- Немного найдется в Японии людей, которые знают мою настоящую фамилию… - машинально произнес он, отвечая своим собственным мыслям.
- Вы ошибаетесь! - улыбнувшись, спокойно заметил незнакомец. - Сегодня ее знают уже очень много, даже чересчур много людей.
- Мою фамилию? - удивился Фукуда.
- Гм! Уже в течение многих часов вся токийская полиция занимается розысками некоего Такео Фукуды.
Фукуда беспокойно встрепенулся.
- Не понимаю… Что это может означать?…
- Мы тоже не понимаем, но надеемся, что вы разъясните нам все. Я думаю вы убедились, что находитесь среди друзей, а не врагов?
Фукуда сидел в молчании, глубоко задумавшись. Потом решительно обратился к шоферу:
- Вас кажется зовут Косуке? Да?… Так вот, товарищ Косуке, я прошу вас связать меня с кем- нибудь из руководителей токийского комитета коммунистической партии. Можете вы это сделать^?
Шофер усмехнулся и уже хотел что-то сказать, но в разговор вмешался незнакомец:
- Прежде всего мы хотели бы узнать кое-что о вас. Кто вы?
Фу куда тихо ответил:
- Не о всем, товарищ, можно говорить первому встречному человеку. Извините, я полагаю, что это не оскорбит вас. Так нас учит жизнь и… - он оборвал фразу.
- Вы правы. Это делает честь вашей осторожности.
Незнакомец достал из кармана удостоверение - узкую полоску бумаги, внизу которой была приклеена фотокарточка с печатью.
- Прочтите!… Верите? Я секретарь районного комитета партии в этой части Токио и пришел сюда специально, чтобы обсудить вместе ваши дела.
- Мои дела? - медленно, словно взвешивая эти слова, спросил Фукуда, возвращая удостоверение. - Хорошо!… Прежде всего расскажу вам о себе… Все, до последней подробности. Я верю вам, не имею права не верить… Но пока я дойду до сегодняшних событий, мне придется рассказать о многих вещах. Это может утомить вас. Уже довольно поздно, а моя история достаточно длинна, и потребуется немало времени…
Никто из трех не произнес ни слова, но по их лицам Фукуда понял: его будут слушать столько, сколько нужно. Тогда он закурил и, поудобнее усевшись на цыновке, начал:
- Прежде чем рассказать о событиях, имевших место в последние дни, я вынужден несколько отступить и поведать вам историю давно прошедших лет… Был я тогда еще совсем ребенком, детство мое прошло так же, как детство сотен тысяч японских детей. На лице моей матери я никогда не видел улыбки радости, зато очень часто замечал, как по ее морщинистому, изможденному лицу текли слезы… - Фукуда тяжело вздохнул. - Да, я не забыл этого!… Однажды отец еле добрался домой с работы - он не мог стоять на ногах и, не притронувшись к пище, улегся на цыновке. Его начала бить лихорадка, он бредил, что-то кричал. Мать побежала к соседям. Пришло несколько женщин, и от них мы узнали, что в деревне в этот день заболело еще несколько взрослых и детей.
Ночью меня разбудили рыдания матери - отец умер, не приходя в сознание. В нашей деревне стали твориться страшные дела: люди умирали каждый день, в нестерпимых мучениях, иногда прямо на улице. Спустя несколько дней приехали врачи. Уже через час после их появления по всей деревне пронеслось ужасное слово «чума»…
Врачи, которые приехали к нам, не вернулись в город: самолет сбросил немного лекарств и повернул назад. Нашу и несколько прилегающих деревень окружили проволочными заграждениями. Прибывшие войска и полиция строго следили за тем, чтобы никто не выбрался на ту сторону ограждения. Я еще не понимал всего этого, бегал по деревне, как остальные ребята, и смотрел, как умирают люди. Однако кое-что я все же осознавал: примчавшись к врачам, я просил их «прогнать смерть» и спасти умиравших. Но врачи были бессильны: наши добрые соседи - американцы и англичане, - зло усмехнулся Фукуда, - прислали так мало лекарств, что ими невозможно было остановить победоносное шествие смерти. И люди мерли, как мухи… Правительство вообще не занималось народом, - по его мнению, людей в Японии «чересчур много», жизнь человека стоит всего несколько иен, а медикаменты дороги, очень дороги… - Фукуда скрипнул зубами и нервно затянулся сигаретой.
