- А вы, значит, в благодарность за это слушок какой-то из третьих рук поймали, снабдили сомнениями всякими и ну донос строчить? Всю жизнь человека зачеркнуть этим решили?
- Зачем же, - смущенно возразил Клим, окончательно сбитый с толку враждебным напором Козина. - Мы этого не хотели. Просто проверить бы…
- Мы просто не проверяем, товарищ Привалов! - отчеканил Козин. - Мы ведем следствие и на основании неопровержимых улик арестовываем виновных. А это разве улики? Говорите, улики это или нет?
- Какие же это улики. Это просто…
- Вот именно, - решительно перебил его Козин. - А если так, то берите перо и пишите.
- Что писать-то?
- А вот то, что мне сказали. Что просите вашему письму значения не придавать, сведения в нем считаете непроверенными и сомнительными, за достоверность их поручиться не можете и свидетелем считать себя отказываетесь. Тогда я вас допрашивать и предупреждать по девяносто пятой статье не буду. А то ведь у вас с этой статьей неприятность наклевывается. А там, между прочим, два года тюрьмы. Не шутка, а?
- Ну, если вы так поворачиваете… - неуверенно произнес Клим.
- Само поворачивается, дорогой мой, - снова перебил его Козин. - Само. Так будете писать?
- Говорите, как писать-то?
Козин принялся диктовать.
Под вечер довольный Козин уже входил в кабинет Гаранина. Он нарочно выбрал момент, когда Коршунова не было в Управлении. В этом случае его обращение через голову начальника отделения было оправдано. А с Коршуновым он не хотел говорить по такому щекотливому делу. Коршунова он не любил и чувствовал, что Сергей ему платит тем же.
- Разрешите доложить, Константин Федорович?
- Что там у вас? - Костя поднял голову. - Заходите.
- Допросил по существу письма этого самого Привалова. Как и следовало ожидать, выеденного яйца оно не стоит. Вот он объяснение написал. - Козин положил на стол бумагу. - Отказывается от своих подозрений. Легкомыслие одно.
Костя пробежал глазами объяснение Клима и спокойно сказал:
- Так. Оставьте мне это вместе с письмом. О чем еще с ним толковали?
- Пока больше ни о чем. Сильно парень расстроился, что письмо это написал.
- Вот как? - усмехнулся Костя. - Даже расстроился? Интересно! - И, подумав, спросил: - У вас какое задание еще?
- Завтра с утра в ГАИ. Разыскивать машину, которая была на убийстве.
- С кем едете?
- Один.
- Поедете с Лобановым. Он будет за старшего.
- Что же, я один, по-вашему, не справлюсь? - с досадой спросил Козин.
- Считаю, что нет, - как всегда, невозмутимо, ответил Костя. - Вам еще подучиться надо.
…В тот вечер Сенька Долинин еле дождался своего дружка. Пока пришел Клим, он весь извертелся на скамье у ворот и выкурил от волнения не меньше десятка папирос.
- Явился не запылился? - ядовито приветствовал он приятеля. - Ты, слава богу, не девушка, чтобы на свидание опаздывать, учти. А ко мне, между прочим, и девушки не опаздывают.
Клим, не отвечая, уселся на скамью и с мрачным видом закурил.
- Ну, чего молчишь? В милиции был? Чего сказали? - принялся теребить его Сенька. - Ты мне эти сфинксы брось. Давай рассказывай.
- Эх, Сенька, - вздохнул Клим. - Зря, брат, мы то письмо накатали.
- То есть как это зря? - возмутился Сенька. - Ты чего несешь?
- А то, - с раздражением ответил Клим. - Чуть два года тюрьмы из-за него не схватил.
На веснушчатом Сенькином лице отразилось такое изумление, что Клим даже в темноте заметил его и невольно усмехнулся.
- Факты, видишь, там непроверенные, и доказать их я не могу, - пояснил он. - Ну, а за ложные показания следует два года. Девяносто пятая статья у них какая-то есть. Вот и пришлось от письма отказываться. В письменной форме.
Потрясенный Сенька не сразу пришел в себя.
- Отказываться? - не веря своим ушам, переспросил он.
- Ага. А что поделаешь?
- Выходит, мы к ним с открытой душой, а они тюрьмой грозят?
- Выходит, так.
- Ну, нет. Ясности тут не вижу.
- А ты, Сенечка, валяй, как тогда с Марсом, - насмешливо посоветовал Клим. - Раз ясности нет, то и отложи. - Он устало махнул рукой. - И вообще, что нам, больше всех надо, что ли?
- По-твоему, значит, наплевать и забыть?
- Ага.
- Это, если хочешь знать, на Марс можно наплевать и забыть. А наша грешная земля меня еще волнует. Понятно?