— С чего тебе втемяшилось такое в голову? Ты прекрасно знаешь, что она больше у нас не работает. Ты настолько отравила ей жизнь, что она ушла из магазина и устроилась в банк. Или ты уже забыла?
— Хотела бы. Хорошо хоть то, что теперь ты видишь ее всего лишь три раза в день.
— Два раза, — поправил я. — Чаще банк не в состоянии сдавать нам с ней в аренду подвал. Видела бы ты, как все там у них обустроено. Зеркала, черные простыни…
— Заткнись!
— Им всего-навсего приходится быть осторожными. Банковский бизнес — дело тонкое, там все сплошная коммерческая тайна, и малейшая огласка…
— Да прекрати же свой треп, ради всего святого, или ты намерен издеваться надо мной?
— Но почему? — невинно осведомился я. — Я-то думал, что ты желаешь поговорить о Барбаре Ренфру. Знаешь что? Давай разбудим мясника — пусть он прямо сюда доставит свиных ребрышек, и мы на всю оставшуюся ночь закатим пикник, обстоятельно обсуждая столь важную тему со всех сторон. Что скажешь, к примеру, о ее глазах: фиолетовые они или фиалковые?
— По-твоему, это смешно?
— Нет, — возразил я, — в два часа ночи, когда мне не дают спать, я ничего не считаю смешным.
— Ну, ни один мартовский кот в этом городе не выставит меня дурой. Если ты думаешь, что я намерена дать людям повод смеяться у себя за спиной…
— Напомни им о размерах своего состояния. Никто из них тогда не посмеет даже улыбнуться.
— Насмехаешься! Продолжай в том же духе! Почему бы тебе не признаться, что не питаешь ко мне ничего, кроме презрения? Скажи, что я старше тебя, толста и глупа…
— Меня уже мутит от всего этого. Ради Бога, заткнись и давай спать!
— Не смей разговаривать со мной таким тоном!
— Тогда не будь дурой!
— Дурой… кто — я? Ну может, ты и прав. У меня хватило ума только на то, чтобы выйти замуж за мартовского котяру, который ничего не добился в жизни…
— Хорошо, — прервал я. — Значит, я прав: ты дура! О чем же тогда разговор?
— О! Так ты сознаешься?
На этой стадии промывки мозгов я готов был за час сна признаться в том, что у меня колоратурное сопрано.
— Да! Напиши за меня признание, и я подпишу его не глядя.
— Ты ненавидишь меня, не правда ли?
— Раз ты так считаешь, то да.
— Нет! Хочу услышать, что ты думаешь.
— Мне платят не за то, чтобы думать, — категорически заявил я. — Я всего лишь предмет домашнего обихода. Дорогая милая игрушка, призванная скрасить досуг домохозяйки. Компаньон с ушами, способный заниматься любовью и выслушивать всякое дерьмо на протяжении семи часов без перезавода.
Вне себя от ярости, она села в кровати и замахнулась, целясь мне в лицо. Я перехватил ее руку и удерживал, пока она пыталась высвободиться; в ходе этой борьбы ее тело то отливало серебром в лунном свете, то казалось угольно-черным, когда попадало в тень. «Да, — подумалось мне, — зрелище, должно быть, впечатляющее».
Я опустил ноги на пол и встал, оттолкнув ее от себя и отшвырнув на кровать. Она простерлась на постели, уткнувшись лицом в подушку. Никто из нас не произнес ни слова. Мгновение я стоял, тяжело дыша, словно мою грудь стянуло тугой лентой, затем повернулся, вышел из спальни и спустился по лестнице.
Прошлепав босиком сквозь душную темноту гостиной и оказавшись на кухне, я потянул на себя дверцу холодильника и почувствовал, как мои ноги обладало холодом, пока я вынимал банку с пивом. На мне были лишь пижамные штаны, и в свете лампочки из холодильника я видел, как блестит от пота мой торс. Ну ее к дьяволу! Пусть забирает свои деньги и катится куда подальше вместе со всей дурью, вспышками ревности и талантом драпировать и обставлять спальню…
Я в сердцах хлопнул дверцей холодильника, включил свет на кухне, чтобы отыскать открывалку, и свирепо набросился на банку с пивом. Сделав несколько глотков, я направился с ней к короткому лестничному пролету в конце кухни возле посудомоечной машины.
Большая комната в цокольном этаже — причудливое сочетание мастерской и студии — была моей, жена появлялась здесь от силы раз-два в месяц, чтобы лично проследить за тем, как Риба кавалерийским аллюром гоняет пыль и машет мокрой тряпкой. Я щелкнул выключателем. Помещение в длину занимало весь цокольный этаж. Ближняя ко мне стена была уже полностью отделана панелями красного дерева, которые я выкладывал собственноручно, слева тянулись книжные полки, утопленные в нишах, а в застекленных шкафах справа хранились спиннинги, удочки и три дробовика — моя личная собственность. Тяжелый, обитый кожей стул стоял под лампой для чтения рядом с книжными полками, а далее располагалась старая кушетка, изгнанная из гостиной во время последнего ремонта и смены обстановки.
