- Где мы? - спросил Корум малибана, стоявшего у стены.
Малибан засмеялся.
- Неужели тебе не знакомо это место? Ведь с ним связана вся твоя жизнь.
- Как это может быть? - изумленно спросил Ильбрик, - разве это возможно?
- Многое ведомо малибанам, я же знаю более других, и посему я, Сэктрик, властвую над ними, я - император Малибана.
- Вы величаете этот остров империей? - усмехнулся Ильбрик.
- Этот остров является центром империи столь великой, что пред нею величайшие земные цивилизации кажутся чем-то постыдным и жалким. Когда мы вернемся в наш мир, мир, из которого мы были коварно изгнаны, мы вновь станем его хозяевами.
- Но кто же помогает вам? - спросил Корум, - неужели Фой Мьёр?
- Фой Мьёр? Фой Мьёр - всего лишь больные животные. Чем они могут помочь нам? Нет, у нас есть куда более достойный союзник. Со дня на день он должен вернуться сюда. Может статься, мы позволим вам дожить до его прихода.
Ильбрик тихо сказал Коруму:
- Что-то солнце все не садится. Неужели прошло так мало времени? Сэктрик захохотал.
- Разве два месяца это немного?
- Два месяца? Что ты имеешь в виду? - Корум рванулся к Сэктрику.
- На Инис-Скайте время идет иначе. Корум Лло Эрайнт, ты провел здесь уже два месяца.
- Хотел бы я знать; как идут дела у мабденов, - сказал Корум своему другу.
Ильбрик ничего не сказал ему в ответ. Долго молчал он, пока, наконец, покачав головой, проговорил:
- Гоффанон был прав. Мы глупцы. Нам не следовало появляться здесь.
- Считайте, что об одном мы уже договорились, - послышался из тени голос Сэктрика, - на какое-то время я сохраню вам жизнь. Более того, вы сможете свободно передвигаться по острову, называемому вами Инис-Скайтом. - Через какое-то время голос малибана послышался вновь: - Вы знаете Гоффанона?
- Да, знаем, - ответил Ильбрик, - он был против того, чтобы мы отправились на твой остров.
- Я смотрю, ваш Гоффанон мудрый человек.
- Да. Выходит, что так, - сказал Корум. Гнев в его душе еще не унялся, он все еще думал напасть на Сэктрика, хотя и понимал, что меч не страшен мертвому телу малибана. - Ты что, тоже знаком с ним?
- Некогда он побывал здесь. Ну а теперь займемся вашим конем.
Ильбрик с криком бросился к своему скакуну, но глаза Тонкой Гривы тут же померкли, сам же он обратился в глыбу льда.
- С ним ничего не случится, - сказал Сэктрик, - конь этот еще пригодится нам. Он оживет после вашей смерти.
- Тебя-то он точно слушаться не станет, - пробурчал Ильбрик и насупился.
Малибан отступил еще дальше в тень и исчез. Друзья выбрались из замка через провал в стене и стали осматривать остров. Теперь они видели остров таким, каким он и был на деле. Они стояли у подножия холма, на вершине которого стояла одинокая сосна. Весь остров был засыпан падалью, обломками кораблей, костями, истлевшими растеньицами и растрескавшимися камнями. Здесь покоились останки всех кораблей, когда-либо подплывавших к Инис-Скайту, здесь же лежали их грузы и их экипажи. Повсюду были разбросаны ржавые доспехи и оружие, пожелтевшие кости людей и животных. Корум и Ильбрик набрели на кучу черепов, рядом с которой возвышалась и другая куча, сложенная из ребер. Истлевшие хлопчатые и шелковые ткани былых одеяний трепетали на холодном ветру, который нес с собою слабый запах тлена. Кожаные камзолы, ремни, башмаки и рукавицы окаменели и растрескались. Железные и бронзовые орудия были собраны в ржавые кучи; драгоценные каменья, которыми были расцвечены их рукояти, потемнели и потускнели так, словно и они были подвержены тлению. Повсюду кружили облачка пепла. Едва опав наземь, пепел вновь вздымался вверх, повинуясь порывам ветра. Остров был напрочь лишен какой бы то ни было живности - здесь не было ни ворон, ни шакалов, всех тех, кто мог бы вдоволь насладиться гниющей плотью,
- Миражи малибанов мне нравились больше, - проворчал Ильбрик, - пусть они едва не доканали нас.
- Реальность оказалась страшнее, - ответил Корум, поплотнее закутавшись в плащ. Близилась ночь, друзья перебирались с кучи на кучу, пытаясь отыскать место для ночлега.
Взгляд Ильбрика остановился на каком-то предмете. На земле лежала перевернутая боевая колесница, рядом с которой валялся скелет лошади. Перебравшись через зловонную кучу, Ильбрик коснулся колесницы рукой, и из нее с сухим треском выпал скелет возничего. Сидхи склонился над колесницей и достал из нее запыленный бесформенный предмет. Он нахмурился.
- Что ты там нашел, Ильбрик? - спросил Корум, пробираясь к своему товарищу.
- Сам не знаю, дружище.
Корум стал рассматривать находку Ильбрика. Это было старое рассохшееся седло, с ремнями, истертыми настолько, что, казалось, их можно было порвать рукой. Половина заклепок выпала, остальные насквозь проржавели. Корум счел эту находку совершенно никчемной.
- Старое седло.
- Седло как седло - ничего особенного.
- Тонкой Гриве такое седло не подойдет. Оно сшито для смертных животных. Ильбрик кивнул.
- Конечно не подойдет.
Тем не менее, он взял седло с собой.
Друзья вышли на берег и нашли сравнительно чистое место, на котором и решили заночевать.
Ильбрик долго не ложился. Он сидел, скрестив ноги, и вращал старое седло то так, то эдак. Корум слышал его бормотание:
- Неужели остались только мы? Неужели теперь нас только двое?
Наступило утро.
Бледные воды заалели, словно их напитала кровь гигантского морского зверя. Солнце поднималось из-за горизонта, расцвечивая златом облака и волны.
Великолепие восхода и красота морской шири делали островок особенно жалким. Он представал эдакой отстойной ямой, в которую обращали мир великие цивилизации, движимые непомерными притязаниями. Остров этот и был подлинной Империей Малибанов.
Вставать не хотелось. Голова была тяжелой, все члены ныли. Корум стал разминать пальцы, онемевшие настолько, что живая рука казалась ничем не отличимой от протеза. Он потянулся и благодарно вдохнул воздух, напитанный чистотой и прохладой моря. Пустая глазница его воспалилась. Он снял повязку, обнажив молочно-белый рубец и повернулся лицом к ветерку. Обычно Принц скрывал от чужих глаз свою рану, но теперь это казалось ему смешным. Ильбрик расчесал свои золотистые волосы и, собрав их в косы, обвязал голову шнуром, сплетенным из золотых нитей. Голову сидхи защищал разве что этот шнур. Шлема Ильбрик не носил, ибо считал это чем-то зазорным.