- Какая там очная ставка! План вот какой.
Сергей продолжал говорить с прежней горячностью. Когда он кончил. Костя удивленно посмотрел на него и недоверчиво спросил:
- А ты, брат, не того? Не рехнулся? Это же - нарушение всех правил.
- Не беда. Важен результат.
- А ты в нем уверен? Я лично не очень.
- А я почти уверен.
- Вот видишь, «почти».
- Да ведь без риска нельзя. Это же и комиссар говорил, помнишь? План, говорит, рискованный.
- Но он еще сказал, что другого выхода нет. А здесь, может, и есть.
- «Может»! А может, и нет?
- Ну, знаешь что? - решил наконец Костя. - Пошли к Зотову. Как он скажет.
Зотов внимательно выслушал обоих, потом долго молчал, перекладывая карандаши на столе.
- М-да. Признаться, мне это дело нравится. Но давайте подойдем с другой стороны. Что будет, если твой план не удастся? - обернулся он к Сергею.
- Да ничего не будет, - поспешно ответил тот. - Просто следствие тогда пойдет обычным путем. Спирин так и не узнает, чем мы располагаем.
Зотов снова помолчал, затем снял трубку и позвонил Силантьеву.
К концу дня вопрос был окончательно решен, и Коршунов приступил к реализации своего необычного плана.
В тот же вечер Сергей вызвал Горюнова. Допрос был коротким. Сергей на этот раз держался сухо и официально.
- Значит, отказываетесь давать показания насчет убийства Климашина? - спросил он. - Как знаете. Только имейте в виду: Спирин арестован, и он не так глуп, чтобы вести себя, как вы. Да еще при таких уликах. Смотрите не прогадайте. Ведь суд всегда учитывает чистосердечное раскаяние и первые признания. А вы можете с этим опоздать.
Горюнов нервно закусил губу, но продолжал молчать. Его увели.
Проходя в сопровождении конвоя по двору Управления милиции. Горюнов лихорадочно старался собраться с мыслями, понять, почему Коршунов вел себя сегодня так необычно. Спирина взяли! Неужели он все расскажет? Что тогда будет? Нет, этого не может быть. А почему? Ведь он и сам давно бы все рассказал, если бы не боялся Спирина. А тому кого бояться? Его, Горюнова? Уж кого-кого, а его-то Спирин не боится. И вообще в таком деле своя рубашка ближе к телу. А может, Коршунов врет, что Спирина взяли? Разве его возьмешь, да еще с пистолетом? Конечно, врет! И все-таки зачем, ну, зачем он только пошел на это дело? Вот теперь-то уже кончена его жизнь, все кончено, по-настоящему…
Когда вошли в здание тюрьмы, дежурный спросил у конвойного:
- Этот из пятнадцатой камеры?
- Так точно.
- Ведите в другую. В пятнадцатой дезинфекцию начали. Ну, в седьмую, что ли…
Занятый своими мыслями, Горюнов не обратил внимания на этот короткий разговор. Да и не все ли равно, куда его поведут?
В небольшой полутемной, очень чистой камере находился еще один арестованный.
Когда ввели Горюнова, он спал, укрывшись с головой одеялом, но при звуке открываемой двери приподнялся.
Ни на кого не глядя, Горюнов прошел к свободной койке и, повалившись на нее, уткнулся лицом в подушку.
Неожиданно над ним раздался чей-то голос:
- Колясь, ты?
Горюнов повернулся и от изумления в первый момент не мог произнести ни слова. Перед ним стоял Спирин.
- Вот это фартово! - продолжал тот. - Перепутали и сунули тебя сюда. Теперь живем!
Но в голосе его не чувствовалось никакой радости, говорил он снисходительно и насмешливо.
Горюнов наконец пришел в себя.
- Здорово! Вот здорово! - захлебываясь, прошептал он. - Что теперь делать будем?
- Меня слушай. Уж я теперь выскочу. Ну, и ты со мной, конечно. Давно замели?
- Неделю как сижу. Ничего им не рассказывал.
- Так. Теперь о чем будут спрашивать, все мне передавай. Понял?
- Ага. А ты мне. Ладно?
- Известное дело. Я уж тебя научу, что им лепить. Держись за меня.
Они еще долго шептались в темноте.
Спирин устроился на кровати основательно, как дома, и через минуту уже спал каменным сном. Горюнов же долго не мог заснуть. Его трясло, как в лихорадке; мысли скакали в голове, теснили друг друга; надежда боролась со страхом, иногда его вдруг охватывало отчаяние и острая, нестерпимая жалость к самому себе.
Он и сам не подозревал, как разбередил ему душу Коршунов.
На следующее утро, сразу после завтрака, Спирин был вызван на допрос.