— Да, палатин, все слензяне, что идут, встали под его хоругвь.
— Стало быть, пойдут вниз по Яцельде на Пинск. И, скорее всего, заранее сговорившись с Полоцком… — задумчиво произнес тот, кого называли палатином.
— Петр, а ты не забыл, что в Пинске сидят мои братья? — услышав эти слова, хозяин замка немного поморщился. Он не любил вмешательства жены в мужские дела, хотя и отдавал должное ее гибкому изворотливому уму. Но сейчас одернуть супругу не рискнул — как-никак, именно она связывала его родственными узами с наследником:
— Нет, не забыл. И это просто великолепно. Владислав, вот тебе и законный повод — защита твоих дядьев. Лучше и не придумаешь. Святополк ведь сидел на Киевском столе раньше Мономаха, стало быть, прав на престол у них больше, чем у Мстислава!
— Права не заменят кованую рать, — молодой князь, напряженно вслушивавшийся в речь Петра, что-то быстро прикинул. — Хорошо, если у них в Пинске наберется триста-четыреста воев. Я могу выставить тысячи две-три. Этого мало, чтобы всерьез воевать с Киевом. Вспомни поход двухлетней давности. Сил было вдвое больше, а нам не удалось даже взять Волынь.
— Ярослав свершил все, что мог… — на глаза женщины вновь навернулись слезы.
— Владислав, объявить что-то во всеуслышанье — совсем не значит сделать! Что нужно НАМ? — выделил он голосом последнее слово.
— Кому НАМ?
— Нам: это тебе, как наследнику престола, и мне, как палатину Силезии. Так вот НАМ совсем не нужен полный успех похода Скрибимира. Потому как тогда и силы, и влияние, и слава королевы и авданцев увеличатся многократно. В ущерб нам, разумеется. Но и полного провала допустить нельзя, ибо тогда уже Киев усилится очень значительно.
— Так что же делать, палатин? — Владислав был в растерянности, он только-только начинал постигать тончайшее искусство интриги.
— Нужно, чтобы своим трудным успехом этот поход был обязан тебе. Ключ ко всему — Берестье. Поэтому нам надо будет сделать так…
Мишкины ночные похождения при приеме отроков в Перуново братство не привели ни к чему хорошему, незалеченные толком раны воспалились, и наутро после возвращения в Ратное он свалился в горячке. Настена, срочно вызванная встревоженным Корнеем, как и в прошлый раз устроила воеводе погорынскому серьезную взбучку. С трудом приведенный в сознание Михайла только недоуменно вглядывался в окружающих и, казалось, не мог понять, где он.
Мать Юльки? А кто же мне только что говорил:
" Что же, вы, батенька, себя не бережете? Скажите спасибо, что мы сумели аппаратуру усовершенствовать и научились "путешественников" назад возвращать. Кстати, за вами должок — посылок так и не было. Придется, голубчик, еще разок в двенадцатом веке побывать. И уж теперь-то не поскупитесь, Михаил Андреевич! "
Разве это не Максим Леонидович был? Блин, привидится же такая чепуха! Крепко же меня, приложило, что я доктора, как наяву разглядел!
Лекарка напоила больного горько-вяжущим отваром каких-то трав и категорически предписала полный покой. В результате Корнеем на внука был наложен очередной "домашний арест".
Казалось бы, несколько дней Академия могла и обойтись без председателя своего Совета. Но не тут то было. Уже через день в Ратное верхами приехали Дмитрий с Петькой, рассказавшие об очередной напасти. Услышанное крайне не понравилось Мишке, вынужденному безвылазно лежать в горнице, да к тому же сплошь замотанному в тряпки, пропитанные пахучими лечебными отварами. Оказалось, что вот-вот готовы были остановиться учебные занятия по письму и арифметике во всех десятках. В отсутствие Михайлы некому стало давать задания и проверять правильность ответов.
— Я пока велел всем десяткам написание всех буквиц повторять, но этого надолго не хватит, — сокрушенно покрутил головой Дмитрий. — А у нас в Академии даже Псалтиря нет, чтоб было что читать и откуда списывать.
— С моими чуток полегче, — я их пока в помощь Илье и Демьяну определил, — озабоченность Петра была не меньше. — Проверять запасы на зиму да списки потребного составлять. Но все равно — еще день-два и учить будет нечего.
— Да, задача, — пришел Мишкин черед призадуматься. Думал он, впрочем, недолго — Ладно, Петь, сходи-ка бересты принеси и писало.
Вот ведь засада! Как хорошо было в мое школьное время — взял задачник и решай задачи, номера которых назвал учитель. Или по правописанию тексты переписывай. Стоп, стоп! А ведь кажется хорошая идея — пока с учебниками полный швах, сделать сборники упражнений по разным предметам. Хотя бы по двум на первое время: письму и арифметике. А потом и до семи свободных искусств дойдем. Только вот не разорваться же мне на все десятки. Значит, помощники нужны, а где их взять? Это в Киеве или Константинополе хорошо — ученых, и монахов и мирян, пруд пруди. А здесь в Ратном? Я да отец Михаил, и оба немощные. Нужно, стало быть, чтобы одни ученики учили других. Как же это называется? Американская система, кажется? Ладно, с десятком учеников я справится смогу, а заодно и учебных пособий можно будет наделать. Только сколько же это бересты для обучения уйдет? Или можно чем-то заменить? Вроде раньше на восковых дощечках писали. Да, пожалуй, самое оно — многоразовая тетрадь. А на бересте сборники упражнений будем делать, чтобы в Академии оставались — сразу для следующих поколений учащихся задел. Ну, вы и голова, сэр Фокс, — сразу видно компенсируете телесную немощь повышенной мозговой активностью!