- Все это я понял значительно позднее, - продолжал он после минутного молчания. - А тогда, шестилетним мальчиком, видя смерть моей матери, я только клялся себе, что когда стану взрослым, то буду врачом, получу белый халат, и у меня в карманах постоянно будет несколько пузырьков с жидкостью, убивающей чуму…
В числе присланных к нам врачей был один старый доктор, который очень возмущался тем, что прислано так мало лекарств. Не помню уже, что он тогда говорил, но знаю одно - он буквально плакал над каждым больным и проклинал тех, кто обрек людей на смерть. Я боялся этого доктора и в то же время любил его.
Старый доктор тоже любил меня, заботился обо мне и кормил, отдавая часть своего скудного пайка. Он горевал вместе со мной, когда умерла моя мать… Потом эпидемия начала затухать. В нашей деревне осталось в живых около десятка человек. Однажды старый доктор начал расспрашивать о моих родственниках. Услышав, что у меня никого больше нет, старик решил взять меня с собой в город, где у него была жена. Детей он не имел. Когда он узнал о моих сокровенных мечтах - стать врачом и убить чуму, то погладил меня по голове и обещал, что поможет мне выучиться на врача, что мои мечты совпадают с его собственными… До сих пор мне кажется, что я еще чувствую на своей голове его иссохшую старческую руку и слышу его дрожащий от волнения голос…
В городе меня отдали в школу. Старый доктор и его жена заботились обо мне, как о собственном сыне, и баловали, чем только могли. А надо сказать, что средства их были довольно ограниченными- старик не искал богатых пациентов, как это делали его коллеги. Больше того - он сторонился их. Не раз его вызывали по ночам к больному, с которым произошел несчастный случай на фабрике. Доктор спешил, волновался и приходил домой на рассвете, принося вместо денег горькие рассказы о рабочей недоле… А я учился. Учился прилежно. Был первым учеником в классе. Не раз я получал похвалы и награды за успехи…
Как-то директор школы вызвал меня к себе. Он сказал, что хотя мне только двенадцать лет, но я уже являюсь гордостью его школы. Однако, если я хочу быть настоящим японцем, то должен служить своему императору до последнего дыхания. Если я готов к этому, то он примет меры: меня переведут в военное училище, где подготавливаются будущие офицеры героической, непобедимой армии императора. На мое воображение подействовал вид красочного военного мундира. Я уже видел себя во главе войск, завоевывающих новые земли, представлял пышный триумфальный въезд в родной город. В моей фантазии встал Такео Фукуда - победоносный полководец и богатырь, о каких пишут в книгах… Я, помнится, даже поблагодарил тогда директора за его заботу обо мне.
Вернувшись домой, я обо всем рассказал старому доктору… - голос Фукуды задрожал. - Никогда… никогда не забуду я той печали, которая отразилась на его лице! Старик начал разубеждать меня. Он говорил, что я вступаю на плохой путь, что армия императора совсем не такая, какою она представляется мне. Он напоминал мне мечты о докторе - победителе чумы, о благородной миссии врача, помогающего народу. Но… блеск мундира и лавры героя были более притягательными, чем вид докторского халата…
Фукуда склонил голову.
