— Что ж, неплохая метафора, — сказал Райнкопф задумчиво. — Конструкции символической логики — это именно то, чем мы первым делом можем обесцветить наш взгляд на вещи.
Я не был уверен, что понял, что это значит, но фраза выглядела впечатляюще.
— Новый взгляд на вещи, новый образ жизни — вот что требовалось Гарольду. Мяч для софтбола как раз и сыграл роль, как сказали бы психиатры, спускового механизма. Он, должно быть, высвободил подавляемое Гарольдом чувство негодования и тоски. Гарольд понял, что в его жизни наступил кризис, который сметет все его планы, точно так, как вдребезги было разбито это окно. Охваченный внезапным порывом, он схватил свою ручку и,подобно кинжалу, вонзил ее в уже готовую цветастую символическую композицию, чтобы никогда больше этот достойный инструмент не применялся для заполнения жалких заметок на бeцветных каталожных карточках.
Я сделал последнюю затяжку и попытался попасть окурком в отверстие в окне, но промахнулся. Я подошел, чтобы поднять его.
— Куда, вы думаете, он отправился? — спросил Райнкопф подавленным голосом.
Я выкинул окурок в открытое окно и пожал плечами. Несколько недель спустя, когда я уже заканчивал завтрак в Квадрангл-клубе, вошел Райнкопф. Ничего не говоря, он вручил мне письмо:
Уважаемый Б. П.!
Я приношу Вам свои извинения за мой внезапный отъезд и сумасбродное поведение. Разумеется, я не собираюсь возобновлять учебу.
Трудно все объяснить. Скажу лишь, что мальчишка угодил в окно софтбольным мячиком. Я разодрал оболочку мячика, обнаружил внутри немного цветного сукна и решил сесть на автобус в Новый Орлеан. Здесь у меня есть работа официанта во Французском квартале. И ничего менять я не намерен.
Полагаю, что Вы без труда найдете другого студента, который сможет закончить мою работу, и, надеюсь, что Вы не будете оскорблены, если я скажу, что по прошествии некоторого времени мое исследование вынудило меня прийти к заключению, что промышленная революция вообще никак не повлияла на развитие символической логики. Но по соображениям деликатности я не смог сказать Вам об этом.
Я возвратил письмо.
— Что за Николь, черт подери?
Райнкопф несколько раз моргнул.
— Был такой малоизвестный французский логик по имени Пьер Николь. В 1662 году он написал в соавторстве чрезвычайно авторитетное пособие под названием "Логика Пор-Рояля".
Я подумал сначала, что Б. П. говорит всерьез. Но он внезапно улыбнулся и добавил:
— Но я что-то сильно сомневаюсь, что речь в постскриптуме идет именно о Пьере.
...В некоторых местах этой страны попадаются разноцветные блестящие камни, к которым еху питают настоящую страсть; и, если камни эти крепко сидят в земле, как это иногда случается, они роют когтями с утра до ночи, чтобы вырвать их, после чего уносят свою добычу и кучами зарывают ее у себя в логовищах; они действуют при этом с крайней осторожностью, беспрестанно оглядываясь по сторонам из боязни, как бы товарищи не открыли их сокровищ. Мой хозяин никак не мог понять причину столь неестественного влечения и узнать, для чего нужны еху эти камни...
— Вы видели последнюю фотографию Рубена? — спросил меня профессор Орландо Барнс и протянул мне номер "Лайфа".
На обложке журнала красовался Рубен. Он стоял на камне с гордо поднятой головой, его морщинистый профиль четко вырисовывался на фоне облаков. Его эбеновые глаза сияли, и даже можно было вообразить смутное подобие улыбки. Рубины на его спине горели в ярком солнечном свете.
Рубен был иловой черепахой. Согласно "Лайфу", он принадлежал виду Kinostemon Subrubrum Subrubrum26. У представителей этого вида длина туловища около четырех дюймов, особи темно-коричневые с двумя рядами желтых пятен по обе стороны головы. Они едят рыбу, сырое мясо, земляных червей и улиток.
Я поднял взгляд на Барнса, чтобы обратиться к нему за разъяснениями, но оставил эту затею, увидев, что он поглощен статьей в каком-то экономическом журнале. Мы потягивали коктейли перед ужином в гостиной Квадрангл-клуба Чикагского университета. Несколько лет назад, в бытность мою студентом, я изучал экономику под руководством Барнса. Он недавно достиг пенсионного возраста и теперь оставался почетным профессором университета. Я преподавал английскую литературу и в свободное время пописывал детективы.
Чикагские газеты много писали о Рубене, но "Лайф" осветил эту историю подробнее остальных. Рубен принадлежал миссис Корнелиус Гискин, молодой красавице-жене чикагского миллиардера, производителя прокладок. Журнал поместил провокационную фотографию миссис Гискин, наклонившейся. чтобы опустигь Рубена в пруд в поместье Гискинов. Она выглядела гак, как и должна выглядеть женщина, на которой женится человек с тысячей миллионов долларов.
"Лайф" несколько расплывчато писал, что представляют собой эти прокладки. Оказывается, это такие детали, которые вставляются внутрь труб или надеваются на них, чтобы защитить сочленения или сделать их водонепроницаемыми. "Компания прокладок Гискина", основанная сорок лет назад, к сегодняшнему дню продавала около трех тысяч различных видов прокладок самых разных размеров и форм, сделанных из резины, стали, асбеста, бумаги, волокна, войлока, меди, кожи и пробки.
А разве панцирь черепахи не является своего рода наружной "прокладкой", разработанной самой природой, чтобы защитить нежные сочленения рептилии? Эта мысль пришла в голову мистеру Гискину ровно сорок лет назад. Стилизованное изображение черепахи служило эмблемой его компании и украшало все ее фирменные бланки. Огромная бронзовая статуя черепахи стояла и перед фабрикой Гискина на западе Чикаго.
