Всё выглядело куда подозрительнее, чем я думал. Может, я поселенец города и спустился в метро с какой-то целью? Или банально для того, чтоб найти кров и место под потолком. Оставалось, конечно, версия с Эдемом — подземным городом, но говорить о существовании сего места всё равно, что спорить на тему: «Есть Бог или нет?»
У Мишки Вышинского оказалось уютнее, нежели снаружи. От суматохи, творившейся на станции, гудела голова. Предположить только, если бы на Гражданку ворвалась та саранча — тот час же все свалили по своим углам подобно крысам с тонущего корабля. И в животе, как назло, заурчало. Прочитав мысли, Мишка протянул мне банку тушёнки — таких запасов, оставшихся нам от давних, тьма тьмущая. Не зря подземка считалась стратегически важным объектом и основной резиденцией в случае ядерной атаки. Расправившись с едой, главковерх (такова, оказывается, должность Вышинского) обеспечил меня матрасом, набитым соломой, и одеялом. Только я прислонился лицом к мягкой поверхности, как тут же полетел в пропасть.
От Лавриков идти два с лишним километра до железнодорожной станции Девяткино. Она у меня на руках, истекает кровью. Грудь пробита. У меня ещё остались силы донести Её, остались силы спасти. Я стянул противогаз, протянул раненой спутнице — ей нужнее. Её жгучие тёмные волосы спадают на землю. Рядом лежит труп военного с дырой в голове. Намордник разнесло в клочья. Кто он — я не знаю. Но, судя по экипировке, один из нас.
Девушка что-то пытается сказать, касается пальцем до моих губ. Я говорю, чтоб не тратила сил. Мы идём точно сталкеры в Зоне, вот только Комнаты и «счастья для всех и каждого» не будет на нашем пути. Вокруг качаются деревья, но они мне не кажутся живыми. Непривычно тихо. Небо заволокло тучами и увидеть солнце не представлялось возможным. А так хотелось… Мы доходим до моста через Охту: половина пути позади. Я устаю, кладу Её на землю. «Я люблю тебя», — шепчут Её губы, целуют меня. Жар плещется по всему телу, придавая силы. Мы смотрим на бушующую воду Охты. Мутированная рыба с акульими зубами выпрыгивает из воды, почуяв кровь. Я снова беру девушку на руки. Как же тебя звать, судьба моя? Она просит оставить её; время уже подходит к концу. Мы оба это знаем. Но чувство надежды берёт верх над разумом, и мы идём дальше.
Впереди располагаются руины электродепо «Северное», известное как ТЧ-4 — грандиозное и одновременно утопическое зрелище. С десяток бесхозных поездов (привет ленинградскому вагоностроительному заводу Егорова), полностью покрывшихся бурым мхом, стоят на рельсах. Часть вагонов перевёрнута с путей, кое-где разбросаны кости, обглоданные невиданными хищникам. Монстрами, родившимися вследствие мутации уже после Катастрофы. Эволюцией язык не поворачивался назвать представшее безумие. В подтверждение, где-то там за горизонтом завыли псы. Собаки Павлова. Я не верил в существовании Мясорубок, когда тебя ни с того ни с сего переламывает на части, но слухи говорили о том, что в ТЧ-4 нашли смерть многие диггеры по данной причине. По крайней мере, ни одно живое существо на такое не способно.
Девушка на моих руках начинает кашлять кровью. Я не могу поверить в её смерть. Спутница стала для меня смыслом жизни, маяком для кораблей-призраков, ищущих в течении вечности свой фарватер. Сознание начинает мутнеть, ноги подкашивать. По-моему, меня отравили. Но кому это понадобилось? Зачем? Пройдя железнодорожный переезд, я в последний для себя раз глянул на упавшего с небес Херувима. В последний, потому что через секунды Она умрёт, но успеет сказать, что верит в меня. Я говорю, что не могу без неё. Не знаю, услышала или нет, но она закрыла глаза.
Её убили — прострелили грудь. Во что бы то ни стало, я вспомню, на ком лежит Её кровь. Найду его и выдам то, что принято подавать холодным. Какая-та тварь проскочила мимо меня. Краем «отточенного» глаза я уловил её — напоминало саранчу непомерно огромных размеров. Она шла за мной с самих Лавриков. Но нет, она меня не тронет. Я достал ремингтон, зарядил его по полной. Пускай только тронется.
