«Как же мне плохо, — подумал лежащий плашмя на диване мужчина, обросший жесткой трехдневной щетиной. — Чтоб я еще так пил…»
Он с трудом спустил ноги на пол и, боясь поднять голову, несколько минут оставался лежать на подушке, облаченной в грязную наволочку. Покрытая пятнами простыня под ним напоминала горный рельеф. Ночью, несмотря на холод, царивший в квартире, мужчина несколько раз просыпался весь в поту, и теперь простыню можно было хоть выкручивать.
Наконец желание удалить из организма выпитую вчера водку, прошедшую весь цикл преобразований и окончательно и бесповоротно превратившуюся в мочу, пересилило страх свалиться мешком возле кровати, как уже было не раз. Мужчина с легким стоном поднялся, пошатываясь, сделал несколько шагов по комнате и наткнулся на стул, оставленный кем-то из вчерашних гостей посреди комнаты. Грохот упавшего стула резкой болью отдался в голове.
Комната представляла собой убогое зрелище. Можно было подумать, что в ней справлялись все праздники года, вместе взятые, но число гостей состояло исключительно из бомжей. Когда-то полированный, а теперь напоминающий старое поле сражения стол без скатерти, заставленный пустыми бутылками и тарелками с высохшими остатками немудреной закуски, продавленное кресло в углу, древний черно-белый телевизор и шторы на окне, о которые неоднократно вытирали руки, — все это говорило о том, что хозяин квартиры не принадлежит к категории людей, обладающих даже незначительным социальным статусом. Впрочем, чувствовалось, что когда-то, много лет назад, когда мебель была новой, здесь обитали приличные интеллигентные люди.
Он прошел в туалет, постоял, пошатываясь, перед унитазом и, вернувшись в комнату, посмотрел на старенький будильник, по которому вставали на работу еще покойные родители, чьи фотографии висели на стенах с отклеившимися обоями. Было полвосьмого утра — натренированные за много лет, но порядком подрасстроившиеся внутренние часы не позволяли встать позже даже после глобальной пьянки.
В дверь позвонили. На пороге возник небритый тип с опухшим лицом, одетый в зашморганное трико с обвисшими коленями и засаленный армейский бушлат, наброшенный на голое тело.
— Юрик, опохмелишь, а? — просительным тоном прохрипел ранний гость, которого трясло не столько от холода начала февраля, сколько от вчерашнего перепоя. И неожиданно произнес: — А теперь Америка — колосс на глиняных ногах. Не мы, а Америка… Да и Масхадов… Покойный… Ты, вообще, телик смотришь?
— Ты это к чему? — недоумевающе спросил хозяин квартиры, еще не пришедший в себя.
— А пошли они все, — вяло отмахнулся ранний гость. — Да здравствует Оранжевая Революция!
Аргумент сразил хозяина квартиры наповал. Он вспомнил, что вчера полдюжины собравшихся в этой комнате мужиков до хрипоты орали, обсуждая прошлогодние события в Украине и недавние — в Чечне. Как известно, когда далекие от политики люди начинают эту самую политику обсуждать, значит, они уже настолько пьяны, что считают себя способными разбираться только в этой жизненно важной сфере. Впрочем, так оно и было.
— Фил, блин, ну чё ты, есть сто грамм? — умоляюще вопрошал гость.
— Нету, Коля, в магазин идти придется. Погоди пару минут, приду в себя — схожу. Пока посиди, на столе минералка стоит, осталась от вчерашнего, попей… — хрипло произнес хозяин застолья.
Коля нетвердой походкой проделал несколько шагов к столу, дрожащими руками отвинтил крышку и присосался к горлышку пластиковой бутылки.
— Этим душу не обманешь, — заявил он, оторвавшись от бутылки.
— Да, — согласился с ним Фил, который в это время, подпрыгивая на голом полу, натягивал джинсы. — Ты погоди, говорю, прямо здесь посиди. Можешь телевизор включить…
Коля повернул голову в сторону старого черно-белого телевизора и хмыкнул:
— Не, Фил, не понимаю я тебя. Ты что, в память родителей новый «ящик» не покупаешь? Я же знаю, ты уже весь этот дом сто раз купить мог…
— Что ты знаешь… — пробормотал хозяин, снимая с вешалки видавшую виды дубленку.