Предыдущая миссис Гискин получила развод и где-то безбедно жила на свои алименты. А в прошлом году мистер Гискин женился на одной из чикагских топ-моделей. Рубен был подарком на первую годовщину их свадьбы. На спине черепахи — или на панцире, как уточнял "Лайф", — было установлено двенадцать безупречных двухкаратовых рубинов — по одному на каждый месяц нынешнего супружеского блаженства мистера Гискина.
Автор статьи в "Лайфе" вспоминал роман Гюисманса "Наоборот", в котором главный герой книги выложил спину огромной черепахи декадентскими инкрустациями из драгоценных камней. Рубинов он не использовал, так как они напомнили ему красный цвет парижских автобусов, но у мистера Гискина не было предубеждения против красного цвета. Драгоценные камни Рубена, шестигранные призмы чистой воды, известны под названием "Голубиная кровь". Такие рубины добываются главным образом в шахтах вблизи Мандалая, и в них нет ни единой прожилки молочного цвета, какие встречаются в камнях низшего сорта. Стоимость Рубена по оценке "Лайфа" приближалась к миллиону долларов.
Когда Барнс услышал, как я присвистнул, он опустил журнал и взглянул на меня поверх очков.
— Миллион зеленых! — воскликнул я. — В придачу к обыкновенной иловой черепахе!
Мы молча смотрели друг на друга в течение нескольких секунд. И затем одновременно выдохнули одно и то же слово: "Веб!"
Я должен сделать отступление, чтобы сказать пару слов о Вебе. На протяжении двух десятилетий Чикагская полиция пребывала в растерянности из-за целого ряда серьезных краж, совершенных кем-то, кто именовал себя В. Е. Б. В каждом деле фигурировал какой-нибудь странный объект огромной стоимости. Например, известное дело 1934 года, когда были похищены меха миссис Хепплуэйт. Гардероб из бесценного горностая и соболей был создан для ее чистокровной афганской гончей, победительницы многих соревнований, которой требовалась защита от зимних чикагских ветров. Миссис Хепплуэйт не было дома, когда новая служанка позволила некой фирме приехать и забрать в чистку весь собачий гардероб. Это было последнее, что кто бы то ни было слышал об этой фирме или мехах. На квитанции, оставленной водителем грузовика, значились инициалы В. Е. Б.
Другая серьезная кража, случившаяся несколько лет спустя, касалась богатой вдовы из Уиннетки, которая владела крупнейшей в мире коллекцией старинных зубных щеток. Ее самый ценный экземпляр — украшенная сапфиром зубная щетка из Тибета — пропала. На,ее месте, на полке запертого шкафа-витрины, обнаружилась дешевая зубная щетка с буквами В. Е. Б., выгравированными на синей ручке.
В 1941 году пожилой человек по имени Виктор Енох Боскович был арестован за кражу инструментов на Чикагском литейном заводе, где он и работал. После месяца в тюрьме он признал, что он и есть Веб, но апелляционный суд постановил, что его инициалы являются простым совпадением, а признание было сделано под серьезным давлением.
Мы с профессором Барнсом частенько обсуждали деяния Веба. Когда-то мы всерьез раздумывали, не устроить ли ему ловушку. Мы решили обзавестись каким-нибудь чудным предметом, инкрустировать его фальшивыми драгоценностями, устроить вокруг него шумиху и затем спокойно дожидаться Веба, чтобы задержать его.
Но мы даже представить себе не могли лучшей приманки, чем Рубен.
— Послушайте, Монте, — сказал профессор, наклонившись ко мне всем своим невысоким, коренастым телом и похлопав меня по коленке, — в это воскресенье у Гискина большой прием. Рубен впервые будет демонстрироваться за пределами близкого круга друзей. Вероятно, будет много полиции, но все равно мне представляется, что это прекрасная возможность для Веба.
— Вы приглашены? — спросил я.
Он кивнул.
— На самом деле я знаю мистера Гискина довольно хорошо. Несколько лет назад он пригласил меня, чтобы провести исследование иностранных рынков для его продукции.
— Вы можете захватить меня с собой?
— Никаких проблем. Конечно, маловероятно, что что-либо произойдет, но у нас, по крайней мере, будет счастливая возможность увидеть Рубена.
— И миссис Гискин, — добавил я.
Мы встретились в Квадрангл-клубе в воскресенье днем и отправились по железной дороге в Чикаго-Луп, откуда взяли такси до поместья Гискина, расположенного в шикарном месте, известном как Золотой берег Чикаго. Стоял морозный мартовский день, в воздухе вился порошкообразный снег. В такси было так холодно, что, когда мы добрались до цели, мои ноги превратились в глыбу льда. Человек в тяжелом пальто, несомненно полицейский, придержал въездные ворота. Выглядел он озябшим и неприкаянным.
Мои ноги начали оттаивать лишь после того, как я выпил бокал мартини и познакомился с миссис Гискин. Она выглядела даже лучше, чем на фотографиях. Кремовое атласное платье, оставлявшее ее живот обнаженным, заставляло предположить, что она провела большую часть зимы во Флориде. Все видимые части ее тела равномерно отливали темной бронзой. Я невольно задался вопросом, какой узор составят белые участки ее тела.
— Ваши книги чудесны, мистер Фезерстоун, — сказала она. — Я просто влюблена в вашего детектива, Хилари Кинга. Кто-нибудь говорил вам, что вы на него похожи? Едва я увидела, как вы снимаете пальто, я сказала себе, это — Хилари Кинг!