— Нет! — закричал Фрост. — Этого делать нельзя!
— Интересно, почему нельзя? — спросил Хэч.
— Да потому, что мы всегда будем сомневаться, не упустили ли мы куш.
Мы знали, что Фрост прав, но не торопились согласиться с ним.
Наконец мы потянули жребий, и Блину не повезло.
— Ладно, — сказал я. — Завтра с утра пораньше…
— Что там, с утра! — заорал Блин. — Я хочу покончить с этим сейчас же.
Он боялся, и ему, право, было чего бояться. Да и я чувствовал бы себя не в своей тарелке, если бы вытащил короткую спичку.
Не люблю болтаться по чужой планете после наступления темноты, но тут уж пришлось. Откладывать на завтра было несправедливо по отношению к Блину. И кроме того, мы увязли в этом деле по самые уши и не ведали бы покоя, пока не разузнали бы, что нашли.
И вот, взяв фонаря, мы пошли к силосной башне. Протопав по коридорам, которые показались нам бесконечными, мы вошли в зал, где стояли машины.
Они все вроде были одинаковые, и мы подошли к первой попавшейся. Пока Хэч снимал шлем, я приспосабливал для Блина сиденье, а Док пошел в соседнюю комнату за шашкой.
Когда все было готово. Блин сел на сиденье.
Вдруг из меня поперла глупость.
— Послушай, — сказал я Блину, — почему должен делать это непременно ты?
— Кому-то надо, — ответил Блин. — Так мы скорее всего узнаем, что это за штука.
— Давай я сяду вместо тебя.
Блин обозвал меня нехорошим словом, чего он делать не имел никакого права, потому что я просто хотел помочь ему. Но я его тоже обозвал, и все стало на свои места.
Хэч надел шлем на голову Блину. Края шлема опустились так низко, что не стало видно лица Блина. Док сунул шашку в трубу, и машина, замурлыкав, заработала, а потом наступила тишина. Не совсем, конечно, тишина… если приложить ухо к кожуху, слышно было, как машина работает.
С Блином ничего особенного не случилось. Он сидел спокойный и расслабленный, и Док принялся сразу же следить за его состоянием.
— Пульс немного замедлился, — сообщил Док, — сердце бьется слабее, но, по-видимому, никакой опасности нет. Дыхание частое, но беспокоиться не о чем.
Мы ждали и ждали. Машина работала, а размякший Блин сидел в кресле. Он был расслаблен, как собака во сне, — возьмешь его руку, и кажется, что из нее начисто вытопили кости. Мы волновались все больше и больше. Хэч хотел сорвать с Блина шлем, но я ему не позволил. Черт его знает, что могло произойти, если бы мы остановили это дело на середине.
Машина перестала работать примерно за час до рассвета. Блин начал шевелиться, и мы сняли с него шлем.
Он зевнул, потер глаза и выпрямился. Когда он увидел нас, вид у него сделался немного удивленный — он узнал нас вроде бы не сразу.
— Ну как? — спросил его Хэч.
Блин не ответил. Видно было, что он приходил в себя и что-то вспоминал, собираясь с мыслями.
— Я путешествовал, — сказал он.
— Кинопутешествие! — с отвращением сказал Док.
— Это не кинопутешествие. Я там был. На планете, на самом краю Галактики, наверное. Ночью там мало звезд, да и те, что есть, совсем бледные. И над головой двигается тонкая полоска света.
— Значит, видел край Галактики, — кивнув, сказал Фрост. — Что его, дисковой пилой, что ли, обрезали?
— Сколько я просидел? — спросил Блин.
— Довольно долго, — сказал я ему. — Часов шесть-семь. Мы уже стали беспокоиться.
— Странно, — сказал Блин. — А я могу поклясться, что был там больше года.
— Давай-ка уточним, — сказал Хэч. — Ты говоришь, что был там. Ты хочешь, наверно, сказать, что видел эту планету.
— Я хочу сказать, что был там! — заорал Блин. — Я жил с этими людьми, спал в их норах, разговаривал и работал вместе с ними. Когда я в огороде работал, я себе кровавый мозоль мотыгой натер. Я ездил с места на место и насмотрелся всякой всячины, и все это было по-настоящему — вот как я сижу сейчас здесь.
Стащив его с сиденья, мы пошли обратно на корабль. Хэч не позволил Блину готовить завтрак. Он что-то состряпал сам, но кок из него был никудышный, и ничего в рот не лезло. Док откопал бутылочку и дал хлебнуть Блину, а всем остальным не досталось ни капля. Он сказал, что это лечебное, а не увеселительное средство.
Вот такой он бывает иногда. Настоящий жмот.
Блин рассказал нам о планете, на которой побывал. Правителей на ней, кажется, вообще не было, так как она в них не нуждалась, но богатой жизни тоже не было — довольно простодушные жители ее занимались примитивным сельским хозяйством. Блин сказал, что они похожи на помесь человека с кротом, и даже пытался нарисовать их, но толку от этого получилось мало, потому что Блин художник был липовый.
Он рассказал нам, что они выращивают, что едят, и это было потешно. Он даже легко называл имена местных жителей, припоминал, как они разговаривают — язык был совсем незнакомый.
Мы забросали его вопросами, и он всегда находил ответы, причем было видно, что он не выдумывал. Даже Док, который с самого начала был настроен скептически, склонялся к мысли, что Блин и в самом деле посетил чужую планету.
Поев, мы погнали Блина в постель, а Док осмотрел его и нашел, что он вполне здоров.
Когда Блин с Доком ушли, Хэч сказал мне и Фросту:
— У меня такое ощущение, будто доллары уже позвякивают у нас в карманах.
Мы оба согласились с ним. Мы нашли развлекательное устройство, какого сроду никто не видел.
Шашки оказались записями, которые не только воспроизводили изображение и звук, но и возбуждали все прочие чувства. Они делали это так хорошо, что всякий, кто подвергался их воздействию, ощущал себя в той среде, которую они воссоздавали. Человек как бы делал шаг в воспроизводимое и становился частью, он жил там.