Бабка Фрося закончила телефонный разговор и поправила платок на голове. Любопытство не давало ей вернуться домой, но слабые отголоски совести уже не позволяли задерживаться перед участком новых соседей.
Она и к колодцу уже по пять раз в день мимо них ходила, предполагая, что ни сам сосед, ни рабочие строительной фирмы не догадываются о наличии у нее водопровода, и по телефону подружкам выходила звонить на край деревни, объясняя сама себе, что там связь лучше. И интерес к грибной охоте проснулся внезапно, хотя она так и не научилась отличать ядовитые грибы от съедобных, но выросших на подозрительных отходах. Зато можно было с утра пройти до конца улицы с корзинкой, а через полчаса обратно.
И подивиться на удальцов, копошащихся с закладкой фундамента.
Это была не первая стройка в некогда тихой деревне. Но какая бы разнокалиберная публика не начинала отстраиваться — порядок был болен менее один. Сначала распальцовка и пренебрежение к местным жителям, потом пара-тройка лет мучений со строительством, а потом долгое и кровопролитное заключение мира с соседями, сельской администрацией и коммунальными службами.
Ни мадам из службы правительства, втиснувшая на свой участок две конюшни и манеж, ни прокурор района, поселивший в четырехэтажном особняке половину маленькой, но очень гордой горной республики, не отступили в свое время от общего распорядка. И за перекопанные улицы ответ держали, и за перекрытие общего стока канализации.
А этого новичка еще никто в глаза не видел. Сам он ни разу на участке не появился, а прораб приезжал только глубокой ночью и исчезал задолго до рассвета. Как ни вглядывалась бабка Фрося в кромешную мглу, кроме марки машины ничего разглядеть не смогла.
Сейчас же она с сожалением покидала наблюдательный пост, так и не успев услышать ответ на гневное восклицание одного из рабочих:
— А мне-то какое дело, как вы тут выкручиваться будете? У меня поезд завтра в девять утра.
Ефросинья Сергеевна даже пригорюнилась: «Вот, еще один сматывает. Вроде, нормальный парень был, даже что-то пытался делать, не то, что эти ленивцы, которые в день по две тачки с землей отвезут и считают, что трудовую повинность выполнили. Им бы экскаватор…»
Баба Фрося как в воду глядела — назавтра экскаватор пригнали.
Экскаваторщик говорил громко, внятно и на понятном всем языке эмоций. Если перевести, то получалось, что красно-белые ленточки, которыми работяги разграничили участок, находились как раз в тех местах, куда экскаватору было ни в жизнь не заехать.
— Где копать?! Копать где? У меня обед уже заканчивается! Меня ж уволят, если через полчаса не вернусь!
— Да копай, где хочешь, — высокий узкоглазый рабочий, который напрочь отказывался работать утром и вечером, а днем предпочитал пить чай в яблоневом саду, махнул рукой в сторону места предполагаемого котлована.
Экскаваторщик еще раз для порядка выругался, залез в кабину, агрессивно хлопнул дверью и заехал на участок, вминая колесами ленточки в почву. Копнул пару раз, вывалил грунт около бровки, сдал назад и еще два раза копнул.
— Нормально?!
Работяга закивал, довольный, что техника всё сама сделает, и не надо будет надрываться. Экскаватор взревел мотором и выехал с участка.
— Смена кончилась! — объяснил свое поведение экскаваторщик. — Завтра приеду, докопаю.
На следующий день он действительно приехал, копнул в другом месте, куда дотянулся ковшом, и почти сразу же, с чувством выполненного долга, уехал.
В этот день прораб появился на участке еще засветло. Баба Фрося с замиранием сердца смотрела, как он выстраивает всех работяг — двадцать человек — на краю недокопанного котлована. Стояли они не по росту, что ей сразу не понравилось. «Стрелять, что ли, будут? — спросила она саму себя, — да прямо там и закопают?»
Но нет, обошлось. Что прораб говорил, Ефросинья Сергеевна так и не услышала. Но, наверно, что-то весьма внушительное, потому что рабочие сами попрыгали в котлован, прораб сбросил им на головы связку лопат, и работяги принялись живо копать.
Копали они весело и заразительно. Причем, вгрызались с одного края, а грунт отсыпали к другому. К ночи работу закончили. И сделали ее быстрее, ровнее и гораздо тише экскаватора. После чего вылезли и улеглись прямо на земле.
Первый этап монументального строительства завершился.
Как они били сваи, баба Фрося не видела. Оно и к лучшему: немного потеряла. Зато другого она насмотрелась всласть. Особенно завораживающими были приезды бетономешалки и укладка бетона в опалубку странного вида — желтенькую и веерообразную. Уже с утра Ефросинья Сергеевна поминутно глядела на соседский участок, боясь пропустить момент приезда и в тайне надеясь, что в этот раз бетон привезут, когда еще будет светло.
