Каждому досталось по три рыбки, которые оказались приятным дополнением к скудноватому аварийному рациону. На десерт Синь притащил целый подол кисло-сладких плодов, похожих на вытянутую у самого кончика бледно-зеленую сливу трехгранной формы, называвшихся «куэо».
Дерево «куэо» имело довольно своеобразный вид. Его непропорционально тонкий ствол, словно палка, торчал из-под пышной шапки ветвей, покрытых ярко-зелеными, точно лакированными, листьями с причудливым удлинением на конце.
— Лок, спроси, пожалуйста, у Синя, знает ли он еще какие-нибудь растения, ядовитые для рыб.
Словно поняв заданный вопрос без всякого перевода, Синь повел Ракитина за собой вдоль берега ручья.
— Кей-кой, — сказал он и показал на высокий, похожий на бузину куст, отличавшийся от последней розоватым оттенком стеблей и более мелкими ланцетовидными листиками.
Сделав еще несколько шагов, Синь склонился над растением с красноватыми стеблями и шершавыми удлиненными листьями, которое называлось «нген-рам».
— А вот тот маленький кустик с очень зелеными листьями — это «шак-ше».
— Дальше в лесу будем показать, — перевел подошедший Лок, — очень ядовитый плоды «тхан-мат». Они совсем похожи на стручок фасоли, только маленький, кривой и внутри черный, черный зерно.
Образец каждого растения мы аккуратно срезали, уложив между двумя листами бумаги в специальную папку, которую повсюду за собой таскал Хунг.
Дневная программа была выполнена, и можно было возвращаться, тем более что светлого времени оставалось мало, а до лагеря было не меньше десяти километров.
Синь тщательно залил костер водой, потом собрал пустые баночки из-под консервов и пластиковые мешочки от галет — в крестьянском хозяйстве все сгодится — и, нахлобучив свою неизменную кепчонку, пошел вперед, указывая дорогу. У Ракитина порвался шнурок, и, пока он связывал его, отряд, вытянувшись в цепочку, уже подошел к чаще леса.
Сейчас они все выглядели как бывалые путешественники — в выцветших на солнце гимнастерках с разводами высохшего пота, с тяжелыми, набитыми экспонатами рюкзаками за спиной, сдвинутыми на затылок тропическими шлемами. Ракитину подумалось: давно ли пресловутый пробковый шлем был символом колонизаторов, захватчиков азиатских и африканских земель. А сейчас, пожалуй, трудно встретить вьетнамца без традиционного тропического шлема, обтянутого светло-кофейной водоотталкивающей тканью, с широкими, чуть покатыми полями, обклеенными изнутри цветной байкой, с пупочкой-вентилятором на макушке и четырьмя дырочками по бокам.
Ракитину вспомнился его визит на фабрику, где делают эти «пробковые» шлемы. Правда, вместо пробки на их изготовление использовали корень дерева «за». Тысячи его искривленных коряг плавали в небольшом живописном озере, на берегу которого расположились домики фабрики. Здесь корни вымачиваются, освобождаясь от соли (дерево растет прямо в морской воде вдоль побережья). Затем их долго сушат на солнце, и они, освобождаясь от влаги, постепенно белеют и становятся легкими, как пробка. Тогда за них берется резчик. Он работает сидя, вытянув правую ногу и используя левую в качестве рычага. Уперев корень в выемку доски, лежащей перед ним, мастер прикладывает нож-резак, похожий на пилу, заключенную в раму, и с силой продвигает вперед. Раз — тоненькая, ровно в один миллиметр, стружка завивается в колечко и падает на землю. «Взи-взи-взи» — каждые две секунды рождаются из-под резака ее близнецы-стружки. Неподалеку за низеньким длинным столом сидят рядком несколько женщин в окружении выточенных по форме человеческой головы деревянных болванок, покрытых тканью. Мастерицы ловкими движениями примеряют стружку, укорачивают до нужных размеров и, смазав резиновым клеем, накладывают на болванку слой за слоем: четыре — на поля шлема, две — на головную часть. Десятки бело-коричневых болванок дожидаются своей очереди на полу. За следующим столом поверх слоя стружки наклеивают тонкую сетку, а затем водонепроницаемую ткань.
