— В каждом доме меня чем-нибудь да угощают, — дерзко стрекотала она.
— А вот и воровка Теч пожаловала, — мотнул головой Мишка. — Растяпы Торо могли бы у нее поучиться.
— Пусть только сядет на землю, я ей покажу, — заворчала Вахур. — Нахалюга, врунья, воровка. Ее, видите ли, угощают…
— Угощают, в каждом доме угощают, — весело прыгала сорока. — В богатом доме больше дают, там, где победнее, — меньше перепадает, но нигде меня не обойдут… — Маленькие сорочьи глазки поблескивали лукаво.
Пал Бенце поднял голову на шум и, заметив сороку, пригрозил ей мясницким топором.
— Вот я тебе ужо задам, ежели ты гостей накличешь. У нас тут своих едоков хватает! — и прихватив увесистый кусок мяса, он направился в кухню.
Сорока будто только того и дожидалась. Наклонив голову, она в мгновение ока оглядела двор, прикинула расстояние до стола, где были разложены куски мяса, и покрупнее и помельче, затем вспорхнула и камнем спикировала на них.
Собака, вне себя от ярости, метнулась к ней, но опоздала — сорока знала свое дело. Пока Вахур домчалась до стола, она уже опять сидела на крыше и уписывала добычу.
— Кар-р… кар-р… — еще больше смутились грачи. — Подумать только, какая хр-рабрость!
— Ворюга, ворюга! — зашлась лаем собака и сгоряча разогнала даже кур и уток; задрав голову вверх, она принялась сердито поносить нахальную сороку.
Сорока отщипывала кусочек за кусочком от своей крупной поживы и весело трясла хвостом, дразня собаку.
— Напрасно ты так надрываешься, Вахур! Разве я не говорила, что меня в каждый дом зазывают…
— Воровка негодная!
— Стоит мне только поднять стрекот, как говорят: не иначе, гостя жди. Выходит, я и есть гость.
В этот момент из кухни вышел Пал Бенце; недосчитавшись куска мяса, он повернулся к Вахур.
— Мясо унесла воровка Теч, — собака преданно завиляла хвостом, но мясник, даром, что певец был отменный, собачьего разговора не понимал. Он в сердцах пнул Вахур в бок.
— Ах, ненасытная твоя утробушка, сколько сожрала и все тебе мало!
— Уй-ю-юй!.. — взвыла Вахур от несправедливой обиды. — Р-р-р-ав! — зарычала она на негодующего Пала Бенце, давая понять, что еще одно резкое движение, и она раздерет обидчику штаны, — наказание мало приятное, даже не в такой холод…
— Ах, ты еще и огрызаться?
— Чего ты обижаешь собаку, Пал? — вмешался Берти, привлеченный шумом.
— Мясо стащила, негодница!
— Да что ты, Пали, наша собака сроду не воровала.
— Ежели не она стащила, то, значит, нечистый дух, больше некому. Ведь вот тут оно лежало, мясо это! — не сдавался Пал Бенце и в сердцах стукнул по столу. — Я сам его сюда положил, на это самое место.
Берти погладил собаку по голове, и та заскулила, залаяла, подняв морду кверху и как бы указывая на крышу дома.
— Вон, вон она, гнусная воровка, — жаловалась Вахур.
Берти невольно вскинул голову.
— Ну-ка, Пали, ты только взгляни на крышу! Я сбегаю за ружьем, а ты сделай вид, будто не обращаешь на нее внимания: стоит ей только почуять, что о ней речь… — и Берти поспешно направился в дом.
Сорока знай себе щипала мясо, но тут вышел Берти с ружьем в руках, и весь двор сразу замер в настороженной тишине. Почуяв неладное, сорока перестала есть; глаза ее блеснули, одного беглого взгляда ей было достаточно, чтобы уловить все, что происходило во дворе.
Берти осторожно вскинул ружье, но сорока плавным движением перемахнула через крышу и скрылась за домом.
— Вишь, ружье заметила.
— Как-то не верится…
— Можешь мне поверить, я их сорочью породу знаю. Нацелься я в нее для близиру палкой какой или мотыгой, она бы и глазом не моргнула… Ты, Пали, лука не жалей да и перца побольше положи в начинку, мы любим, чтобы колбаса поострее была, — распорядился Берти и пошел в кухню, откуда каждый раз, как открывали дверь, вырывались облака пара и аппетитнейший дух.
Вахур проводила Берти до самой двери, затем глухо рыча прошла мимо Пала Бенце, который хотел ее погладить, но собака не заметила протянутой к ней руки. По дороге она облаяла уток, а потом плюхнулась на сено рядом с Келе.
— Вы видели?
— Что? — деликатно моргнул Мишка.
— Как этот, человек со мной обошелся… а я еще подумала, будто он добрый…
— Теч украла мясо, прекрасный большой кусок мяса, — аист сглотнул слюну. Стоя на одной ноге, он не сводил глаз с разделочного стола, вокруг которого столпились утки, умильно моргая, словно ждали сверху манны небесной.
— Ты, Келе, точь-в-точь, как Торо, — неодобрительно покачал головой Мишка. — Не перестанешь стесняться — с голоду пропадешь.
— Я его звала, — моргнула Вахур, — а он не идет. Эти нахалки Таш все склюют. Даже Курри, и тот крутится, от стола не отходит, а уж ему-то и подавно там делать нечего.
— Вот если бы Мишка пошел…
— Мой желудок… — скроив брезгливую мину, начал было Мишка, но Вахур нетерпеливо перебила его:
— Да хватит тебе об одном и том же, знаем мы, что у тебя чувствительный желудок. Копытко говорит, у кого есть родословное дерево, у того обязательно должен быть чувствительный желудок.
Достаточно оказалось упоминания Копытка и родословного дерева, чтобы Мишка тотчас с готовностью поднялся.
— Ну, что ж, если вы настаиваете, я могу пойти с вами…