Стемнело почти моментально — осень, да еще и часы перевели. Баба Фрося и оглянуться не успела, как пришло время главного ночного аттракциона. Приехала красивая разноцветная бетономешалка.
Темень была страшная. Освещение не горело за ненадобностью — дом Ефросиньи Сергеевны стоял в конце деревни. Дальше был овраг и лес. Баба Фрося щурилась, прикрывала то один глаз, то другой, но разглядела весьма мало. Фонарь рабочим включать лениво было — он висел напротив соседнего участка, а это надо метров пятнадцать пройти. Они повернули рукав, слили бетон и принялись на ощупь что-то там выравнивать лопатами.
Шкряб-шкряб — донеслось до бабы Фроси сквозь стекло. Что ж, утром, когда бетон схватится, будет видно, что получилось. Вибратор у них третьего дня сломался — так и не починили. Вероятно, без сюрприза не обойдется.
А вот и не угадала. Бетон лег ровно, даже удивительно. Единственно, что было не так, — погнутый дозатор. Он валялся на боку и имел вид, будто его кто-то переехал. Один из рабочих аккуратно постукивал его кувалдой, пытаясь выпрямить. После каждого удара он прислушивался, словно по тону издаваемого звука пытался определить — хватит бить, или еще нет. А баба Фрося с замиранием сердца ждала очередного «Бом!», который всё время раздавался неожиданно.
Но и этого строителям показалось мало.
Раздался жуткий скрежет, и Ефросинья Сергеевна по привычке схватилась за сердце. Привычка выработалась быстро — арматуру рабочие пилили аккурат, когда спала двухлетняя внучатая племянница. Та просыпалась, хныкала и требовала маму, которая как раз в это время бегала в магазин за продуктами, а баба Фрося по доброте душевной сидела с девочкой.
Гришка, оболтус, сосланный высокопоставленными родителями в деревню на «выветривание дури из головы», вяло копошился в клумбе бабы Фроси. Ему никак не удавалось оставить листья на клумбах нужной высоты, а хозяйка была непреклонна: пока цветы не будут оформлены на зиму достойно, никаких денег. Наказ Гришиных родителей не давать ему лишних денег вся деревня исполняла старательно и с воодушевлением: столь дешевую и безропотную рабочую силу среди наемных трудяг найти было невозможно.
За источником скрежета он наблюдал, не скрываясь. Как ни пыталась баба Фрося заставить его принять незаинтересованный вид, возвращаться к делу он не спешил.
— Что-то я тоже не пойму, чем они там занимаются. Не хотите ли выяснить?
— Как узнать-то?
— Да вы у них спросите, баба Фрося!
— Что ты! Как можно! Мы люди приличные! — баба Фрося замахала на Гришку руками.
Гришка думал недолго.
— Вы тогда плакат напишите. И на нем — вопрос.
— Какой-такой плакат? — баба Фрося сразу вспомнила рекламные громадины в райцентре, которые мелко дрожали при любом ветерке.
— Анонимный, — Гриша поднял глаза в пасмурное небо и выдал, — «Вы что строите?»
Баба Фрося задумалась. А ведь верно. Мало ли кто чего напишет. На нее и не подумают, если, к тому же, с той стороны дороги поставить.
Когда Гришка ушел, Ефросинья Сергеевна сбегала домой, нашла кусок старых обоев и крупно написала на обратной стороне красным карандашом слова на волнующую ее тему. Прибила по сторонам реечки, посередине — еще одну, длинную — пролезла сквозь дыру в своем заборе и быстро побежала, чтобы никто не заметил. Ей хотелось зайти с другой стороны, чтобы даже намека не было — кто.
Наутро над соседским забором висел ответный плакат: «Ми сами НИ знаиМ».
Провисел он часа два, но большинство в деревне его прочло. Разумеется, это только подогрело интерес к стройке. Гришка отпросился у бабы Фроси. Причем, сказал правду — посмотреть на участок с высоты. Решив, что это дело важнее цветочков, Ефросинья Сергеевна с радостью его отпустила, предполагая, что уж ей-то Гришенька про результаты наблюдений расскажет.
Григорий подошел к делу основательно. Он прекрасно понимал, что сосны, которые находятся на краю поселка, и с которых он собирался смотреть, находятся недостаточно близко, так что без оптики не обойтись. А у кого в деревне бинокль имеется? Только у одного человека — Водопьянова Дмитрия Васильевича, изобретателя, как он сам себя называл. Ну, что он там изобрел, Гришку интересовало мало, а вот разжиться кое-какой нужной техникой было бы хорошо.