В другом цехе, где изготавливали обувь, Ракитину показали оригинальную машину, штамповавшую рисунок на подошве «вьетнамок». Ее изготовили еще во времена борьбы с французскими колонизаторами. Двигатель извлекли из трофейного танка, а на изготовление валиков пошли стволы трофейных пушек. Вот уж воистину перековали мечи на орала.
…Зашнуровав кеды, Ракитин бросился догонять отряд, хвост которого уже исчез за деревьями.
Всю ночь лил дождь. Тропический дождь. Потоки воды низвергались с небес, обрушиваясь на парусину, прогибавшуюся под их напором. Всю ночь Ракитин ворочался с боку на бок, тревожно прислушиваясь к угрожающему гудению водяных струй, каждую минуту ожидая, что они ворвутся в палатку, затопив все вокруг. Только под утро все стихло так же внезапно, как и началось. Ракитин было задремал, как вдруг раздалось пронзительное громкое «кукареку». Это петух, привезенный Фаном из Ханоя, приветствовал приближающееся утро. Ракитин беззлобно выругался, пожелав неугомонной птице как можно скорее отправиться в суп, закрыл глаза и мигом уснул.
Его разбудил вкрадчивый голос Лока: «Дамти Витя, пора вставать. Скоро придет Синь показать дикие растения, которые можно кушать».
К девяти часам, как обычно, все были в полной готовности и гуськом двинулись за охотником. Стоило только пересечь границу поляны, как джунгли обступили со всех сторон. Бесчисленные лианы коричневыми змеями переползали с дерева на дерево, свивались в кольца, свисали с ветвей, образуя непроходимые занавеси, обвивали тугими спиралями стволы деревьев. Иногда объятия были так тесны, что на светлой их коре оставались глубокие шрамы-борозды. И все вокруг, стволы, ветви были, как ковром, укрыты эпифитами-папоротниками, плаунами, орхидеями всевозможных видов и форм. Их было бесконечное множество этих растений, возникших и развивавшихся в борьбе за свет. Но именно они объединяли тропический лес в единый зеленый массив, в котором как бы стирались грани между различными формами. Впрочем, и формам этим было несть числа. Только в лесах одной Бирмы советскому ботанику Ю. И. Колесниченко удалось насчитать более тридцати тысяч видов растений. В лесах Юго-Восточной Азии только цветковых встречается более двадцати пяти тысяч видов.
Район джунглей, в котором оказался Ракитин, имел все важнейшие отличительные черты так называемого вторичного влажного тропического леса. И главная из них — многоярусность. Первый, самый нижний ярус был представлен густым, местами непроходимым подлеском. Здесь переплетались своими ветвями кустарники, похожие на траву, и травы, напоминавшие по виду кустарники. Толпились, зеленея огромными листьями, дикие бананы. Тянулись ввысь, примкнув плечом к плечу, коленчатые стволы вездесущего бамбука. Древовидные папоротники разметали свои узорчатые листья огромными покрывалами всех оттенков зеленого цвета.
Второй ярус составляли многочисленные пальмы: панданусы с узловатым стволом и пучком длинных кожистых листьев, тонкоствольные стройные арековы, с зеленоватыми, увешанными крупными орехами, перистыми опахалами на верхушке, хамеропсы с жесткими растопыренными листьями-веерами и лохматыми, словно обернутыми в войлок стволами, из которых черными крюками торчали черешки отмерших листьев. Ракитин разглядывал эти пальмы словно старых знакомых. Сколько их он встречал на аллеях сочинских и гагринских парков! Правда, там никто не использовал их листья в качестве материала для крыш, а мучнистую сердцевину ствола — для пропитания.
Повсюду встречались гибкие, достигающие нескольких сот метров стебли ротанга, усеянные кривыми, твердыми, как железо, колючками.