— А что, слухами земля полнится…
Не ответив, Фил закрыл за собой дверь.
Слесарь-сантехник Коля Ольхименко был абсолютно прав. Бывший офицер-десантник Юрий Филатов, которого он так панибратски называл Филом, несколько раз за свою жизнь мог купить не только этот старый панельный дом, но и трехэтажный особняк на Елисейских Полях в Париже. Но так и не купил.
Размышляя о своей жизни, Юра никогда не употреблял глаголов сослагательного наклонения. «Если бы» — таких форм речи для него не существовало. «Если бы» он в свое время не прошел знаменитую школу Рязанской десантуры, не служил в «горячих точках», не общался с лидерами «оппозиции» кавказских республик бывшего Советского Союза — это одно. «Если бы» он не «мочил» «авторитетов» преступного мира, спасая своих друзей, — это другое. И «если бы» Юрий Филатов считал возможным присвоить хотя бы копейку, не заработанную им, — это третье. Филатов был прям, как телеграфный столб. И опять же, «если бы» какой-нибудь писатель взялся за составление его жизнеописания, он был бы обречен: серых тонов в мировоззрении Филатова не было. Он родился «черно-белым» и таковым пребывал все свои без малого четыре десятка лет. И видимо, поэтому после многочисленных приключений, гибели друзей, пролитой крови — своей и чужой — начал «бухать по черному», то есть употреблять алкоголь в таких дозах, которые простому смертному были «не по горлу».
Магазин, где местные алкаши приобретали спиртное, находился за углом. Филатов давно заметил, что в «столицах» все магазины находились именно «за углом», без исключения. И, принимая в Москве какую-нибудь девушку с периферии, он так и объяснял ей, предлагая сходить за продуктами, чтобы наполнить пустой холодильник: «Дорогая, сверни в любую сторону… Там найдешь».
Они и находили. Но того кайфа, который испытывает алкаш, только что обнаруживший новую «заправочную», не получали. Какой кайф можно получить, забредя в посредственный малюсенький магазинчик, торгующий в основном спиртным, пельменями да еще хлебом-батоном, каких в Москве тысячи?
Обогнув угол дома, Юра остановился, чтобы переждать поток автомобилей, рванувшихся на зеленый свет светофора. Нужно было перейти улицу, прошагать еще метров сто… И — вот она, заветная дверь.
Подходя к магазину, Филатов посмотрел на часы и чертыхнулся. Ждать приходилось еще полчаса — «точка» работала с девяти, а покупать в круглосуточной палатке «паленое» пойло Юрий не рисковал, хотя стоило оно дешевле, — обстоятельство, немаловажное для бывшего десантника. Он был «на мели» — состояние, впрочем, для Юрия обычное. Пару лет назад он подрабатывал извозом — на древней «Победе» возил пассажиров, но после заварухи с чеченцами его «лимузин» оказался на дне Москвы-реки — по официальной версии, вместе с ним. Потом Фил устроился монтажником на предприятие, занимавшееся ремонтом энергосетей. Без приключений не обошлось и тут: увидев висевших гроздьями на ЛЭП сгоревших коллег (сам он за секунду до этого «благополучно» свалился с пятидесятиметровой опоры), Филатов принялся за расследование и в результате вышел на своего сокурсника по Рязанскому училищу ВДВ… Стоит ли говорить, что этот сокурсник погиб так же, как полсотни работяг, — его убило током на пороге собственной квартиры…
Обостренное чувство справедливости, доходящее порой до абсурда, не могло сделать Юрия богатым. Однажды он вернул в банк украденные оттуда миллионы долларов, а ведь эти огромные деньги десантник мог присвоить, и запросто. Но уж так он был воспитан, а человека, прожившего на свете тридцать шесть лет, перевоспитать не может ни тюрьма, ни сума. Разве только женщина, — им иногда удается даже такое. Но столь сильной женщины не нашлось, да и не такого закала был Филатов, чтобы так просто похерить свои принципы…
Одна знакомая женщина говорила: «Нет, Фил, ты не можешь обойтись без приключений. Не набей ты морду тому полковнику — служил бы, авось и до генерала дослужился бы!» До генерала он не дослужился бы никогда. Лейтенантам, которые раздают пощечины полковникам, будь последние даже откровенными мерзавцами, в российской армии на рубеже тысячелетий ловить нечего. Это в царской армии полковник, получивший пощечину даже от поручика, должен был, согласно кодексу офицерской чести, подать в отставку, ибо сам факт пощечины означал некую замаранность. Времена изменились…
…У дверей магазина собралась кучка похмельного вида «джентльменов» и несколько таких же дам, зябко кутавшихся в видавшие виды кацавейки.