— Минь, вот, смотри, принес. Только как же ты весь в повязках писать-то будешь?
— Нет, это вы сейчас писать будете. Я сейчас несколько загадок на числа придумаю. Ну, как в Турове примерно. А завтра по десяткам нужно будет сначала дать переписать их каждому, да после и решить.
— А на чем переписывать, на бересте? Так много надо, — Петр, оправдывая свое купеческое происхождение, сразу озаботился писчими принадлежностями.
— Сначала на бересте. Мить, бересты надо бы побольше заготовить. Передай Демке — пусть к Сучку пошлет узнать, где ее можно заготовить, да и начинает запасаться. А еще надо вощаницы заготовить. По две на каждого отрока — одна для письма, а другая для чисел.
— Ага. Я видел, какие они бывают, — тут же подхватил мысль Петька, — сделаем. Только воску много нужно будет — попроси Корней Агеича, он тебе не откажет. А я схожу к плотникам, что стольцы делают и договорюсь, чтобы нам отпилки от дощечек, пригодные для сего дела оставляли. У них там много всякого — в основном Плаве на растопку идет.
— Так вот, завтра вот еще что сделать нужно будет — в каждом десятке отберите по два отрока, больше других к счету и письму способных. Назовем их старшими учениками. И каждый день половину отправляйте сюда — со всеми письменными принадлежностями. Я им новые задания придумывать буду по письму и по счету. А они запишут, и на следующий день каждый своему десятку и растолкует, что к чему и проверит, как у них ученье идет. А в это время вторая половина "старших учеников" будет новые задания записывать. Только пусть исписанную бересту не выкидывают, а по порядку складывают. Мы из отдельных частей маленькие книжицы для обучения будущих учеников сделаем.
— Ладно, все понятно, Минь. Все сделаем. Давай, говори, что писать, сейчас быстро запишем и поедем назад, чтобы в потемках не возвращаться. А ты завтра жди, с утра как раз и пришлем "старших учеников", до обеда они точно здесь будут.
Полночи Мишка ворочался с боку на бок и все не мог заснуть — ужасно чесались воспалившиеся раны. И хотя умом он понимал, что это один из признаков заживления, но так и хотелось сорвать все повязки и всласть начесаться или бултыхнуться в прохладную воду Пивени — смыть с тела жаркий пот и лечебную мазь. Но кроме телесной доставала еще и умственная чесотка — Михайла лихорадочно вспоминал задачи по арифметике для начальной школы из той, прошлой, жизни. Только когда за окошком начало немного светать он смог забыться коротким беспокойным сном.
Утро следующего дня выдалось просто ужасным. Во-первых, Мишка так и не сумел выспаться, разбуженный доносившимися со двора голосами. Во-вторых, от болезни и недосыпания у него страшно разболелась голова. Ну и, наконец, никак не оставлял этот проклятущий зуд. Поэтому появившихся в дверях Роську и Юльку он встретил весьма неприветливо:
— Вы чего теперь: каждый на меня глазеть будет приезжать?
— Ты чего, Миш? — Роська удивленно поднял брови. — Сам же вчера Дмитрию велел учеников привезти. Вот мы и отобрали из каждого десятка. А еще, ну чтобы больше порядка было, придумали каждый раз с ними нового урядника отправлять — старшим. Моя сегодня очередь. Ну, а …
— А я на тебе учиться приехала, — перебила его Юлька. — Мне тоже надо. Посмотреть вот, как таких раненых дураков лечить, которым на одном месте не сидится. До такой степени, что чуть до огневицы не доходит.
Чудеса, от ее голоса даже куда-то уходила головная боль и Мишка ловил себя на мысли, что слушая ее невольно расплывается в улыбке.
— Ладно. Роська, я пока ему повязки сменю, а ты за Корнеем Агеичем сходи, позови его сюда.
— Ага. Я мигом слетаю.
— А ты чего улыбаешься? — напустилась юная лекарка на Мишку. — Или, думаешь, бессмертным стал? И тебе никакие раны нипочем? А ну-ка, вспомни, как вон Роська мучился.
— Стоит мне на тебя, Юленька, посмотреть, как сразу легче становится, а если еще и за руку возьмешь…
— Балаболка, — девушка, улыбнувшись, отвесила ему легкий подзатыльник. — Помолчи, пока я повязки менять буду.
Она достала из привезенного узелка маленький горшочек, и по горнице разнесся резкий запах лекарственных трав. Оба на некоторое время примолкли.
Когда спустя некоторое время Корней в сопровождении Роськи вошел в горницу, перевязка подходила к концу.
— Ну, что, лекарка Юлия, жить будет? — Воевода Погорынский намеренно обращался к ней преувеличенно серьезным тоном. — Или, может, Бурея позвать? Чтоб долго не мучился?
— Будет, будет, — Мишка так и не понял осознанно она скопировала интонацию Настены или нет — если только хотя бы седьмицу никуда выходить не будет и с отроками слишком долго трепаться.
— Да я не трепаться, я им задания по грамоте и числам даю, чтоб учеба не прекращалась.