Ваня-приютский так слушал, что даже на цыпочки поднялся, а Пётр Анисимович, никого не боясь, говорил:
— Мы всё думаем, авось да небось. Только никто о нас не позаботится. Хозяину, что ли, мы нужны со своим горем?
— А ведь верно! — сказал ткач-старик. — Рука в ремень попадёт, и будешь весь век милостыню под забором просить. Никому до нас дела нет!
— Пора нам организовать хотя бы маленький кружок для защиты себя! — сказал Пётр Анисимович. — Давно пора.
И тут появился хожалый — хозяйский человек.
— Что за сборище?
— Книжку читаем, — сказал Моисеенко и показал хожалому журнал.
— «Вестник Европы», — прочитал тот. — Что ж, книга для чтения вполне дозволенная.
Казарменские ребята поманили Ваню-приютского в тихий уголок, под лестницу.
— Айда Анисимыча провожать?
— Да ему же недалеко.
— Недалеко! На прошлой неделе он в тридцатой казарме читал про Стеньку, пошёл домой, а на него четверо напали. Только наши казарменские следом шли, не дали Анисимыча в обиду.
Прячась за домами, приютские и казарменские ребята проводили Моисеенко до казармы.
— Кто же нападал на Анисимыча? — спросил Ваня казарменских. — Он, чай, не купец. Денег у него нет.
— Соображать надо! — сказали казарменские. — Бандюг подослали, потому что Анисимыч правду людям говорит.
Решили приютские ребята промеж себя охранять правдивого человека Анисимовича.
На тайной сходке ткачи и прядильщики договорились, что 7 января они на работу не выйдут. Но страх перед фабричным начальством был ещё велик. Как только раздался гудок, все отправились на фабрику.
Сторожа были предупреждены. С дубинками они стояли возле проходной и не давали рабочим задерживаться.
Моисеенко стоял поодаль, и горько ему было видеть, как, понурясь, идут рабочие на фабрику.
— Рабские души! — Моисеенко в сердцах кинул шапку на снег.
К нему подошёл ткач Волков.
— Не ругайся, Анисимыч. Видно, предатель был среди нас на сходке. Сторожей нагнали. Я посчитал — их тут больше двухсот человек.
— Их двести, а нас — восемь тысяч! — Моисеенко решительно запахнул зипунок. — Ладно, ещё поглядим, кто кого.
Волков и Моисеенко пошли на фабрику.
Приютские ребята, сидевшие, как воробушки, на деревьях, попрыгали в снег, побежали следом.
Машины уже были пущены, фабрика работала. Завидя Моисеенко, ткачи потянулись к нему.
— Сторожей с дубьём напугались? — сердито спросил ткачей Моисеенко.
Ткачи виновато молчали.
— Вот что, братцы! — крикнул Волков. — Ничего страшного, станки и теперь можно остановить.
— А потом что?
— Морозов приедет, губернатор, жандармы. Подадим губернатору наши требования. Чтоб Морозов не отвертелся.
— Тихо! — крикнули. — Младший мастер идёт.
— Почему не работаете? — спросил мастер. — Собираться запрещено.
— Ты, милый человек, — сказал из толпы Моисеенко, — шёл бы отсюда. А то ненароком зашибём.
Мастер постоял и, словно вспомнив что-то важное, быстро ушёл.
— Ура! — закричал Ваня-приютский.
Он подбежал к Моисеенко.
— Дядя Анисимыч, я знаю, как погасить газ.
Электричества ещё не было, фабрики освещали газовые горелки.
— Я тоже знаю как, да ведь высоко. Лестница нужна, — сказал ткач. — Станем брать лестницу, мастера увидят.
— Нас, малолеток, вон сколько. Мы на плечи друг дружке встанем и закроем кран. Пусть только горелки в первом ряду пригасят, чтоб не так видно было.
— За дело! — сказал Моисеенко.
К Моисеенко подбежала Марфа-ткачиха.
— Что, мужики, сдрейфили бунтоваться?