— Фил пришел… — радостно зашумели дамы. На лице одной из них всеми цветами радуги переливался сочный «бланш».
— Филушка похмели-и-и-ться хочет… — жеманничая, поприветствовала бывшего десантника отмеченная столь откровенным знаком дама.
— Хочет, Галя, очень хочет, — согласился Филатов. Ответив на приветствия знакомых алкашей, он прислонился к стенке и достал из кармана пачку сигарет, к которой тут же потянулась пара рук. Неуверенно щелкнул зажигалкой. Прикурил, выпустил дым и тут же, почувствовав позыв к тошноте, направился за угол. Там уже кто-то успел наблевать, и Филатова стошнило поверх свежей дымящейся лужи полупереваренной жратвы. Стало немного легче. Отойдя в сторону и отыскав островок чистого снега, Фил обтер им лицо и вернулся назад, ловя понимающие взгляды собратьев.
«Дошел… — подумал Фил. — Скоро «как они» стану…» То, что он практически уже стал «как они», до него пока не «докатило».
— Слышь, брат, — обратился к нему потрепанный мужик лет сорока. — Мы вот… Это… Короче, дай пару рублей, не хватает нам. Трубы горят.
Юра молча полез в карман, отсчитал из тощей пачки пару десяток и протянул жаждущему. Тот с благодарностью принял подношение. Когда у Фила были деньги, он никогда не отказывал. Да и ему наливали частенько; правда, он об этом никогда не просил. Местные алкаши знали его манеру и всегда предлагали сами. Своеобразный кодекс чести имелся и здесь, на затоптанном пятачке возле винно-водочного отдела.
Вскоре дверь открылась и на пороге появилась известная всем продавщица Вера, особа лет пятидесяти, тощая, как сушеная вобла. Так ее и называли «в кулуарах», типа: «Жорик, сходи, может, Вобла на «вексель» даст». И давала, благо знала в округе всех и каждого, как и то, что в самом скором будущем долги ей вернут. Иначе больше не получат.
— Заходите, — хрипло произнесла Вобла и отправилась за прилавок. Очередь выстроилась в мгновение ока. Фил пристроился последним.
Разбившись на партии, алкаши отправились в ближайший дворик «лечиться».
— Фил, давай с нами! — позвала Галя, светя фингалом.
— Не, спасибо. Меня Колян ждет, — вежливо отказался Юра и повернулся в сторону дома, придерживая торчащие из обоих карманов бутылки. Третьего дня они с Коляном разгрузили одному купчику фуру с видеоаппаратурой, тот не поскупился, и денег должно хватить еще на пару хороших пьянок.
— Ну пошли, — не отставала Галя, — не помрет, поди, Колян. Мне без тебя скучно! — женщина попыталась кокетливо подмигнуть, забыв, что ее левый глаз с некоторых пор меньше всего приспособлен для подобных действий.
Фил невольно усмехнулся:
— Ну ладно, пошли.
Сразу повеселевшая Галя взяла Фила под руку («Вот это парочка!» — подумал тот…) и потянула вслед за двумя мужиками, одного из которых Юра ссудил деньгами.