— Но где он спрятал черепаху?
— Здесь, — сказал Барнс, размахивая короткими руками, как ветряная мельница.
Я обвел помещение взглядом. Мои глаза остановились на розовом бачке позади унитаза.
— Именно, — сказал профессор.
Я аккуратно приподнял розовую фарфоровую крышку. Рубен неподвижно лежал на шаровидном поплавке, его украшенная драгоценными камнями спина темно-красными вспышками пронзала неподвижную воду.
Я слегка присвистнул. Какие чудесные условия для черепахи! Проточная вода, в которой можно свободно поплавать вверх и вниз, и сложные устройства (включая, несомненно, и прокладки Гискина), которые можно на досуге исследовать. Я попытался достать Рубена, но Барнс перехватил мою руку.
— Нет, нет, Фезерс. Позвольте ему остаться. Разве вы не видите? Это — наш единственный шанс найти Веба.
Я начинал постигать его замысел.
— Веб не может прийти за черепахой сегодня, — продолжил Барнс, — поскольку мы будем, скорее всего, подвергнуты обыску еще раз, прежде чем нас отпустят. Возможно, полицейские правы, предполагая, что Веб уже ушел. Он, конечно, выждет, по крайней мере, несколько дней перед тем, как возвратиться в дом.
— Разве мы не должны сообщить полиции?
— Вы с ума сошли? Они оказались настолько глупы, что даже не проверили сливные бачки. Нет, у меня есть лучший план. Естественно, мы не можем потерять Рубена. Я позвоню Гискину завтра и объясню, что произошло. Они могут дождаться первого вернувшегося гостя и, как только он покинет эту дамскую комнату, обыскать его.
— Или ее.
— Верно, — сказал Барнс. — Мы и вправду не можем быть уверены, что Веб мужчина, не так ли? Я позвоню вам, если что-нибудь произойдет. Если вы не получите от меня известий в ближайшие дни, приезжайте ко мне в пятницу вечером, и мы обсудим, что нам делать.
Я закрыл крышку. Прежде чем мы воссоединились с утомленными гостями, я слил в унитазе воду, чтобы освежить Рубена.
Только после полуночи полиция позволила нам уехать. Мне оставалось лишь сокрушаться, что я не применил свои предполагаемые — обширные — познания в поимке преступников, чтобы разгадать загадку так же блестяще, как мой детектив Хилари Кинг. Нас обыскали вторично. В дверях я сказал мистеру Гискину, что мне очень жаль, что так случилось. Он выглядел усталым и измученным. Чего нельзя было сказать о миссис Гискин. Я подозревал, что она все еще рассчитывает увидеть множество своих фотографий в газетах, возможно, даже и в "Ньюсуике".
— Приезжайте, надеюсь вскоре вновь встретиться с вами, — сказала она мне. — Плохо, что вы не пишете любовные романы. Тут я могла бы предложить вам массу материала. Вы думаете, издатели могли бы заинтересоваться моей автобиографией? Может быть, вы могли бы помочь мне написать ее.
— Это было бы величайшее наслаждение, — соврал я.
Барнса я не видел до пятницы. Всю неделю газеты были переполнены отчетами о краже, каждая новая история добавляла все новые детали и предлагала самые невероятные теории. Главным свидетелем была подмененная черепаха, но, как заметил один репортер, черепаха не умела говорить.
Когда я вошел в гостиную Барнса, в камине потрескивали дрова. Я пододвинул кресло поближе к огню, чтобы согреть руки.
— Вы достали список гостей?
К моему удивлению Барнс покачал головой.
— Нет. Я знаю, кто вор.
— Я не ослышался? — спросил я. — И кто он, могу ли я узнать?
— Я. — сказал он.
Я расхохотался.
— Только не говорите мне, что вы и есть Веб.
— Боюсь, что так и есть.
— Естественно, я предположил, что он шутит:
— Скажите тогда, Орландо, что означают эти буквы — В. Е. Б.?
Барнс встал, подошел к книжной полке, вытащил потрепанный том и передал его мне. Это была "Теория праздного класса" Торстейна Веблена28.
— Помните?
Я кивнул.
— Несколько лет назад я читал его теорию на вашем курсе. Припоминаете его основную идею?
— Конечно. Основная идея книги в том, что, когда кто-то достигает чрезмерного благосостояния, избыточные деньги он обычно расходует на избыточное потребление, деньги идут на демонстративные траты на приобретение совершенно бесполезных вещей, демонстрирующих лишь его благосостояние.
— Блестяще, Фезерс! Вы излагаете очень хорошо. Демонстративные траты. Вот ключ почти ко всему, что Веблен написал. В этом — сущность нашей выродившейся капиталистической экономики.
Я начинал понимать.
— Так вы полагаете, инициалы В. Е. Б. не являются инициалами вовсе? Они лишь отсылают нас к Веблену?
— Вот именно. Вы, возможно, помните, как много я говорил о Веблене на моих лекциях? Я учился на Веблене. Вся моя дипломная работа здесь, в Чикаго, строилась на Веблене. Мы стали хорошими друзьями, а потом президент Харпер29 выгнал его. Он не был популярен ни у студентов, ни у своих коллег. Я — один из немногих аспирантов по экономике, который высоко ценил его.
— Не было ли это связано со скандалом, в котором оказались замешаны Веблен и жена другого преподавателя университета? Я, кажется, вспоминаю, что ему приписывалось высказывание: "Ну что тут поделаешь, если женщина чего-то добивается?"
— Для Харпера скандал послужил лишь поводом для увольнения, — фыркнул Барнс. — Настоящая причина заключалась в давлении богатых попечителей. Им претили радикальные взгляды Веблена. Конечно, не было ничего особо нового в его фундаментальных воззрениях. Вы находите их у многих писателей древности, особенно у Эпиктета и стоиков. Наиболее явно — у Лукиана. И что такое слова Христа "Не собирайте себе сокровищ на земле", если не прямое и явное изложение мысли Веблена? Эта идея лежит в основе сотен романов. "Ярмарка тщеславия" — чистый Веблен. "Тоно-Бенге" Уэллса весь пропитан Вебленом.
— Не могу не согласиться, — сказал я, улыбнувшись.
— Посмотрите-ка на меня, — продолжал Барнс, — убежденного веблениста. Я усвоил на примере Веблена, что, для того чтобы преподавать в университете, нужно обязательно играть в определенную игру, преподавать консервативную экономику, жить в квартире, со вкусом обставленной, общаться с праздным классом. Но свои убеждения никогда не высказывать, держать их при себе. Я просто не смог дальше преподавать. Я мог говорить о Веблене на своих лекциях, но всегда должен был разбавлять их обязательной долей критики.
— Итак?
— Итак, Фезерс, я стал вором. Возможно, не совсем обычным вором, потому что я крал только самые идиотские, самые чрезмерные, самые нелепые вещи, приобретенные исключительно для того, чтобы показать их. Большая часть вырученных денег — надеюсь, вы мне поверите — пошла на благотворительные нужды.