— Надеюсь, — пробормотал тот и поспешно раскланялся. — Я очень на это надеюсь!
Местность вокруг становилась все более каменистой и бесплодной: они приближались к Людоедским Холмам. Колючие кустарники сменились кочками жесткой колючей травы и низенькими суккулентами с толстыми листьями, перед которыми Норберту было явно не устоять.
— М-м-м, — причмокивал он, — а вот и еще один, — и резко наклонялся, чтобы сорвать очередной сочный росток и отправить его в рот. При этом он не обращал ни малейшего внимания на отчаянные крики «седоков». Каждый раз, как он наклонялся, Вероника, хлопая крыльями, взлетала в воздух, а Джо изо всех сил прижимал к себе Генри, чтобы тот не грохнулся на землю.
— До чего же я проголодался! — бормотал Норберт, брызгая слюной.
— Норберт, немедленно прекрати жрать траву! — резким тоном велел ему Рэндальф. — Ты же нас уронишь!
— Прости, господин мой, — чавкая, извинился Норберт, — но я, наверное, сто лет мармеладной травы не ел! Я уж и вкус ее забывать стал, а ведь я ее так люблю!
— Ну, по-моему, ты уже достаточно ею полакомился, — сказал Рэндальф. — Знаю я тебя! Вечно ты остановиться не в силах, особенно если любимое кушанье увидишь. Смотри в розового смердуна не превратись!
— Хорошо, я больше не буду, — пообещал Норберт. — Прости, господин мой.
— Прощаю. А теперь — вперед!
И они снова двинулись вперед. Округлые Людоедские Холмы стали видны теперь совершенно отчетливо.
— Людоеды должны быть уже где-то поблизости. Внимательнее смотрите вокруг: ищите овец, выжатых как лимон, — предупредил своих спутников Рэндальф.
Джо вытаращил глаза: «Интересно, что значит «овца, выжатая как лимон»?» — думал он и нечаянно произнес это вслух.
— Именно то самое и значит, — мрачно откликнулась Вероника.
— Хм? — Джо не знал, что ответить. — Видишь ли, я пока вообще ни одной овцы не видел, ни выжатой, ни обычной. По-моему, тут, кроме скал да камней, ничего и нет.
— А ты смотри внимательней, — повторил Рэндальф. — И ты, Вероника, не отвлекайся.
— Ну, если ты настаиваешь… — пожала плечами Вероника. — Хотя местность действительно ужасная: сушь, пыль… Настоящая пустыня! И какой псих захочет жить в таком месте?
— Вот я, например, как раз здесь и жил! — сказал Норберт с улыбкой. — И мне здесь очень даже нравится: здесь пахнет домом!
— Да, Норберт, чем-то здесь, безусловно, пахнет! Особенно если ты готов камень считать подушкой, а яму в песке — постелью, — съехидничала Вероника.
— Постель в песчаной яме? — не понял Норберт. — Но это же настоящая роскошь! И мне, и всем моим двадцати братьям приходилось и на острых камнях спать. А за каменную подушку мы тогда все на свете отдали бы! Пучок колючей травы — вот что нам заменяло подушку! А если кому-то среди ночи требовалось — до ветру…
— Все, Норберт, достаточно воспоминаний, — остановил его Рэндальф. — Лучше высматривай овец.
— Вон там одна! — возбужденно вскричал Джо, указывая вперед. — Вон! Смотрите!
— Ты уверен, что это не камень? — спросил Рэндальф.
— Она движется, — сказал Джо.
— Да, верно, — согласился Рэндальф. — Быстрее, Норберт.
Вблизи стало ясно, что это действительно овца, и вид она имеет совершенно несчастный. Овца, как ненормальная, упорно ходила по кругу, и шерсть у нее на плечах и на крупе сбилась в странные пучки, а на спине — будто прилипла и лежала совершенно плоско. Больше всего формой своей овца походила на спортивную гантель — только с ногами и покрытую шерстью. Заметив Норберта, решительно топавшего прямо к ней, она пронзительно заблеяла и мгновенно исчезла в клубах пыли за ближайшим холмом.
— Эта овца определенно была выжата! — заявил Рэндальф. — За ней!
Норберт развил бешеную скорость, но перепуганная овца сумела от них уйти. Вскоре Вероника высмотрела еще двух таких же овец с перекрученной шерстью, пугливых, дрожащих, с диким выражением глаз.
— Вот вам свежевыжатые овечки! — воскликнула Вероника, хлопая крыльями.
— Молодец! — похвалил ее Рэндальф. — Если мы потихоньку последуем за ними, они, скорее всего, приведут нас к тому, кто это сделал — то есть к самому Энгельберту Необъятному!
Джо нервно сглотнул слюну и тихо признался:
— Я что-то немного нервничаю.
— Ну-ну, Джо, малыш, — Рэндальф старался успокоить его, точно младенца, — не надо бояться! Ты вспомни: у тебя ведь есть Трезубец Хитрости! О, этот наводящий ужас Трезубец! И еще — Боевой Колпак Сарказма. Ты даже не представляешь себе, как он может сбить врага с толку! Нам ведь всего и нужно — показать негодяю Энгельберту, кто здесь хозяин. А кто у нас здесь хозяин, Джо? Кто хозяин?
— Я? — неуверенно спросил Джо. И повторил: — Я!
Норберт упорно шел по овечьему следу. Спускаясь и поднимаясь по каменистым склонам холмов, он все глубже уходил в страну людоедов. Время от времени им встречались пещеры, из их разверстых входов доносились храп и сонное бормотание людоедов.
— Мамочка… — хрипло ворчал один.
— Тепленькая моя подушечка! — бормотал другой глухим низким басом.
И из каждой пещеры вместе с могучим храпом доносилось громкое причмокивание, ибо, как известно, все людоеды во сне сосут большой палец.
— Как ты думаешь, м-мы уже близко? — дрожащим голосом спросил Джо.
Рэндальф кивнул.
— Судя по тому чудовищному беспорядку, который здесь царит, — сказал он, — именно в этих местах и были выжаты встреченные нами овечки. Так! Помолчите все!
Даже ветер вдруг стих, и воздух стал совершенно неподвижен. Норберт осторожно спустил Джо и Рэндальфа на землю, и Джо тут же взял Генри на поводок. Вероника, взъерошившись, уселась Рэндальфу на шляпу. Путешественники старательно прислушивались.
— Все тихо, — сказала Вероника шепотом. — Слишком даже. И мне это не нравится!
— Помолчи, Вероника, — прошептал в ответ Рэндальф, у которого в голове бродили точно такие же опасения.
— А что, собственно, мы должны услышать? — шепотом спросил Джо.