Третий ярус образовывали двадцати-тридцатиметровые деревья с толстыми стволами: гладкими, словно полированными, и шершавыми, бугристыми — представители различных видов миртовых, лавровых, бобовых. Среди них Ракитин узнал красавицу магнолию с большими, лишенными запаха цветами, словно вылепленными из белого воска, и знаменитое железное дерево «эритрофлакум фор-дии» с мощным стволом и непропорционально мелкими изящными листочками, которое славится твердостью своей древесины, не тонущей в воде. Иногда среди чащи возникали могучие, с узловатыми шершавыми стволами артокарпусы, известные под названием хлебного дерева. Его плоды, зеленые, желтые, оранжевые, похожие на шары различных размеров, от теннисного мяча до головы человека, покрытые крупными зернами-пупырышками, словно лепились прямо на стволе и крупных ветвях. Это своеобразие тропической природы, называемое каулифлорией, Ракитин уже видел по дороге в джунгли. Нередко рядом с крестьянскими домиками встречались папаци, похожие на большие зонтики с длинной ручкой и кроной из пальчато-рассеченных листьев на длинных черешках. У самой вершины, облепив ствол, висели желтые и ярко-оранжевые плоды, похожие на дыни.
Был в этом лесу и четвертый ярус. Хотя, может быть, ярусом его и нельзя было назвать. Это были отдельные деревья-гиганты, величественные сейбы с гладкими, лишенными ветвей стволами, которые уходили вверх светло-серыми колоннами на высоту пятьдесят — шестьдесят метров. Они стояли далеко друг от друга, возвышаясь над вечнозеленым растительным океаном, свысока оглядывая своих малорослых собратьев. Природа позаботилась об их устойчивости, наградив надежными подпорками в виде десятка огромных досковидных придаточных корней. Они начинались на высоте полуторадвух метров и, опускаясь книзу, постепенно расширялись, образуя настоящие контрфорсы. На пути часто возникали двух-трехметро-вые арки из причудливо переплетенных ходульных корней, от которых вверх уходил мощный ствол дерева. То и дело тропу перегораживали похожие на шершавые доски, поставленные на ребро, выросты на корнях, расходившихся в разные стороны, словно щупальца спрута.
Синь медленно продвигался вперед, осторожно раздвигая ножом нависавшие со всех сторон растения. Вдруг он отпрянул, едва не сбив с ног шедшего за ним Дана. Метрах в двух впереди, медленно покачиваясь из стороны в сторону, поднимала голову крупная кобра. Темно-коричневая, с голубоватым отливом, она раздула свой капюшон, на котором отчетливо был виден рисунок очков, окаймленных двумя черными линиями. Ее грязно-белого цвета брюхо имело несколько темных поперечных полос. Тонкий раздвоенный язык то появлялся изо рта, то исчезал, словно вылизывая воздух. Хунг сорвал с плеча карабин.
Кобра не проявляла агрессивных намерений. Голова ее, напоминавшая большую ладонь, направленную горизонтально, вдруг стала опускаться, и змея поползла в сторону от тропы, извиваясь толстым, мускулистым телом. Мелькнул в траве кончик ее хвоста, и она исчезла. Встреча с коброй на всех произвела столь яркое впечатление, что эдакая удаль, появившаяся у многих в последние дни, мгновенно испарилась.
Они прошли еще с полсотни метров, когда Синь остановился и, сказав: «Монг-нгыа», присел на корточки возле невысокого с тоненьким стволиком и продолговатыми, заостренными листьями неказистого на вид деревца. Впрочем, расцветка его была несколько необычной. Светло-серая окраска гладкого, лакированного ствола в верхней его половине переходила в ярко-зеленую с черными вертикальными полосами, словно прочерченными тушью. Листья по краям тоже были обведены траурной каймой. Но когда Синь очистил ножом землю у подножия дерева, там оказалось с пяток крупных, вероятно граммов по триста — четыреста, похожих на сахарную свеклу бугристых клубней.
— Да тут целый обед можно изготовить, — воскликнул Дьяконов, рассматривая находку.
