Когда Хаубан рассказал ему о себе и о том, как тот подарил ему хызму, Тараул обнял егета:
— Аи, сынок, Сура-батыр был львом. При нем водяной батша не смел ступить на землю… Цела ли хызма, сынок?
— Цела, олатай, цела, я берегу ее пуще себя самого. Вот она, — ответил Хаубан, показывая хызму. Старик взял ее в руки, поцеловал и снова вернул.
— Сын мой, — сказал он, — когда дарил я тебе хызму, ты был ребенком. И потому скрыл от тебя одну тайну… Эта хызма — отца твоего. Память, оставшаяся от сыновей Урал-батыра. Водный батша Шульген только ее и боится. Храни ее вечно и никому о ней не говори.
Простились они, и старик пошел своей дорогой. О золотой утке Хаубан так ничего и не сказал ни старику, ни другим людям.
…Говорят, долго после этого подкарауливал Хаубан золотую утку. Месяцы, годы прошли. Хаубан не раз ночевал на берегу озера, но утку так и не увидел. Настреляв дичи, он приносил ее старому Тараулу и все молчал про волшебную птицу. И вот однажды — слово за словом — Хаубан попросил старика рассказать о владыке озера.
И вот что тот поведал.
— Я не знаю человека, который бы видел, как Шульген-батша выходит из озера. Встретил как-то на берегу озера женщину, она и говорит: «Приметила я, что на четырнадцатые сутки каждого месяца, в полнолуние, появляются на озере птицы в одеянии голубей, играют, плещутся. Наверно, это дочери джиннов…». А в другой раз утверждала, что на озере плавает золотая утка…
— Что эта за женщина? — поинтересовался Хаубан.
Тараул ответил:
— Она, говорят, присматривала за детьми Масем-хана. А дочь хана купаться пошла, вошла в воду, и не успела женщина глазом моргнуть, как исчезла ханская дочь. И приказал той женщине хан не приходить без дочери, — хоть с голоду умри, но дождись, когда вернется дочь… Вот с тех пор и ходит она печальная по берегу озера…
Запомнил Хаубан рассказ старика и, попрощавшись, пошел к озеру. Дождался четырнадцатой ночи нового месяца.
Ясная ночь, тихая. Полная луна вышла. Притаился Хаубан. Вдруг всплеск послышался — будто купается кто-то. Подполз Хаубан ближе, прижался к земле и видит — но не утку, а девушку на золотом троне. Распустила она косы золотые и волосы расчесывает. А вокруг, воркуя, сизые голуби резвятся.
Подкрался Хаубан и схватил девушку за косу. Вздрогнула девушка, голуби поднялись и улетели. А Хаубан волосы на руку наматывает и говорит:
А девушка эта, оказывается, и была той уткой — дочерью подводного батши.
Хаубан ей ответил на это:
Услышав эти слова, сказал Хаубан девушке так:
Выслушав эти слова, задумалась девушка.
«Даже когда я о славе своего отца поведала, он не испугался. Что же это за егет такой?» — подумала она.
Потом такие слова сказала:
На эти слова ответил так Хаубан:
Услышав эти слова, девушка испугалась и так отвечала:
Так узнал Хаубан, что девушку зовут Нэркэс. И еще раз заставил поклясться ее, что слово свое она не нарушит. Поклялась Нэркэс и велела Хаубану закрыть глаза. Он закрыл. Потом она велела открыть глаза…
Несколько дней, говорят, гостил Хаубан в этом дворце. Девушки-служанки Нэркэс угощали его, пели песни ему. Но не мог Хаубан ни есть, ни пить. Видела Нэркэс — грустит Хаубан, не находит себе покоя. Пошла к отцу и рассказала ему все — от начала до конца.
Так говорила она:
Услыхав от дочери слова такие, батша сначала удивился, говорят, потом задумался надолго — как бы избавиться от егета? Наконец, он сказал:
Услышав такие слова, Нэркэс решила смягчить сердце отца и сказала ему:
Выслушав мольбы дочери, надолго задумался батша. Потом, говорят, собрал своих визирей, позвал двенадцатиглавого дива по имени Кахкаха24 и попросил у них совета.
И такой совет дал Кахкаха:
Понравился батше совет Кахкахы. И решил он направить Хаубана вместе с Нэркэс во дворец, где жили похищенные на земле девушки.
Батша подозвал к себе Нэркэс и сказал:
Нэркэс, повинуясь воле отца, показала Хаубану все дворцы, потом прошли они через сад и остановились перед золотым дворцом.
Нэркэс так сказала Хаубану:
Сказав так, Нэркэс, говорят, открыла дворец и впустила Хаубана к Акбузату.
Увидел Хаубана Акбузат, встал на дыбы и, втянув воздух ноздрями, заржал.
Но Хаубан не дрогнул, не испугался. Когда посмотрел он в медные глаза коня, Акбузат, мотая головой, в сторону отошел и стал передними ногами бить.
Услышав удары копыт, охранявшие тулпара дивы начали спускаться с крыши дворца. Увидев, что на помощь дивы пришли, Акбузат с яростью подскочил к Хаубану, замотал головой и хотел ударить его передними ногами.
Но Хаубан и тут не испугался, а смело шагнул к коню навстречу. Повернулся тогда Акбузат, чтобы лягнуть его задними ногами, но Хаубан протянул руку и потрепал ласково коня по крупу. Прижав уши, Акбузат хотел было прыгнуть на Хаубана, но глянув на него, сказал:
Сказал Акбузат эти слова и, считая теперь Хаубана своим батыром, ласкался к нему, прядая ушами.
Потрепал Хаубан Акбузата по холке и вышел из дворца.
Нэркэс ждала его и, увидев Хаубана — живого и невредимого, — улыбнулась, выказывая свою радость. Потом она позвала его во дворец, где жили девушки.
У ворот дворца она так поучала его:
Хаубан, услышав от Нэркэс эти слова, изумился и, посмотрев на нее, сказал:
Услышав эти слова, Нэркэс надолго задумалась, а потом так сказала: