А в семь часов явился Саня Лукашин. Еще один кавалер! Катя, проплакавшая, пролежавшая полдня на диване, вышла с опухшими глазами и потеками туши на щеках. Хотела турнуть, послать куда подальше, но увидев букет ярко-красных тюльпанов и напряженное ожидание в его глазах, смягчилась.
— Проходи…
Пошла в ванную, привела себя в порядок, накрасилась, потом, усмехнувшись, принесла и надела купленный месяц назад за сумасшедшие деньги итальянский ансамбль: кружевные кремовые трусики и прозрачный бюстгальтер. Оглядела себя в зеркале. — Эх, дурак ты, Олежа, избаловали тебя бабы! Потом нарядилась в новое платье и вышла к Сане.
Накрывая на стол и рассматривая принесенный им коньяк, загадала, придет сегодня Олег или нет. Встряхнула черными, не в отца-мать кудрями — и хрен с ним! Тогда останется у ней сегодня Квазимодо. Впрочем на внешность он нормальный, Олег окрестил его из ревности. Когда уселись за маленький столик, Саня разлил коньяк. Помедлив, отставил рюмку.
— Катюша, это тебе.
Держал на протянутой ладони золотую монету на тонкой цепочке. Катя поднесла ее ближе к глазам. На одной стороне была выбита женская голова с распущенными волосами, на другой — латинские буквы. По ободку шла надпись: «Самой красивой женщине Кате-Катюше!».
Она положила монету на стол. Внимательно посмотрела на Саню.
— Ты меня покупаешь? Такая штука слишком дорого тянет. За нее надо будет расплачиваться.
В глазах ее играла усмешка. Перегнувшись через столик, она быстро поцеловала Саню в щеку.
— Спасибо.
— Я нашел эту монету в засыпанном блиндаже. Там, наверное, были офицеры. Вернее то, что от них осталось. Браунинг тоже там лежал.
— А вообще золото часто попадалось?
— Нет. Кольцо как-то раскопал, зубы золотые пару раз находил. Да я его особенно не искал. Просто дома тоскливо, а в степи как-то свободнее.
От выпитого коньяка Саня порозовел и говорил почти не заикаясь. Пытался даже рассказать анекдот. Катя курила, задумчиво стряхивая пепел, как будто что-то решая для себя. Налили снова и, подняв рюмку, поглядела Сане в глаза.
— Ты не будь только слишком робким, а?
— А я и не робкий, — помедлив, отозвался Саня, — если я сейчас к тебе полезу, может быть, ты и не оттолкнешь. У тебя что-то случилось, и ты готова меня приласкать. Но мне надо большего…
— Чего большего? Жениться, что ли?
— Может, и жениться.
— Я подумаю.
— Ты мне очень нравишься, Катька. Понимаешь… я…
Потянувшись через столик, она положила руки ему на плечи. Горячий Катин язычок скользнул, раздвигая зубы.
Когда Саня осторожно положил ее на тахту и стал раздевать, Катя усмехнувшись подумала: «Отдаюсь за деньги, или, вернее, за золото. Отрабатываю…»
Тело у Кати смутно белеет в полумраке комнаты. Она шлепает босыми ногами в ванную. И Саня — следом как притянутый магнитом. Катя любимая его женщина, смеясь, показывает ему, где встать, и направляет струю теплого душа на грудь, живот, ноги. Саня, шалея от ее обнаженного тела, которое принадлежит ему, гладит, прижимая к себе. Катя шепчет:
— Нет… вот сюда поцелуй… и сюда…
К Кате вместе с ним приходит настоящее возбуждение, и нет уже других мыслей. Выгибаясь, подставляла тело под поцелуи.
— Я хочу так…
Смеясь вырвалась из Саниных рук и потянула его за собой.
— Теперь по-другому. Пойдем снова в комнату.
Утром красилась у зеркала. Саня стоял сзади, потерся щекой.
— Катюшка, я тебя люблю. Выходи за меня замуж?
— Почему бы и нет. А где жить будем? Сюда хозяева через пару месяцев возвращаются. А к твоему дому подходить страшно, того и гляди в овраг сползет.
— Найдем.
Она подошла к шифоньеру и, сняв халат, стала переодеваться. Саня обнял ее, но Катя отстранилась.
— Пусти, я и так опаздываю.
— Катька, я ведь серьезно. Может выйдешь за меня замуж? И жилье я найду, и все у нас будет.
— Эх, Шурик ты, Шурик! Ты же меня совсем не знаешь. Может я от тебя убегу на второй день. Я женщина капризная.
— Не убежишь. Так как я тебя никто любить не сможет.
— Откуда ты про других-то знаешь?
— Знаю. Сегодня вечером увидимся?
— Не-а-а…
— Почему?
— Потому. Инвалидом меня хочешь сделать? Болит все от твоей любви.
— Ну просто так посидим.
— Позвони после обеда. Или лучше — завтра.