— «Монг-нгыа», — сказал Лок, — по-русски значит «копыто лошади».
И правда, эти клубни, казавшиеся сначала бесформенными, напоминали по форме лошадиное копыто.
— Только кушать его сразу нельзя. Сырое «монг-нгыа» очень ядовитое, как маниок. Его сначала надо хорошо очистить от шкура. Налить много вода и ждать пять-шесть часов. Когда весь яд уйдет в вода, ее надо вылить и залить новый вода. Потом два часа кипит, и тогда можно кушать без опасности. Очень похоже на батат. Этот как ваша русская картошка, только немножко сладкий. Я, правда, сам никогда не ел, — честно признался Лок, — но Синь говорит, что очень вкусно.
Шалеев сфотографировал растение, аккуратно, чтобы не повредить шкурку, выкопал два небольших клубня, срезал веточку с листьями и упрятал все свои трофеи в рюкзак.
Еще не успели покончить с этим «даром природы», как Синь нашел следующий, и не менее экзотический. Он раздвинул ветви дерева, свисавшие над тропой, и потянул за ствол лиану с крупными, словно вырезанными из плотной бумаги трехпалыми листьями.
— «Дай-хай», — коротко сказал он.
— Хай будет «дай-хай», — сострил Шалеев. — Вот только не пойму, что здесь съедобно? Чи кора, чи листья? Ух ты, какая дуля, — смущенно сказал он, увидев в руках у Синя большой коричнево-зеленый шар, похожий на яблоко.
— Что ж, его так прямо и есть можно? — поинтересовался Дьяконов.
— Сырым нельзя, — сказал Лок. — Надо обязательно варить или жарить. И косточки, — он показал на пять крупных косточек-бобов, — тоже можно жарить. Они вкусные, как каштаны.
Но самым удивительным оказалось, правда, об этом Ракитин узнал только после возвращения в Ханой, что плод «дай-хай» содержит очень много жира.
Полдень уже наступил, а в лесу было так же сыро и сумрачно. Впрочем, никто и не думал об отдыхе. Все так увлеклись поиском новых растений, что позабыли о голоде. Знания Синя казались неисчерпаемыми. То он, раздвинув кусты, обнаруживал среди них папоротник «pay-зон», имевший длинные, вполне съедобные корни. То он расхваливал замечательные свойства листьев травы «данфьен», покрытых с обеих сторон серым пушком, которыми можно лечить типун и стоматит.
А до чего же было интересно растение «той», или «ланг-рын», которым пользуются при лечении переломов костей! Его мясистые, кинжалообразные, напоминавшие агаву листья образовали своеобразную чашу, из которой выглядывал толстый, с руку ребенка, стебель. На его конце ярко лиловел огромный цветок с причудливо свисавшими вниз многочисленными длинными, тонкими лепестками.
— Привал, — скомандовал Ракитин и первым принялся расшнуровывать отяжелевшие от сырости кеды. Шалеев, Хунг и Кат мигом натаскали целую груду валежника.
— Сейчас посмотреть, как получать огонь в лесу, когда нет спички, — сказал Лок.
Синь расколол кусок сухого бамбука на несколько планок. Выбрав самую длинную и заострив на конце, он обушком мачете на треть загнал ее вертикально в землю. Затем, оглядев близстоящие деревья, сорвал большой пучок пересохшего мха и скатал из него несколько шариков, которые, по-видимому, должны были служить трутом.
Выбрав четыре полукруглые планки сантиметров по сорок — пятьдесят, он сложил их попарно выпуклой стороной наружу, предварительно положив между ними моховые шарики, и сделал посередине поперечные насечки. Когда все приготовления были закончены, Тый прижал обе пары планок к вертикальному стержню, который Синь сверху придерживал рукой, и стал сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее их двигать вверх-вниз.
— Еще быстрее, — подгонял его Синь, и Тый старался как мог. Минуты через четыре в воздухе потянуло паленым, а затем между планками пробилась робкая струйка дыма.