Я был сыт по горло. Подумать только, Барни Годвином помыкает какая-то белобрысая кукурузница! К черту ее! Утром упакую свои манатки — и поминай как звали! Терпеть такое — себе дороже. Я допил пиво, выключил свет и завалился на кушетку, уныло взирая на серебристое сияние луны за окнами. Прошло немало времени, пока мне наконец удалось заснуть.
Я проснулся с первыми лучами солнца от ощущения утренней прохлады. Еще не успев продрать глаза, почувствовал, как кто-то подходит к кушетке. Повернув голову, я взглянул вверх. Джессика склонилась ко мне в тонкой ночной рубашке, укутывая мою персону простыней. Я неосознанно протянул руку и нежно коснулся ее щеки. Она опустилась на колени подле меня.
— Барни, — пылко прошептала она. — Барни, как я могла позволить себе такое?
Заключив жену в объятия, я притянул ее к себе страстно и даже грубо, но тут проснулся окончательно — и все вернулось на круги своя. «Погоди жечь мосты, приятель, — с издевкой напомнил я себе. — В высших эшелонах власти и бизнеса нет места для прытких ребят с академическим образованием. Так что лови момент и радуйся жизни!» Поэтому я занялся с ней любовью, повторяя про себя — в какой уже раз! — что искренностью женщины с легкостью можно пожертвовать, когда добиваешься благосклонности. Поддерживать себя в форме лучше всего тогда, когда не больно-то заботишься о своем внутреннем содержании.
Итак, в 7.30 я отправился в деловую часть города, а Джессика осталась мирно спать в спальне, неподалеку от открытого окна, из которого струилась утренняя свежесть, в то время как птица пересмешник в ветвях магнолии на все лады подражала репертуару скрипача из недавнего шоу. Я и сам бодро насвистывал себе под нос, пока выводил автофургон со стоянки под деревьями.
Деловой район Уордлоу состоит из одной улицы длиной в три квартала. Дорожное движение тут замедляется до двадцати пяти миль в час, а в самом центре, возле банка, регулируется еще и светофором. Кроме банка, здесь же, на пересечении Мэйн-стрит и Минден-стрит, есть также аптека Хедли и кафе Вулворта и Джо. Большая часть жилых кварталов располагается к северу и западу, в основном вдоль Минден-стрит.
Машин на дороге было совсем мало. Когда мигнул светофор, я пересек главную улицу и подкатил к магазину. Он находился в двух кварталах, к востоку, на Минден-стрит возле железнодорожных путей. Рядом с магазином еще были склад для хранения и расфасовки фруктов и автомастерская Гомера Джонсона, со стоянкой для подержанных автомобилей. Магазин — длинное кирпичное здание с огромными витринами — занимал центр обширного пустыря. Пустующая земля вокруг магазина была засыпана крупным гравием, чтобы обозначить место для парковки машин. Я подъехал справа и остановился.
Здание первоначально предназначалось для автосалона и гаража. Маккарен купил его и открыл в нем магазин рыболовных снастей и снаряжения незадолго до своей смерти в 1952 году. В то время он уже удалился от дел, и этот магазин стал для него скорее хобби, нежели коммерческим предприятием. Я отпер дверь и вошел внутрь. Справа был небольшой офис, образованный полированными деревянными панелями высотой в семь футов. В одной из перегородок я проделал окно для вентиляции. А в самом конце здания разместилась мастерская по ремонту лодочных моторов. Вдоль стены стояли ящики из стекла, демонстрируя рыболовные снасти и всякую всячину для ныряния и подводной охоты. За прилавком напротив виднелись удочки, ружья и водные лыжи. От прилавка и до самой двери в ремонтную мастерскую все пространство на полу занимали лодки, прицепы и навесные моторы, сложенные так, чтобы всегда быть под рукой.
Мы приступали к работе в половине девятого. Поэтому я вновь прикрыл за собой дверь и прошел прямиком в офис. Открыв окно и включив свет, так как в магазине царил полумрак, я уселся за стол, чтобы заняться письмами.
Я уже подписывал последнее письмо, когда услышал хруст гравия под колесами автомобиля. На часах было пять минут девятого — Отис никогда не приходил в такую рань. Я пожал плечами и стал шарить по всем ящикам стола в поисках почтовых марок. Где же их держала Барбара? Спустя мгновение мне пришлось прерваться и поднять глаза: кто-то дергал входную дверь магазина.
Что ж, надо выйти в демонстрационный зал. Напротив витрины припарковался какой-то старый пикап, и сейчас туда забиралась высокая девушка с рыжеватыми волосами, именно она только что стучалась в офис. Я открыл входную дверь.
— Привет! — окликнул я. — Чем могу быть полезен?
Девушка повернулась.
— Вы уже открылись? — справилась она.
— Еще нет, но если это важно…