— Если ты не возражаешь, Джо, то решение данной задачи займет всего несколько мгновений, — сказал Роджер Морщинистый, перелистывая страницы. — Господи, как же хорошо, что Книга Заклятий снова вернулась!
Он остановился на заклинании «Спящая красавица», поднял руки и, глядя в книгу, начал почти неслышно и монотонно что-то бормотать.
— Блинч, я больше повторять не стану! — снова пронзительно завопила Ингрид. — Квентин! Квен… — Внезапно ее вопль прервался, сменившись тихим дребезжащим храпом.
— Ну вот, — сказал Роджер Морщинистый. — Теперь она крепко спит. И будет спать до тех пор, пока ее не разбудит ото сна голос возлюбленного.
— Возлюбленного? Значит, Рогатого Барона! — злобно воскликнул доктор Блинч. — А ведь я посылал ему одно уведомление за другим, но он ни на одно даже не ответил! Да я ему просто одолжение сделал, если хотите знать!
— А я НЕ ХОЧУ ЭТОГО ЗНАТЬ, Чарли Блинч, — сказал спокойно Роджер Морщинистый. — На самом деле, — прибавил он, возвращаясь к Книге Заклятий, — я хочу знать только одно… — И он снова воздел руки к небесам и пробормотал второе заклятие.
— Я не Чарли Блинч, — запротестовал доктор Блинч. — Я — доктор! Доктор Блинч, слышите? Доктор Блинч с Хихика…
Внезапно он умолк. Голубые глаза погасли; розовая шкурка утратила живой блеск. Он мягко упал на землю и остался лежать без движения…
Несколько мгновений все молчали. Потом Хихикающий Дом буквально взорвался восторженными воплями и криками «ура!».
Доктор Блинч был побежден, а Чвокая Шмарь спасена!
Квентин наклонился, поднял плюшевого медвежонка с пола и высоко поднял его над головой.
— Господи, каким же я был дураком! — воскликнул он. — А впрочем, я тоже получил добрый урок! И отныне стану заниматься только сдобными булочками, сладкими блинчиками и сахарной глазурью! Как ты думаешь, Норберт? Мы не могли бы снова стать с тобой друзьями?
Норберт улыбнулся.
— У себя на кухне я всегда буду рад тебя видеть! — только и сказал он.
Рэндальф шагнул к Квентину, и тот передал ему медвежонка.
— Знаешь, Чарли Блинч, а ведь я и понятия не имел, что ты так плохо обо мне думаешь. Очень плохо порой быть таким скрытным — и держать в себе все свои обиды, — задумчиво сказал Рэндальф. — Однако в знак общего примирения я готов жить по принципу: «Кто старое помянет, тому и глаз вон». Только отныне ты будешь спать в шкафу вместе с Трейси и мистером Хиссом.
Роджер Морщинистый опять улыбнулся, и глаза его совсем спрятались в густой сети морщинок.
— Ну что ж, путаница наконец закончилась, — сказал он, и остальные волшебники радостно закивали головами, от всего сердца с ним соглашаясь.
— Прости меня, господин мой, — вежливо обратился к Роджеру Джо. — А как же я?
— Ох, прости меня, Джо! — И Роджер ласково и дружелюбно ему улыбнулся. — Встань-ка сюда. Сейчас я отправлю тебя домой.
— Одну минуточку! — торопливо воскликнул Джо. — Я только хотел бы попрощаться, если можно.
Роджер понимающе кивнул.
И Джо в последний раз посмотрел на них — на Веронику и Норберта, на Рэндальфа (который, хоть и не был настоящим волшебником, навсегда остался для Джо Рэндальфом Мудрым). Рэндальф крепко прижимал к себе ставшего теперь безвредным плюшевого медвежонка…
— Ох, Джо!.. — воскликнул Норберт, бросаясь к мальчику и крепко его обнимая; слезы так и лилилсь из его трех глаз. — Я буду очень скучать по тебе!
— И я… тоже буду… скучать… по тебе!.. — Голос у Джо дрогнул; ему показалось, что из него выкачали весь воздух.
— Да отпусти ты его наконец, большое бревно! — сказала Вероника и повисла, трепеща крылышками, у Джо перед носом. — Прощай, Джо Варвар. Я считаю для себя большой честью и удовольствием быть с тобой знакомой!
— И мне было очень приятно познакомиться с тобой, Вероника! — сказал Джо, и сердце у него сжалось, когда Вероника вновь перелетела на остроконечную шляпу Рэндальфа.
— До свидания, Рэндальф, — сказал Джо.
— Прощай, Джо Варвар, — с грустью откликнулся тот. — Ты был самым лучшим героем-воителем, когда-либо посещавшим Чвокую Шмарь!
Джо улыбнулся:
— Сколько же раз я должен повторять, что никакой я не герои-воитель, а самый обыкновенный мальчишка, который…
— Нет, Джо, ты настоящий герой-воитель, нравится это тебе это или нет! — раздался голос у Джо за спиной.
Он обернулся и в дверном проеме увидел Бренду и Сниффи. Бренда улыбнулась, шагнула ему навстречу и крепко пожала руку ему на прощание.
— И запомни: ты действительно герой, Джо Варвар, причем из самых лучших, потому что твое геройство — у тебя в душе!
Джо растерянно потупился. А что, если и правда в нем все-таки есть малюсенькая частичка настоящего героя-воителя?
— Тебе пора, — мягко сказал ему Роджер, касаясь его руки. — Пора отправляться домой, Джо.
И Джо вместе с Роджером Морщинистым подошел к кафедре, на которой лежала волшебная книга, и Роджер вставил в нее вырванную страницу, как следует разгладил ее и тщательно осмотрел: страница выглядела как новая.
— Так, ясно… — пробормотал волшебник. — Ясно. Он помолчал и сказал более решительно: — Да. Теперь все ясно… — Он повернулся к Джо и Генри. — На самом деле это действительно довольно простое заклинание.
Он поднял руки, закрыл глаза, откинул назад голову и очень громко выкрикнул одно лишь слово: ДОМОЙ!
На секунду Джо пришло в голову, что Роджер шутит. Домой? Разве это заклинание?
Но едва он хотел это сказать, как с ним начало твориться нечто странное: все его тело — от кончиков волос до кончиков туфель — стало покалывать, от него во все стороны полетели трескучие голубые искры, в ушах зазвучала печальная мелодия, и упорно запахло хлебом, подгоревшим в тостере… Джо даже поморщился. Воздух вокруг дрожал, колебался — так бывает, когда рассматриваешь сквозь воду ручья камешки на дне…
Джо видел Норберта и Квентина, крепко державшихся за руки; видел Рэндальфа с Вероникой, сидевшей на полях его остроконечной шляпы; видел Бренду и Сниффи; видел Роджера Морщинистого и остальных волшебников…
— Верно, — говорил кому-то Роджер, и голос его казался Джо похожим на дальнее эхо, — теперь всего-то и осталось, что покончить с этим деревянным кроликом…
И все. Исчезли голос Роджера и его лицо… исчезла вся Чвокая Шмарь с ее обитателями, и Джо, затаив дыхание, почувствовал, что летит вниз головой по длинному пульсирующему туннелю. Странная печальная музыка становилась все громче; запах горелого хлеба все сильнее, и наконец раздался страшный треск!..