Надо похоронить девушку. С мёртвым телом я приблизился к Девяткино — единственной станции метро, не считая полумифической Народной-Кудрово, которая находится в Ленобласти. Мир вращался с бешеной скоростью. Вот-вот, и я потеряю сознание. Надо было надевать намордник, может, дотянул бы до Гражданского Проспекта. Тварь в аккурат скрылась внутри безлюдной станции. Наверняка, через заброшенный коллектор, ушла в пасть тоннеля.
Я сел на перроне рядом с мёртвым телом возлюбленной. Погладил волосы. Из глаз брызнули слёзы, чувство злобы и несправедливости обуревали мной. Именно они помогли мне встать, сделать несколько шагов. Впереди пост КПП — так называемая граница. Я успею дойти, я успею всё рассказать, поведать открывшуюся истину, чтобы не забыть. «Всё оно чужое, у тебя лишь только имя своё». Молох. Меня зовут Молох…
Комнатушка главковерха. Секунд десять мне далось на то, чтобы прийти в себя и оценить обстановку. В принципе, какая может быть обстановка? Не известно, на сколько времени состоялся отруб, но было ясно, что я видел сон. Точнее, воспоминания. При одной только мысли об этом голову пронзила резкая боль, как по живому вскрывают черепную коробку и посыпают мозг солью. Или мозг не чувствует боли? Я свернулся калачиком на матрасе, пытаясь сдержать крик боли. Кое-как придя в себя, решил оглядеться. Гражданка предстала совершенно в ином свете — тишина, только мёртвых с косами не хватало. Казалось, возвращался привычный оранжевый оттенок места, но то передавала привет очередная иллюзия. Станция походила на огромный спящий город, который вот-вот проснётся вместе с покорёженными ртутными лампами. Огромная машина пустится в ход. Торговцы, бродяги, подрастающие диггеры и даже следы пуль, подобно первым во вселенной звёздам, материализуются из хаоса. И так изо дня в день, пока веганцы не дожмут нас или мы не выйдем наружу на съедение волкам.
Я вернулся в палатку, лёг на матрас, решив не будить Вышинского раньше времени. Мысли мои занимала лишь девушка. Хотя бы боль в голове унялась. Не заметив, как прошёл час, на станции зажёгся свет. Через минуту Вышинский стоял во всём своём обмундировании (подготовка на высоте), протягивая мне ремингтон.
— Вот, я его зарядил. А вот это — перед носом замаячили, поверх моих двух коробок пуль, ещё две. — 28-й калибр. Разрывная вещь.
— И тебе доброго утра.
Мы сытно поели, выпили. Миха, который, видать, не слышал поговорки «когда я ем — я глух и нем», инструктировал меня. Что говорить? Даром время зря не теряет. С таким человеком и из глубин Мохаве выберешься без воды.
Суть миссии заключалась в том, что мне велено попасть на Волковскую и сделать это можно, разумеется, через пересадочный узел Пушкинская-Звенигородская. У нас в питерском метро до сих пор оставались плохо изученные станции и даже два узла. И через оба мне придётся перейти — Владимирская и Пушкинская. Одно было известно, что бордюрщикам места не принадлежали. Насколько я понял, в их директиву, а также во владения Вегана входила отвоёванная Чернышевская, плюс север Синий ветки, начиная с Невского Проспекта и потопленной Горьковской, заканчивая жмуриками-каннибалами с Просвета. Именно каннибалы помогли москалям в кровопролитной войне с Невскими. Гостинка принадлежала приморским. Что творилось на Парнасе — одному Богу известно. Одни говорят, что там Эльдорадо — страна золота, другие, что ад земной.
Ко всему прочему, Веган готовил наступление на участок Новочеркасская — Дыбенко. Но последнюю сукины дети вряд ли захватят: грибники в срочном порядке выстраивают оборону и набирают рекрутов с Народной, якобы, вручную пробившей выход к некой «Меге»: клондайку диггеров. Таким образом, картина петербургской подземки чётко вырисовывалась в моей голове. Я же должен был в указанном месте и в время (два дня, чтоб добраться) встретиться с адмиралтейским диггером по кличке Кензо. Приморский Альянс был ошарашен новостью о том, что я выжил. Карпов заранее знал, что встреча с загадочным Кензо будет поручена мне. Аккурат сей ночью он связался с Постышевым, тот тут же попросил о встрече. Пока я спал, Вышинского проконсультировал мэр Гражданки. Короче, всё было продумано заранее и без меня.
— Ты встретишься с Кензо, чтобы передать ему информацию о том, что вы обнаружили в Кавголово. Он знает некий метод, как избавить тебя от амнезии и всё вспомнить. Сами мазутики с грибниками к этому руку приложили.
— Да, понятно. Слушай, но почему я должен идти один? И вообще: как я пройду мимо бордюрщиков? Это же чистой воды самоубийство!
— Всё в порядке, Молох. Ты та птица, которую никто не знает, не видел в лицо. У нас тут все как на ладони, любая рожа знакома. У них чекисты — смышлёные парни. Вмиг вычислят. А ты человек без прошлого. Вон, только ксива есть. В общем Карпов подделал бумагу, по которой тебя обязуют пропустить через Чернышевскую и Восстания. Успокойся, депеша рассчитана на военное время. По ней, ты — учёный с Академы, отправляющийся на учёбу к мазутам. Тебе надо будет перебраться через Стикс, а там может понадобиться ремингтон, ну и в тоннелях… у нас тут крысы видали размером под метр. П…здец. Уж извиняй, диггер, не до сантиментов. Далее на Площади Ленина дробовик придётся оставить у военврачей. С ним тебя потом не то, что не пустят, а пулю всадят без предупреждения. Сам понимаешь, какой там у них шмон. Тело выбросят в воды Горьковской. Отлаженная система. По слухам, москали там скоро ходить смогут — трупы то, как правило, не тонут. Есть и положительная новость — не взирая на войну, ношение на нож имеешь право. Новый указ Вано.
— Вано?
— Властитель Восстания-Маяковской. Избран месяц назад на высший пост.
— Так, Миша, придержи коней. Давай теперь по порядку. Я тут по ходу понимаю, как у вас всё устроено. Империя и бордюрщики ратуют за диктатуру, Альянсы за демократию, а на деле — за власть воров. Какая была до Катастрофы, такая и осталась. На чьей стороне коммунисты?
— Эх, Саша-Саша. Обобщаешь ты, но в целом прав. Коммунисты — они… как бы тебе сказать? Нейтральны. Для них главная ценность — партия, всё остальное — чужеродные элементы. Воняет той же диктатурой, не чуешь? Если ты подумал, что захочешь помощи от них, то не думаю, что получишь её. Если даже всё метро будет под властью Вегана, то коммунисты и тогда станут отвоёвывать Звёздную. Один раз в девяносто первом они просрали державу, второй раз не намерены. Они только кажутся мирными, на самом деле похлеще отморозков с Кирзы да с Нарвы. Там то вообще анархия. Так что гиблое это дело, солдат. К тому же ты знаешь свою цель. Коммунисты нам не по пути.
— Да уж — заходил я от возбуждения по комнате. — Хорошо. Что такое Стикс?
— Опасное место, скажу я тебе. В девяносто пятом году в питерском метро произошёл размыв. Знаешь, что такое плывуны? Насыщенный водой грунт. И вот этот грунт размыл тоннель между Мужества и Лесной. После Катастрофы авария, как и ожидалось, повторилась. Не забывай, что Северный Альянс включает в себя ещё Лесную с Выборгской, но общаться с ними трудно из-за размытого тоннеля. Вода затопила всё; вовремя гермоворота успели запечатать. Реку в проходе мы прозвали Стиксом. Река мёртвых. Остроумно, не находишь? В том году один молодой парень хотел попасть на Мужества, сел в лодку, а спустя неделю к станции прибило труп, расчленённый надвое. Причём поперёк. Вторую половину не нашли, только кишки прибило к перрону. С тех пор редко стали использовать переправу.
Вслед за последней фразой наступила неловкая тишина. Я представил себе тело человека, распиленного поперёк. Дьявол! И вновь вспышка боли. Не подавай вид, Молох, будь сильнее!
