В это время Кармен стучит в спину Дробанюку своим длинным наманикюренным ногтем.
— Мне страшно…
— Ну, я же с тобой, — успокаивает ее Дробанюк. Он поднимается и, привлекая Кармен к себе, нежно берет ладонями за щеки. — Я тебя никому не дам в обиду, моя Кармен.
— Как это — Кармен? — удивляется та.
— Это в опере такая красавица, — объясняем Дробанюк. — Испанская. Жгучая. Как ты.
— Не заливай! — недоверчиво кривится Кармен. — Я была на этой опере тоже. Когда мы всей конторой в культпоход ходили. Кармен — ужасно толстая баба. И совсем не жгучая.
— Ты просто ее, наверное, не рассмотрела как следует, солнышко, — оправдывается не ожидавший этого Дробанюк.
— Я в первом ряду сидела, между прочим. И видела, как с нее пудра сыпалась.
— Значит, я попутал исполнительницу, — выкручивается он. — Это я жгучую Кармен в Большом театре в Москве видел. — И как можно искреннее смотрит ей в глаза. Хотя Дробанюк мимо Большого театра только проезжал, но уж подловить его Кармен не сможет наверняка. — И фигура у нее была, как у тебя, солнышко, и глаза такие большие… — А увлекшись, неосторожно добавляет — И очки французские.
— Прям, и очки… — тут же цепляется за это Кармен.
— Представь себе! — так, будто он сам поверил с трудом в это, заверяет Дробанюк. — У нее что-то там со зрением приключилось, и ей порекомендовали петь в очках.
Кармен недоверчиво хмыкает, затем, заметив, как поднялся старикан, снова капризно надувает губки.
— Все равно мне страшно.
— Да ерунда все это! — успокаивает ее Дробанюк. — Бред сивой кобылы! Это он какую-нибудь корягу зацепил, а со страху за человеческую ногу принял.
— И никакой не бред! — возражает старикан. — И никакая не коряга!
— Ладно, папаша, сейчас проверим, — разоблачающе смотрит на него Дробанюк. — Ну-ка пойдем к твоему омуту!
— А я не пойду! — предупреждает Кармен.
— Правильно, женщинам там делать нечего, — одобряет это Дробанюк. — Посиди здесь, солнышко.
Он первым спускается с обрыва на песчаный клочок у омута. Здесь дедовы снасти и кожемитовая сумка со всякой всячиной, необходимой на рыбалке. Торчат и несколько колышков с натянутыми от них лесками донных удочек. Одна из них ослаблена и лежит на песке.
— Этой орудовал? — показывает на нее Дробанюк.
— Ага.
Дробанюк решительно подбирает колышек с опущенной леской и, натягивая ее на вытянутую руку, пробует на зацепку — есть ли что на крючке? Леска тянется довольно свободно, и Дробанюк начинает выбирать ее, складывая петлями сбоку.
— Сорвалась твоя нога, папаша! — насмешливо бросает он старикану. И в этот момент леска натягивается, давая знать, что на крючке что-то есть. — Момент, — приговаривает Дробанюк, и голос его слегка дрожит от неприятного ощущения, будто по леске пошел ток. — Сейчас мы…
Он размеренно подтягивает ее, чувствуя, как что-то довольно тяжелое медленно поддается его усилиям.
— И-и раз! — подбадривает — теперь уже больше себя — Дробанюк. — И два!..
Омут, очевидно, глубокий, леска долго выбирается.
— Да сколько тут ее! — злится Дробанюк.
— Еще чуток, милый! — заверяет старикан, опять прикипевший взглядом к воде.
Но вот леска уже на исходе, это чувствуется по тому, как все круче натягивается она. Руки у Дробанюка начинают дрожать, он уже не рад, что связался с этим сумасшедшим стариканом, и вытаскивать уже ничего не хочется. И в этот момент раздается нетерпеливый голосок Кармен:
— Ну, скоро уже?!
«Пришла, значит, красотуля, — проносится мысль у Дробанюка. — Не такая уж ты и пугливая, выходит!».
— Счас, дочка, — за Дробанюка отвечает старикан. — Ужо вот-вот.
— Сам бы потянул, храбрец! — со злостью бросает Дробанюк. Это, как ни странно, вдруг придает ему решительности, и он затяжным усилием выуживает леску почти до конца, распрямляясь и поднимая ее вверх. И, наконец, из воды, ставшей уже совсем бурой и тяжело мутной, показывается нечто вроде человеческой пятки с явственно проступающим рядом пальцев на ступне.
— Оно, оно! — взвизгивает Кармен где-то над головой у Дробанюка.
— Т-ам! — опять с зажегшимся взглядом вторит ей старикан.
— Да не орите вы! — грубо обрывает их Дробанюк, что силы дергая леску и пытаясь одним рывком вытащить ногу на берег. И в этот момент леска с едва различимым хлопком рвется, а выуженное Дробанюком тут же исчезает в грязно-бурой воде. — Тьху! — в сердцах сплевывает он. — Надо ж было подгавкнуть вовремя!
— Ну, видел? Т-там? — подскакивает к нему старикан. — В-видел?
— Даже я видела! — подтверждает Кармен. Она уже успела спуститься с обрыва.
— Надо в сельсовет! — показывает рукой куда-то наверх, за лозняк, старикан. — Я счас… Я мигом… — И старикан, шустро вскарабкавшись по обрыву, исчезает.
— Ой, как страшно! — обвивает руками сзади за шею Дробанюка Кармен.
— Да, не было печали, — вздыхает тот. — А теперь жди, пока этот сумасшедший в сельсовет сбегает.
— Давай подождем, — упрашивает Кармен, вытирая ладонью его багровую вспотевшую шею. — Это так интересно…
Ждать приходится недолго.
Минут через пятнадцать со стороны хуторка приближается, поднимая клубы пыли, мотоцикл с коляской. За рулем, это заметно издалека, — милиционер, в коляске кто-то в гражданской одежде, а за спиной у милиционера, на заднем сиденье, — старикан. Жидкие кудряшки того развеваются на ветру легким белым пушком и, кажется, вот-вот слетят с головы.