- Не буду вам рассказывать, как я очутился в военной школе и чему я там учился. Нас учили всему, чему учат в обычной школе, на все это обильно сдабривалось соусом преданности императору, влюбленности в него. А в общем, - Фукуда махнул рукой, - вы сами знаете, как это выглядело. Ведь и до сих пор ничто не изменилось в большинстве таких школ. Скажу вам коротко - нас должны были превратить в машины, в безвольные механизмы, способные только выполнять приказы и бездумно служить императору. Когда я окончил школу, то был уже, собственно, не человеком, а именно такой машиной…
За несколько дней до выпуска каждого из нас вызывал к себе начальник: выпускнику объявлялось о зачислении в офицерскую школу. Несколько иначе выглядел разговор со мной и другими, окончившими школу с отличием. Начальник похвалил меня за успехи, от имени императора поблагодарил за старание и спросил, не хочу ли я учиться дальше, скажем, в университете. Тут только вспомнил я о своих прежних мечтах и рассказал, что хотел бы стать врачом, что мечтаю о карьере бактериолога. Это заставило начальника задуматься. Ответ от него я получил только через несколько дней. Он объявил, что я направлен в Киото, на медицинский факультет университета, с расчетом получения дальнейшей специализации в армии… Он добавил, что даже в университете я остаюсь военным - буду числиться в офицерской школе в Киото до самого окончания университета…
Так я вступил на путь науки. В свободное от лекций время меня и нескольких таких же, как я «военных студентов», заставляли заниматься военными науками. Я становился врачом и одновременно солдатом…
Университет я закончил в 1942 году. На следующий день после получения диплома меня вызвали к командору школы. С гордостью показал я ему диплом кандидата медицинских наук. Но вдруг заметил, что в кабинете, кроме командора, находится еще какой-то человек. Командор представил меня этому незнакомцу, титулуя его генералом. Завязался разговор о моей учебе и дальнейших планах. Уже через несколько минут я понял, что генерал очень хорошо знаком с бактериологией. Говорили мы главным образом о заболеваниях эпидемических. Очень много внимания мы уделили чуме, которой я интересовался с давних времен. Командор вступал в наш разговор редко, да и то только для того, чтобы похвалить меня как прилежного студента и настоящего офицера, который мечтает о беззаветном служении императору. Генерал внимательно выслушивал эти похвалы, время от времени задавая мне вопросы из области политики. Я отвечал так, как нас учили в офицерской школе: изрыгал проклятия по адресу Советского Союза, ругал коммунистов, призывал все кары неба на головы красных. Генерал был очень доволен. Наконец, разговор подошел к концу. Помню все это так ясно, как будто дело было сегодня… Генерал положил мне руку на плечо… - Фукуда сжался, словно почувствовал прикосновение змеи. - Он сказал мне: «Я уверен, что служа в моей части и специализируясь как бактериолог, вы принесете немало пользы нашей великой империи. Вы сможете там доказать свою ненависть к нашим врагам и, прежде всего, к коммунистам!»…
Фукуда прервал рассказ. Видно, что ему было тяжело, очень тяжело вспоминать этот давний разговор в Киото.
- Кто был этот генерал, я узнал только через год, когда уже служил в его «части»… - продолжал Фукуда. - Его имя - Исии…
- Что?! - разом вскрикнули все три слушателя.
- Да, Исии! - голос Фукуды был резким, в нем клокотала искренняя ненависть. - Да, товарищи, это был генерал Сиро Исии, взбесившийся военный преступник, который хотел заразить человечество чумой и убивать людей бактериями… Вы, наверно, читали отчеты о процессе в Хабаровске? Так вот я… - горько усмехнулся Фу куда, - я был тем, кого генерал Исии лично готовил в свои сподвижники. Подобные случаи были весьма редки в нашей «части». Видимо, я имел незаурядные качества ученого, коль скоро сам Исии заинтересовался моей особой…
Трясущимися руками Фукуда долго вытаскивал из пачки сигарету. Потом несколько раз пытался зажечь спичку, но ломал ее и никак не мог закурить. Косуке подал ему огня.
- Успокойся! - тихо сказал секретарь. - Это дела прошедшие. Важно то, что ты в конце концов понял свою ошибку.
Жадно затянувшись несколько раз, Фукуда овладел собой. Голос его теперь звучал глухо и несколько апатично.
- Из Киото я приехал в Токио. В генеральном штабе меня направили к какому-то полковнику. Он долго говорил со мной о политике, о моих взглядах и намерениях. Особенно долго и скрупулезно допрашивал о моем отношении к Советской России и к коммунистам вообще. Мои ответы, видимо, удовлетворили его, и вскоре допрос был закончен. Я получил необходимые документы, направление и особый пропуск. Полковник сказал, что с этого момента я уже являюсь офицером специальной службы и поэтому подпадаю под действие особых уставов. Сохранение военной тайны обязательно для меня в значительно большей степени, чем для любого офицера, и ответственность на меня падает тройная. Никто не должен знать, что я еду в такую-то часть, никто не должен знать, что я буду специализироваться на бактериолога…
- Вы были в «отряде № 731»?
Секретарь задал этот вопрос так неожиданно, что Фукуда в первую минуту не понял его и удивленно посмотрел на спрашивающего. Глаза секретаря смотрели холодно и взгляд был острым.
- Да, - тихо ответил Фукуда.
- Теперь я понимаю кое-что, - сказал секретарь, обращаясь к товарищам. - По крайней мере, понимаю причину нервничанья генерала Канадзава…