Полосухин уныло посмотрел вслед убегавшим девушкам и стал рассказывать непечатный анекдот из серии «для курящих». Но Корзухин не слушал его и меланхолически смотрел себе под ноги. Павлов тоже хандрил.
— Да что вы сидите, как мертвецы? — не выдержал Полосухин. — Пошли в деревню, там с колхозниками поболтаем.
Приятели отрицательно покачали головами. Обругав их старыми валенками, Полосухин отправился сам. Дело шло к полудню, и тени сокращались так интенсивно, как будто речь шла о какой-то преувеличенной смете в природе. Корзухин с усилием выдыхал раскаленный воздух, и ему казалось, что из ноздрей его идет дым. Со стороны реки подул ветерок, словно вышедший из пламенной металлургической печи.
— Самое страшное дело — это отдых по правилам медицины, — убежденно сказал Корзухин, поворачиваясь к Павлову. — Сиди и ничего не делай. У нас на севере если дует ветерок, то от него летом пахнет снежком. Еще день-два — и я потеряю последний жирок.
— Я тоже, — невесело промолвил Павлов, устало следя за мухой, кружившейся над его головой.
— Безделье утомляет хуже всякой работы, — продолжал Корзухин. — Даже в нашем проклятом Заполярье разве я хоть минуту бы оставался, если бы не интересная работа.
— А вправду интересная?
— Безусловно. Это одно и держит всех нас там. Ничего другого нет, а работа интересная.
— Да чем же?
— Всем. Тут и рассказывать нечего. Адские условия, а твои агрегаты должны работать. Ломик железный, если упадет с высоты, распадается в брызги. Не веришь? Сам видел. А мотор тянет нагрузку, краны ходят. Или, скажем, так: запчастей завезти не успели, навигация кончилась, на самолеты грузят одни лекарства и газеты. И вот думаешь, книги читаешь, трудишь мозги. Наши профессора со страху бы перемерли, если б знали, как мы, бывало, тянули линии электропередач в пургу или работали на высоковольтных установках, когда всякое заземление исчезло в мерзлоте. Нет, север — это академия! Ты зимой вечерами дома скучаешь. А я детей не вижу, они до меня ложатся спать и после меня встают.
— Кто же тебя так задерживает? Ведь не имеют права.
— Сам задерживаюсь. Интерес работы. Бывает, жена плачет в телефон настоящими слезами, тогда отрываюсь. Танев, приятель мой, говорит, что север не любит дурака и уважает умного. Умному человеку есть о чем думать.
— А как строителям там — интересно?
— В первую очередь строителям. Чудак, пойми, на чем строишь? На вечной мерзлоте. А это такая штука — сегодня, как гранит, завтра от сотрясения твоих агрегатов, от тепла помещения какая-то линза льда в далекой глубине растаяла, и вот стены плывут, этаж падает на этаж, дом перекашивается хуже знаменитой Пизанской башни. Вначале это было типичное явление.
— А сейчас?
— Сейчас нашли способ бороться с этим. Я не строитель, не знаю их секретов. Но все они утверждают, что ничего более интересного, чем строительство на севере, еще не выдумано.
— Знаешь, Владимир, не могу я больше здесь. Не дать ли директору молнию?
— Правильно. Пусть, душа из него вон, отвечает. И я дам своим. Пиши.
Оба набросали текст телеграмм на листах из блокнота и обменялись листами.
— Ну, как моя? — с тревогой спросил Павлов, прочитав телеграмму Корзухина.
— Великолепная. А моя?
— Тоже неплохо.
— Тогда на почту, а то через час у них перерыв.
Лила, Мила и Нила еще два дня упрямо отказывались нарушить порядок дня санатория. Но услышав от проходившего колхозника, что после выпавшего дождя появилось много грибов, девушки решились на прогулку. Было условлено, что после завтрака следующего дня все шестеро отправятся в лес по грибы.
К завтраку вышел один Полосухин.
— Где же ваши приятели? — обиженно спросили Лила и Мила. — Нехорошо заставлять ждать.
— Их уже не дождешься, — ответил Полосухин, принимаясь за котлету. — Вчера вечером они получили молнии из Москвы и Украины и ночью распростились с санаторием, чтоб поспеть к утреннему московскому самолету.
— Неужели Корзухину так не терпелось попасть в этот ужасный совхоз, куда он решил ехать? — спросила с досадой Мила.
— Это еще бы ничего, если совхоз. Да ведь они на Север. Сейчас, вероятно, уже пересекают полярный круг!