив эти звуки. — Ой, Данилушка, бежим отсюда! Ой — кого-то мы потревожили!
Но не бежать она кинулась, а обхватила Данилу так, что и не пошевелиться.
— Пусти, Дунь! Пусти-ка!
Данила зажал смертельно перепуганной девке рот и опять прислушался.
— Дунька, там человек… — растерянно произнес он. — Вопит же — «люди добрые!..». Ей-богу!
— Да Бог с тобой, светик! Нечистый дух тебя смущает! Татарская неприкаянная душа там бродит! — возразила Дуня. — Чур меня, чур, наше место свято!..
Судя по тому, как девка от него отстранилась, она перекрестилась, и не единожды.
— Какого ж ляда татарская душа по-русски орет? — возмутился Данила. — Ну-ка, слушаем еще…
И точно, голос сделался чуть более внятен. Но шел воистину из-под земли.
— Слушай, девка, — вдруг развеселился Данила, — а не завела ли туда баба какого горемыку, вроде как ты меня, да и бросила?
Тут на ум ему пришел Богдаш Желвак — и Данила, при всей своей верности товарищу, искренне порадовался смехотворному Богдашкиному приключению. Не одному же Даниле терпеть насмешки!
— Больно глубоко, — возразила Дуня, — мы вглубь не лезем, страшно…
— А что там, в глубине?
— Откуда ж я знаю!
Из-под земли снова позвали добрых людей, которых там, видать, если и водилось, то немного…
— А что… — сказал сам себе Данила. — Кремль на высоком холме выстроен, поди, подземелий в ханском дворце нарыли немало… Мог же человек нечаянно туда провалиться?
— Сколько у воеводы на подворье живу, никто никуда не проваливался, — возразила Дуня. — Ты вспомни — развалины на особицу стоят, туда только днем за камнем ходят, да дети играют.
— Нет, это не дитя…
И тут Данила, озаренный разумной и одновременно дурацкой мыслью, заорал что было мочи:
— Кто там голосит?!
— Помогите!.. — донеслось. — Я это, Андрейка!..
— Ну вот, неприкаянная татарская душа Андрейкой прозывается, — заметил Данила, потрогал себе горло и кашлянул.
— Ирод ты! — напустилась на него Дуня. — Весь кремль переполошил, люди сбегутся! Срам-то какой!
— А сдается, что как раз и нужно людей поднимать, — негромко возразил Данила, еще не совсем уверенный, что глотка действует. — Там человек в беду попал!
И, собравшись с силами, завопил вдругорядь:
— Где ты, Андрейка?!
Но не из подземелья — откуда-то сверху отозвался звенящий молодой голос:
— Тревога!
И понеслось вдаль, передаваемое из уст в уста сторожевыми стрельцами на стенах:
— Тревога! В ружье! Тревога!
— Ну, всех переполошил! — воскликнула Дуня.
И, не прощаясь, принялась торопливо взбираться по высоким ступеням чуть ли не на четвереньках — лишь бы поскорее убраться, пока стрельцы не застали ее тут со случайным полюбовником.
Данила полез следом и успел вовремя — от Тайницкой башни уже взлетала по склону цепочка факелов — один, два, три, четыре… Стрельцы точно определили направление и бежали на крик не скоро, да дружно.
Дуня, боясь света в лицо больше, чем подземной нечистой силы, метнулась к ограде государева сада, который, равно как и государев дворец, завели в Казанском кремле, видать, на тот случай, что царь в гости пожалует; как-никак, среди его титулов значится и «царь Казанский».
Данила же, которому не приходилось краснеть за свои мужские подвиги, побежал навстречу стрельцам.
— Сюда, ребята! Сюда!
— Ты, что ль, орал? — напустился на него первый из стрельцов, немолодой, в распахнутом кафтане, с факелом в одной руке и бердышом — в другой.
— Я — кто ж еще!