— Насчёт пятой ветки хочу уточнить.
— Фиолетовой? — поднял бровь Вышинский.
— Угу.
С пятой веткой вообще обстояла труба. То, что севернее Адмиралтейской — Зона Отчуждения. Не в плане того, что там стоял какой-то повышенный радиационный фон как в Автово, а то, что облюбовали места бывшие убийцы, насильники. Все они были сосланы на те станции и не влезали в дела подземки. Передвижение было свободное, никаких постов, гермоворота всегда открыты, но никто туда, собственно, не совался. Незачем было. К тому же редко, но бывали случаи исчезновения людей. Вышинский сказал, что это всего лишь слухи, чтобы попытаться очернить Отчуждённых, которые уже давненько никого не убивали. Вообще, у нас народ в большинстве своём стадный — как раньше с лёгкостью подавался на общественное мнение, так и сейчас. На Коменданте же жила община, у которой царила утопия. Всё своё — дети, жёны, имущество. Идеальное и одновременно самое ужасающее место подземки наравне с Парнасом. Юг Фиолетовой ветки — местное кладбище. Волковская, Бухарестская и Международная полностью завалены трупами. Их складывали туда как штабеля. Тех, кто сгинул от радиации, погиб от мутированных крыс, диггеров, смертельно раненных после вылазок в город, а также лиц, погибших в междоусобных войнах. Правда, версия о появлении усыпальницы подвергалась сомнениям.
— Вы мне предлагаете встретиться на кладбище?
На самом же деле Волковская была фактически целёхонькой. Необитаемая покинутая станция, которую боялись заселять. А зря. Миха поведал тайну, что Волковская вовсе не завалена телами. То был метрошный миф, в который все почему-то верили. Даже москали с Вано не знали о реалиях. Про Веган, к сожалению, не известно. Потому встреча именно на Волковской была так идеальна — глухое место, в котором нет ни шпионов, ни посторонних людей, решавшихся погреть уши. Вообще никого, лишь глухие стены. Я инстинктивно огляделся. Интересно, сколько предателей состояло у нас, среди резидентов Гражданского Проспекта? Не говоря уже об Альянсе в целом. Таких без суда и следствия к стенке и свинца в затылок. Коммунистов, в таком случае, оправдать можно.
— Молох, ты всё понял? — главковерх положил руку мне на плечо. — И никому не доверяй, кроме своего ножа и ремингтона. На Волковской будешь действовать уже под началом Кензо и Приморского Альянса. Надеюсь, ты всё вспомнишь.
Я покорно кивнул. Мы стали собираться. Миша вручил мне авоську с продовольствием, противогаз, фонарик, и все те вещи, с которыми меня встретили на Гражданке. Без лишней суеты и, стараясь быть незамеченными, мы направились в сторону Академки.
— Миш, постой…
Мы встали около чрева тоннеля.
— Мне снился сон, возможно, воспоминания. Ты не знаешь, была ли с нами девушка во время операции?
— Да, с вами была одна девушка. Хороший солдат.
— Там что-то пошло не так. Мне кажется, нас в Кавголово ждали с другой целью. Хотели убрать.
— Ответ в твоей голове, Саша.
Одно стало железно — то была моя память. Девушку я любил и она умерла по вине либо Вегана, либо бункерских. Монстры же у нас пока, к счастью, не умели стрелять. Для себя я поставил главную цель — узнать правду и отомстить. Пообещал ради Неё. Тем временем, Вышинский провёл меня ещё дальше, затем остановил у самой границы станции.
— Слушай, а почему вы не закрываете гермоворота? — решил я отвлечь мысли. Да и прощаться не хотелось.
— Надобности нет. Веганы пока до сюда не скоро доберутся, у военмедиков там прочная оборона, опасаться нечего. Ну и Стикс на пути. А соседи — друзья наши. Вот в Девяткино — да, ворота сломаны. Мы не знаем, почему. Так было изначально. После того, как собаки Павлова загрызли нескольких гражданских, мы установили там два поста — первый и второй. Думаю, после смерти Гришки мы усилим охрану второго, Внутреннего КПП. К Девяткино же более никого посылать не будем.
— Дела — не нашёлся я ничего сказать.